так, что первыми к нему подошли в 86-м году севастопольцы Александров
и Гавриленко. После более чем километрового узкого хода пропасть
наконец "вывалилась" в приличные объемы. Стало очевидно, что она
пойдет далеко. В восторге от этого ребята решили как-то отметить
знаменательное событие. Саша вспомнил, что у него в транспортном
мешке лежит случайно туда попавшая старая севастопольская газета. В
нашей стране вообще очень любят все героическое. Так вот, газета
называется "Слава Севастополя". Оторвав ее заголовок и прилепив его
к мокрой глинистой стене и обессмертив таким образом свое выдающееся
достижение, ребята присвоили прижившееся затем название колодцу. Я
полагаю, что история простит им некоторое нарушение экологии пещеры.
Рассказ, содержание которого нам хорошо известно, меняет наше
лирическое настроение. Мы приободрились и даже прогорланили несколько
своих излюбленных пещерно-разбойничьих песен. Расслышали и бодрый
ответ на брошенный нами вызов из соседнего лагеря ПБЛ 1300-2, до
которого всего метров 40. Однако в соревновании глоток вскоре
окончательно победила неистовая какофония бушующих вокруг потоков
воды. Утомившись, закипятили еще один котелок чая и вернулись к
прервавшемуся было разговору.
Теперь он протекал более живо и в основном между мною и
Варфоломеевым. Вспомнили памятные дни подготовки к экспедиции 85-го
года. Саша участвовал тогда в украинской в июле-августе, а я - в
совместной пермско-крымской в сентябре. Важным элементом нашей с ним
подготовки стало освоение "новой технологии". Потребности в ней
возникли еще раньше при решении одной крымской проблемы. О ней стоит
упомянуть.
Первый раз я попал в ту пещеру в семнадцатилетнем возрасте; спустя
много лет, будучи уже довольно опытным спелеологом, я вернулся к ее
исследованию. Пещера расположена на склонах Байдарской долины и
неофициально именуется Анлюша. Это горизонтальная труба диаметром
1-2м. Дальняя часть ее обводнена и доступна лишь в сухое время года.
Ход перекрывали около 10 натечных плотин, и, прорубая между ними и
потолком проходы, целое поколение севастопольских спелеологов довело
длину пещеры до 400 м. Заканчивается она коротким - в полметра -
сифоном. За ним через 3 м еще одна плотина полностью закрыла проход.
Ее было начали рубить, но быстро бросили, а я решил довести это дело
до конца. Не буду описывать, какие сказочной красоты залы и голубые
озера грезились мне там, за плотиной. Вооружившись ломом и кувалдой,
я приступил к делу. Поначалу находились энтузиасты, составлявшие мне
компанию, но затем специфика работы за сифоном оставила меня одного.
Впечатления от этого незабываемы. Примерно после часа долбежки во
время пауз я обнаружил, что мой пульс никак не хочет опускаться ниже
160 ударов в минуту, и непривычная боль сжимает виски. Тогда-то я и
сообразил, что нахожусь в замкнутом объеме воздуха. Тем не менее
несколько сезонов по 3-4 раза я ходил сюда и, работая за сифоном часа
по 3, доводил себя чуть ли не до потери сознания. Но вот к 85-му году
в пробиваемый проход уже можно было засунуть голову и увидеть
продолжающийся ход с поворотом через несколько метров и большую ванну
с водой. Там, за поворотом, еще один сифон, а за ним?!. Ну конечно,
фанатики всегда остаются в плену собственных иллюзий. Однако к этому
времени я сумел увлечь своими идеями тогда еще начинающего спелеолога
Сашу Варфоломеева, а также ввиду крайне низкой производительности
труда решил поискать какое-либо новое техническое решение. Вообще-то
я предпочитаю крепкое здоровье, хорошую тренировку и добрую кувалду
модной погоне за очередными техническими новшествами. Но все,
впрочем, имеет свои разумные границы.
В то время у нас регулярно проводились различные соревнования по
технике прохождения пещер, и я в составе команды Крыма принимал в них
активное участие. Эти мероприятия были прекрасной возможностью и для
обмена информацией. На одном из них мне подсказали идею, как
изготовить в домашних условиях небольшое количество взрывчатого
вещества - перекиси ацетона. Пришлось вспомнить азы химии, насобирать
всяких баночек, колб, пробирок и других необходимых для опытов
стекляшек. Саша принимал в этом самое активное участие. И вот под
покровом ночи в старом, требующем капитального ремонта здании у моря,
отданного городскими властями севастопольским туристам, в небольшой
каморке, выделенной спелеологам, за плотно зашторенными окнами мы
приступили к нашим "темным" делам. Конечно, конспирация была строгой,
ибо в этой стране почти все запрещено, и даже то, что не запрещено,
все равно не приветствуется, и, по-моему, до сих пор никто у нас так
до конца и не знает, что же все-таки разрешено. При любых
обстоятельствах нам совсем не хотелось выяснять этот вопрос с кем бы
то ни было.
Познания в области химии у "злоумышленников" были лишь начальные, и
поэтому мои джинсы стоимостью в месячную зарплату квалифицированного
специалиста вскоре оказались прожжены кислотой во многих местах.
Реакция поначалу шла не так, как следовало: вместо выпадения осадка
смесь реактивов закипала, и наша "лаборатория" заполнялась клубами
едкого пара. Тогда дверь широко распахивалась, из нее вырывалось
облако белого тумана, и в нем выплывали наружу два привидения. Они
громко чихали, осыпая все вокруг проклятиями, и распугивали редкие
влюбленные парочки, вышедшие полюбоваться мирно дремлющим морем. Но в
конце концов мы ухитрились изготовить грамм 20 вещества и с его
помощью выполнить ту работу, на которую я потратил несколько лет.
Увы, всего через 3-4 метра в пещере мы наткнулись на абсолютно
непроходимые тупики.
Посовещавшись немного, решили, что грандиозность и неотложность
стоящих перед нами задач на Кавказе не позволяют нам сейчас потратить
еще пару месяцев на освоение ядерной технологии, а поскольку без
таковой дальнейшее продвижение здесь невозможно - исследования
прекратить. Если найдутся энтузиасты, желающие испытать свое счастье,
то я с удовольствием покажу это место.
Прошло еще два бессонных месяца, во время которых наша химлаборатория
превращалась то в слесарную, то в швейную, то в мастерскую по клейке
гидрокостюмов. К концу этого срока лица у нас похудели и вытянулись,
но лихорадочный блеск покрасневших от бессонницы, но тем не менее
горящих энтузиазмом глаз говорил о высокой степени готовности к
покорению новых глубин.
Вскоре представился еще один удобный случай применить нашу "новую
технологию". Севастопольцы Константин Гавриленко, Владимир Чабаненко
и Александр Варфоломеев, приняв участие в объединенной украинской
экспедиции, вернулись полные новых впечатлений и идей. Из всего их
обилия я выбрал две, разрешение которых, по моему мнению, привело бы
к успеху.
Во-первых, следовало попытаться пробиться по ходу воды, поглощаемой
Пятиметровым колодцем в начале галереи 600 м. Во-вторых, попробовать
пройти сифон в самом конце ее. Ребята пытались сделать это, но не
сумели. Я же, благодаря длительной психологической подготовке и
постоянному самовнушению, был абсолютно уверен в успехе.
И вот наша небольшая группа под общим руководством Александра
Вотинова (г.Пермь) на Кавказе. Несколько дней потратили на поэтапную
переноску под моросящим дождем всего снаряжения от реки Бзыбь до
пропасти. Наши финансовые возможности не позволяли использовать
вертолет. По плану на дне предстояло работать двумя группами. Первая
- основная, в составе трех человек под моим руководством, имела
главную задачу открыть что-нибудь новое. Вторая - из двух человек
под руководством Александра Вотинова - должна была поддерживать
первую группу и в случае успеха документировать новые хода. Около
десяти остальных, менее опытных на тот момент, участников должны были
работать до глубины 200 м, где планировалась установка первого
подземного лагеря (ПБЛ 200). Еще один должен был быть размещен на
глубине 550 метров в месте, найденном и использованном мною для этой
цели еще в 83-м году, при первом моем посещении пропасти. Один из
лидеров пермской команды Дмитрий Ковин оказался по профессии химиком
и, как выяснилось, имел такое же, как и я, намерение взорвать большой
наплыв кальцита, преграждающего путь в Пятиметровом колодце. Правда,
он не имел практического опыта проведения взрывных работ, но, как
истинный профессионал, там, где жалкие любители ограничивают свое
воображение масштабами нескольких граммов вещества, мыслил
килограммами. И если у него была бы возможность затащить наверх целый
завод по производству боеприпасов, он наверняка поставил бы дело на
промышленную основу. Пока же в своей маленькой лаборатории,
уединившись в лесу, он с увлечением демонстрировал мне свое
профессиональное превосходство, и никакие уговоры, что сделано уже
вполне достаточно, на него не действовали. Чтобы никого не подвергать
риску в дороге, мы принесли наверх лишь вполне безобидные реактивы.
Но когда я снарядил и засунул в транспортный мешок два заряда
размером с полпальца каждый, а Дима с сияющим лицом стал совать туда
еще целую банку, я уже вспылил не на шутку. Выпятив грудь, я грозно
заявил, что скорее собственными зубами прогрызу себе рядом такую же
дырку, чем пойду с ним и этим злополучным мешком. Как мне показалось,
мой грозный демарш возымел свое действие. Дима изъял свое сокровище,
а мелькнувшей по его лицу загадочной улыбке я в пылу собственного
красноречия не придал значения.
Через пару дней, когда все снаряжение уже было сосредоточено в лагере
ПБЛ 200, моя группа начала спуск в пропасть с тем, чтобы вернуться на
поверхность уже через 5-6 дней. Поскольку значительное большинство
участников экспедиции было из Перми, мы использовали широко
распространенную в Центральной России, а также на Урале и в Сибири
трос-веревочную технику (в Крыму ее не применяют). На каждом колодце
в этом случае вешается металлический трос и капроновая веревка. Спуск
при этом осуществляется по веревке с самостраховкой за трос. Подъем
же наоборот - по тросу с самостраховкой за веревку.
За первую смену нам предстояло дойти до глубины 550 м и установить
здесь ПБЛ. Затем мы должны были ходить оттуда на работу на дно.
Пройдя ПБЛ 200, имея на троих 18 мешков со снаряжением, постепенно
расходуя его на колодцах, наша группа двигалась вниз. Заканчивался
уже 13-й час монотонной и утомительной работы. На каждом колодце я
спускался первым, а ребята спускали мне на веревке сверху мешки. Я
принимал их на дне и отбрасывал в сторону из луж под колодцами на
сухое место. До места установки лагеря оставалось преодолеть
каких-либо пару несложных уступов. Вот, стоя под сильным душем, я
принимаю очередную серию мешков. Как вдруг... плавное течение хода
событий внезапно прервалось. Время будто бы исчезло. Тело мгновенно
потеряло вес и всякую чувствительность. Стены растаяли. Пространство,
ставшее вдруг безграничным, оказалось залито бледным светом, и лишь
один заунывный однотонный звук наподобие камертона существует в нем.
И все это воспринимается как нечто звук становится все глуше и глуше,
возвращается осознание собственного Я. Но что-то сильно начинает меня
беспокоить. Интересно, где это я? И почему лежу, да еще в луже? И
почему свет такой неестественный? Инстинктивным движением руки
ощупываю место крепления налобной фары. Ее нет! А, вот она, сорванная
с каски, болтается рядом. Но все же еще горит! Набегает ощущение
беспокойства. Оно становится все сильнее и сильнее. Похоже, кто-то
кричит. Черт возьми! Ведь это - МЕШОК ВЗОРВАЛСЯ!
Привычная симфония многократно отражаемых звуков падающей воды не
слышна. Уши заложены. Лишь крик, переходящий в истерический вопль,
доносится сверху. Я отзываюсь. Ко мне спускаются, и я понемногу
прихожу в себя. Ну и ну! Половина мешка, который я только что бросил
перед собою, разорвана в клочья. Повсюду обрывки полиуретанового
коврика, каких-то вещей. Рядом валяется, будто бы пережеванный
чудовищем, корпус взрывной машинки, изготовленной из
полуторамиллиметровой нержавеющей стали, детали фотоаппарата. В
воздухе какое-то время витают шерстяные ворсинки из моих запасных
