злой и хмурый, на лбу - складки, глаза спрятаны под бровями. В громадный
огороженный двор, где сейчас стоит добрая сотня лошадей, купленных для
бригады у крестьян, он почти вбегает.
- Почему кони не в конюшнях?
- Полно, ставить некуда.
- Почему не построили временных?
- Завтра переведем конский запас в Балку, там есть пустые помещения.
- Почему завтра? Почему не сегодня?
Он не слушает ответа, досадливо машет рукой и начинает осматривать
лошадей. Делает он это медленно, близко заглядывает в конские морды,
щупает мускулатуру груди и нос. Он переходит от одной лошади к другой и
очень вдумчиво, тщательно изучает каждую. Коннице белых надо
противопоставить красную конницу, иначе пехоте не выдержать. И орудиям
надо придать лошадей - они мертвы без конницы.
- Куда вы думаете определить эту, каурую? - спрашивает Блюхер
сопровождающих его командиров.
- В пятую батарею.
- Понятно... Извольте сказать, каковы требования к вьючным лошадям
для артиллерии?
- Какие требования?
- Те, которые разосланы по частям неделю назад. Вы их видели?
- Так точно.
- Помните?
- Да.
- Извольте повторить.
- Я помню в общих чертах...
- Придется напомнить частности. Вьючная лошадь для артчастей должна
быть с широкой грудью, на коротких ногах, плотного склада, круторебрая, с
крепким копытным рогом, с прямой короткой спиной, без старых ссадин на
спине и с невысокой правильной холкой, - вдалбливая каждое слово в
собеседников, отчеканил Блюхер. - А разве эта лошадь в артиллерию годится?
На ней хоронить хорошо, а не воевать. Определите ее в обоз.
Блюхер идет дальше, осматривая коней.
- А это что такое? - спрашивает он. - Каких лошадей мы вообще не
берем в армию?
- С порчеными копытами.
- Еще?
- С сжатой пяткой.
- Еще?
- Вислоухих.
- Еще?
Молчат командиры, смотрят под ноги, мнутся.
- Ай-яй-яй, - качает головой Василий Константинович, - нехорошо иметь
девичью память, граждане комэски и комкавполками. А если у коня передние
ноги значительно выгнуты назад в коленях?
- Не годится, если гнуты в коленях, - гудят командиры.
- Да я знаю, что не годится. А вот этот конь? У него ноги, как луки.
Зачем его взяли?
- Недоглядка.
- Прошляпили, гражданин министр.
- Люблю самокритику, - говорит Блюхер хмуро, - только не в военных
организациях, а в лавках головных уборов. Этого коня выбраковать.
Главком идет дальше. Он придирчиво осматривает каждую лошадь,
смотрит, как подкована, заглядывает в зубы, пробует на ощупь мышцы ног. И
вдруг возле забора он видит кобылу с огромными страдальческими глазами, а
возле нее рыженького жеребенка. Тот жмется к матери, испуганно смотрит
молочными еще, с голубизной, глазенками на людей, которые приближаются.
Кобыла притирает сына к забору, стараясь спрятать его от людских взоров.
- Ах ты, маленький, - ласково говорит Василий Константинович. - Ах
ты, красавец мой нежный...
Он осторожно тянет руку к жеребенку. Кобыла настороженно следит за
его рукой и переступает задними ногами - часто-часто, словно собираясь
взбрыкнуть.
- Василий Константинович, - опасливо говорят командиры, - как бы она
не зашибла...
- Да разве она зашибет, - по-прежнему ласково говорит Блюхер, - она ж
видит, что мы к нему с лаской, она только жестоких будет шибать...
Он дотрагивается до головы жеребенка и легонько начинает почесывать
его лоб, поглаживать за ушами, что-то тихое и нежное говорит ему, угощает
четвертью сахарного кусочка. Жеребенок делает шаг от матери к Блюхеру и
начинает тереться об его руку тоненькой шеей. Мать теперь уже не
переступает задними ногами так часто, только все время опускает голову и
трогает сына губами за спину. Жеребенок оглядывается на нее, не отходя от
Блюхера, и тихонько покачивает головой, будто успокаивая ее.
Василий Константинович берет лошадь за узду и ведет ее среди ржания и
копытного перестука в конюшню. Следом за кобылой идет жеребенок.
- Разве можно брать лошадей с сосунками? - спрашивает Блюхер
командиров после того, как поставил мать с сыном в стойло и насыпал им
вволю сена. - Разве ж можно, дорогие граждане командиры?
- В приказе про это не сказано.
- Гражданин министр, там только сказано, чтоб явно жеребых маток не
брать.
- Если б там было запрещено, разве б мы стали? Тоже ведь не звери, а
люди.
- Эх-хе-хе, - задумчиво и грустно тянет Блюхер. - Ладно, впредь
имейте в виду, люди... Пойдемте к вам в штаб, посмотрим, как обстоят дела
с фуражом и боеприпасами.
ШТАБ КАВБРИГАДЫ
_____________________________________________________________________
- Дайте мне список телефонов, - просит Блюхер, зажав телефонную
трубку плечом возле уха, - надо позвонить в типографию.
- Пожалуйста, гражданин министр.
- Спасибо.
Блюхер быстро листает напечатанную на гектографе телефонную книжку
штабных телефонов.
- Что такое инфористот? - удивленно спрашивает Блюхер.
- Информационно-исторический отдел, гражданин министр, - со
снисходительной улыбкой объясняют Блюхеру.
- Вот в чем дело... А изопу? Что-нибудь связанное с художниками?
- Это фельдшерский изоляционный пункт.
- А что такое ВПН?
- Военный помощник начальника железной дороги.
- Ага... Ясно... - Блюхер называет номер телефона, ждет, пока
ответят, и говорит: - Это Блюхер. Да, товарищ начальник телефонной
станции, да, тот самый. У меня к вам просьба. Пожалуйста, переведите на
русский язык все обозначения вроде инфористот, изопу, пертелстан и так
далее. Научитесь уважать родной язык.
Блюхер кладет трубку на рычаг, качает головой.
- <Изопу>! В типографию я позвоню позже, давайте посмотрим, что к вам
поступало в последние дни из боеприпасов.
Ему приносят пачку приказов и рапортов. Он просматривает бумаги,
шевелит губами, подсчитывая что-то, гремит костяшками на счетах. То и дело
ему попадаются бумаги, перечеркнутые размашистыми резолюциями. Написаны
резолюции громадными, но абсолютно стертыми буквами - карандаш раскрошен,
поэтому понять, что написано в самом документе, нет никакой возможности.
Блюхер несколько раз смотрит на свет, чтобы разобрать написанное.
- Кто рисовал на накладной?
- Я, гражданин министр, - отвечает один из командиров.
- Прочтите.
- <Прошу принять к сведению и незамедлительно выделить два мешка для
нужд кухни. Синельников>.
- Это вы Синельников?
- Так точно.
- А свою фамилию вы буквами поменьше рисовать не можете? Нескромно
эдакими буквищами свою фамилию рисовать. А теперь прочтите, что написано в
накладной.
Командир Синельников, ставший совершенно пунцовым, пытается прочесть
текст, но не может этого сделать из-за своей резолюции.
- Ну вот что, - говорит Блюхер, - приказываю впредь резолюции, если в
них есть настоящая нужда, а не <мешок для кухни>, накладывать на полях
чернилами и подписываться нормально. Если резолюция нужна побольше и на
полях не умещается, извольте потрудиться и подклеить к документу чистый
листочек бумаги. Этому легко научиться, - усмехается главком и быстро
показывает, как надо клеить, - и на нем уж извольте чертить свое
просвещенное мнение.
- Василий Константинович, - тихо говорит один из командиров, - да
разве сейчас время про резолюции говорить и про цвет чернил? Отступаем,
крах грозит, Василий Константинович...
Блюхер жует губами и отвечает глуховато и с болью:
- Дивлюсь на вас: исход войны в конечном счете решает то, как у
солдата намотана портянка и чем он накормлен, а вы трещите, как дешевые
агитаторы, и по-серьезному думать не хотите. На сколько времени хватит вам
патронов, если сейчас, завтра, через неделю пойдем в наступление?
- На неделю хватит!
- На пять дней!
- У меня на три дня!
- На восемь соберу!
- На пять суток...
- На двое...
- Тьфу! - плюет Блюхер себе под ноги. - Противно слушать. <На пять
дней>! Может, ты Меркуловых за день расколотишь? Аника-воин, слушать
тошно!
Он поворачивается к окну и долго смотрит, как эскадрон учится брать
барьер и рубить лозу сплеча.
- А как они у вас обучены? Ни черта лозу не берут; саблей, как
дубиной, машут, коней держат, будто молодожен - девку!
Блюхер выходит из штабной комнаты, идет на плац, берет у комэска
коня, пускает его во весь опор, проносится ветром по учебной полосе, все
препятствия берет с упреждением в метр, рубит лозу остро, словно бритвой,
осаживает коня прямо перед командирами, легко спрыгивает с седла и
говорит:
- Научитесь уважать бойца, которого вам предстоит вести в бой. А
уважать бойца можно, только научив его воевать лучше, чем противник.
Так-то вот, граждане командиры.
ГЕНШТАБ НАРОДНО-РЕВОЛЮЦИОННОЙ АРМИИ
_____________________________________________________________________
Над столом, устланном картами, склонились двое: заместитель
начальника оперативного отдела Гржимальский и Блюхер.
- Повторяю, - говорит Василий Константинович, - постепенную
концентрацию войск в прифронтовой полосе я считаю нецелесообразной.
- Но Мольтке считал это целесообразным.
- В том случае, если он был уверен в. превосходстве своих сил. А мы
уверены в превосходстве сил противника. И поэтому мы двинем на фронт
мощный кулак сразу после того, как вся предварительная работа закончится
здесь. Понятно?
- Дальнейшее ожидание, Василий Константинович, деморализует войска.
Моя жена в свое время ставила спектакли в Офицерском собрании. У них был
термин - <передержать> спектакль. Пусть лучше несколько недодержать -
поможет энтузиазм, напор, горение... Передержка опаснее тем, что
опускаются руки.
- Станислав Иванович, фронт - не спектакль, здесь стреляют не из
игрушечных пистолетов.
- Любопытная ситуация, - грустно улыбается Гржимальский, - если бы
мы, кадровики, решили саботировать, то лучшей позиции, чем ваша, Василий
Константинович, не сыщешь. Все вокруг ропщут, ищут измену, считают, что
это мы вас удерживаем от немедленных боевых операций...
- Кто именно?
- Увольте от точного ответа, потому что это я считаю доносительством.
Поверьте благородному слову: многие.
Блюхер отходит к окну, останавливается, прячет руки за спину,
медленно отвечает:
- <Мы ленивы и не любопытны>. Помните Пушкина? Но мы еще склонны
невежество прикрывать презрительной усмешкой обожравшегося культурой
Фауста. Соскоблите с иного <Азбуку коммунизма> - и перед вами предстанет
абсолютно голенький человек. А что касается <многих>, недовольных моей
медлительностью, то вы заблуждаетесь. Недовольных в штабе я знаю по
фамилиям и знаю, что их недовольство идет от преданности нашим идеалам и
оно мне сейчас, если хотите, выгодно. Да, да, это великолепная
дезинформация, которая фиксируется во Владивостоке, и она столь правдива,
что ей нельзя не верить. Понимаете?
- Вы дьявольский хитрец, Василий Константинович.
- Ну и слава богу. Какие у вас соображения по службе бронепоездов?
- По-видимому, дуэль двух бронесил в конечном итоге решит очень
многое. Кто сможет пережать и оттеснить противника по линии железной
дороги, тот окажется победителем.
- Какие меры вы считаете необходимыми для этого в стадии
подготовительного периода?
- Здесь я предлагаю широкую деятельность...
Блюхер усмехается и, оторвав голову от карт, говорит:
