- Кто знает этого человека? - спросил Блюхер,
- Я, - ответил седоусый старик,
- Ваша фамилия?
- Гржимальский.
- Кто этот ваш знакомый?
- Князь Мордвинов, поручик.
- Когда он последний раз виделся с вами?
- Он служил в моей дивизии во время войны против германцев, честно и
храбро служил...
- Я спрашиваю, когда он видел вас здесь, в Чите, во время совместной
работы по организации контрреволюционного путча.
- Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы.
- Мордвинов, - попросил Блюхер, - скажите, когда вы в последний раз
виделись в Чите с руководителем белого заговора Гржимальским? Вы не хотите
отвечать? Вы не будете отвечать? Хорошо. Гражданин следователь, покажите
генералу Гржимальскому показания Мордвинова.
- Бесполезно. У меня изъяли очки, - сказал Гржимальский.
- А мы вам прочтем.
- <Генерал Гржимальский, - начал читать Блюхер страничку из показаний
Мордвинова, - закончив организацию заговора, назначил день выступления,
сигналом к которому должно быть убийство министра Блюхера, подготовленное
Табаковым и полковником Бахновым>.
Генералы и Гржимальский усмехнулись, а полковник Бахнов тяжело
опустился на табурет.
- Это вы писали, Мордвинов? Снова молчите? Ладно. Не отвечаете мне -
ответьте вашим друзьям.
Молчание; так тихо стало, что слышно было, как соломенная труха
шелушилась в тонких матрацах.
- Хорошо, - сказал Блюхер, - мы сейчас уйдем из камеры. Но я прошу
генерала Гржимальского или любого другого выборного из вашей среды
выяснить у Мордвинова, он ли давал эти показания.
Блюхер и его спутники вышли из камеры. Они молча прохаживались по
длинному полутемному коридору.
- Бросили бы вы курево, право слово, - раздраженно сказал Василий
Константинович госполитохрановцу, который беспрерывно пыхал трубочкой, -
себя ж травите и людям дышать не даете.
- Так ведь греет... И от голодухи, обратно спасает.
- Сволочь какая, а? - удивленно, словно разговаривая с самим собой,
сказал Блюхер и завертел головой из стороны в сторону, будто ему
воротничок жал.
- Это вы про кого?
- Про князя. А табак нисколько не греет, это вы напрасно. Пошли,
время.
Гулко загрохотали быстрые шаги: по коридору бежал адъютант Блюхера.
Запыхавшись, он нагнулся к Блюхеру и тихо сказал:
- От Постышева шифровка. В партизанских частях восстание.
Блюхер на мгновение замер, потом резко - ногой - толкнул дверь
камеры. Спросил с порога:
- Ну?
- Мы верим князю, - ответил Гржимальский, - он честный офицер. Вся
эта история с заговором - грязный фокус ЧК.
- Ясно. Мордвинов, вот листок бумаги и ручка, извольте написать на
имя военного министра, что вас оклеветали в госполитохране и вынудили дать
ложные показания против кадровых военных. И подпишитесь. Виновные будут
наказаны по закону военного времени.
Мордвинов размашисто написал на листке бумаги несколько строчек и
подписался под ними. Блюхер взял листок, подул на него и сказал - тихо и
свирепо:
- Ах ты, сволочь! Хитер, хитер, а дурак. Завтра же этого князя к
стенке. Нечего с ним чикаться, с негодяем. У кого из вас есть очки? -
спросил он генералов.
Никто не отвечал.
- Я спрашиваю! - кричит Блюхер. - У кого из вас есть очки?! Если у
вас нет зрячих - тогда черт с вами со всеми! Некогда мне с вами разводить
канитель! Вот показания Мордвинова, которые он против всех вас писал
здесь, в тюрьме. Вот его донесения во Владивосток к Гиацинтову, а вот что
он сейчас написал! Зрячие увидят - все написано одной рукой! Извольте
убедиться перед тем, как я вас всех отпущу по домам!
- А-а-а! - взвыл Мордвинов, бросившись к генералам. - Они били меня,
они били меня, господа! Они вынудили меня написать это! Они втыкали мне
иглы под ногти! Они мучили меня!
- Когда вас арестовали?! - тихо спросил Блюхер. - Отвечать!
- Три дня назад!
- Руки на табурет!
- Что?
- Руки на табурет! Где иглы под ногтями?! Где следы?!
- А-а-а!! - закричал князь и отбежал в угол камеры, в темноту.
- Разденьте его! Если увижу хоть один след от побоев, следователя
пристрелю здесь же, на глазах у всех, как злейшего врага революции!
Мордвинов плакал, кричал, вырывался. Его раздели. На белом его
гладком и ухоженном теле не было ни единой царапины.
- Ну? - побелев от ярости, спросил Блюхер генералов. - У меня фронт,
а я тут вами занимаюсь! А вы не можете мне слова сказать - <да> или <нет>!
Боитесь обидеть вашего друга генерала Молчанова. А он вас хотел всех
скопом с помощью Мордвинова нашими пулями сделать национальными
мучениками. Не вышло, слава богу! Не будет из вас национальных мучеников,
из вас получатся настоящие национальные обыватели. Тьфу! Хрен с вами!
Плесневейте. Отпустить их всех домой! Или выдайте иностранные паспорта -
пусть уматываются в Японию или в Китай, - к черту!
Мордвинов выл на полу, кусал ногти, вопил и хватал за сапоги уходящих
из камеры генералов.
У тюремных ворот Блюхера догнала группа генералов.
- Министр, - обратился к нему Гржимальский, - когда мы будем вам
нужны?
- То есть как это <когда>? Сегодня, - ответил Блюхер не оглядываясь и
быстро пошел по ночной улице - в министерство. Следом за ним по-военному
быстро шли генералы. Они шли с пледами и подушечками-думками: прямо из
тюрьмы - в штаб Народно-революционной армии.
ПАРТИЗАНСКИЙ ШТАБ
_____________________________________________________________________
Над особняком, стоящим на окраине городка, вывешен красно-черный
флаг, на котором белой масляной краской выведено: <Да здравствует
Советская власть без коммунистов!> Здесь помещается штаб восставших
партизан. У высокого крыльца щерятся фиолетовые рыла пушек. Сюда то и дело
заходят люди, перепоясанные пулеметными лентами, у коновязи хрипят
взмыленные кони с красными глазами, часовые с короткоствольными
американскими карабинами замерли у тяжелых дверей; все в них недвижно,
разве только семечки лущат, но они это делают прямо-таки артистически,
работают только губы - стремительно и точно.
Сейчас в особняке идет заседание <правительства>, только что
<избранного> восставшими партизанами. Руководит работой правительства
Колька-анархист, присвоивший себе звание <чрезвычайного и полномочного
верховного комиссара на Дальнем Востоке, в Якутии и Камчатке>. При
распределении должностей он заодно взял себе звание министра иностранных
дел, заместителя председателя правительства, главного казначея и министра
без портфеля.
- Товарищи министры и члены, - говорит Колька собравшимся в комнате,
- от имени нашего дорогого председателя правительства Ильича, первым
заместителем которого я отныне являюсь, передаю вам, как очевидный факт,
пламенный советский привет и ура!
<Министры>, раскрыв волосатые рты, ревут что-то непонятное.
Опохмелившиеся с утра никак не могут сдержать смеха, а те, которые
потрезвее, быстро дожевывают хлеб, розданный партизанам по приказу
Кольки-анархиста без всякого пайкового довольствия, а по принципу: кто
сколько хочет.
- Я получил сегодня много поздравлений, - говорит Колька и хлопает
рукой по оттопыривающемуся карману, - от членов великого Коммунистического
Интернационала!
- Так мы ж против коммунистов!
- Да, против! Но мы за Коммунистический Интернационал, - надрывно
возглашает Колька, - и пусть тот, кто посмеет в этом усомниться,
поперхнется моей рабоче-крестьянской пулей, как последний враг трудового
народа! Вам все понятно, министры?
- Брось выпендриваться, Кольк!
- Я те покажу <Кольку>! Я заместитель председателя, казначей, министр
иностранных дел и министр без портфеля, а не <Колька>. Я тебе <Колька> в
бою, когда мы вместе ринемся на гада, но тут я тебе руководитель, это
очевидно как факт! Покинь зал заседания!
- Ты чего, Коль? - удивляется <заместитель министра просвещения>. -
Это ж я, Федька.
Колька-анархист морщится, как от зубной боли, и стучит себя
костяшками пальцев по лбу.
- Дурак ты, а не Федька!
- Чего ты к нему пристал? - заступаются за Федьку <министры>.
- Молодой он...
- Простить надо, товарищ первый заместитель.
- Ладно, - говорит Колька, - поедешь послом в Японию, буржуям ихним
от нас в суп накакаешь. <Так, мол и так, - скажешь, - все вы, проклятые
интервенты, есть то самое дерьмо, которое увидите сейчас в своем супе с
профитролями!>
Сукин сын Колька-анархист! Он как <профитроль> завернет, так все
партизаны, члены нового <кабинета> и <министры>, немеют от восторга. Когда
эдакое интеллигент очкастый выгадючивает - так он, зараза, на нашем горбу
пятьдесят лет учился и книжки читал, а если свой такие кренделя языком
изобретает, значит, от бога ему такая выпала судьба - быть заместителем
премьера и буржуям при случае в суп какать.
- Первый вопрос в повестке дня, - возвещает Колька, - решение судьбы
наших политических врагов. Мною арестован командир Кульков, коммунист, и
его подвывала старик Суржиков. Что будем делать с Кульковым и Суржиковым,
которые несут ответственность за то, что наши отступают и отдают белому
гаду те места, которые мы своей кровью у японца отбили в двадцатом годе? Я
слушаю ваши предложения, члены и министры, прошу, пожалуйста,
записывайтесь на выступления.
- А я писать не умею, Коль...
- Но! Но! Обращение!
- Неграмотный я, товарищ заместитель.
- Ну и дурак. Чем водку жрать, книжки б читал нашего дорогого отца
Карла Маркса!
- Надо Кулькова назначить твоим заместителем!
- Чего?! - сердито удивляется Колька. - Каким еще заместителем?! Я
тебя спрашиваю: вешать его или стрелять, а ты мне про заместителя вякаешь!
Я сам себе заместитель!
- А за что ж его вешать-то?
- А я и не утверждаю, чтоб вешать. Можно пристрелить. Это как
общество порешит.
- И стрелять его не за что!
- Неважно, если не за что, - объясняет Колька-анархист, - если мы
есть действительно новая власть, так для порядка бывшую власть надо
пострелять.
- Если б виноватые они были, мы бы с нашим удовольствием.
- Старик Суржиков из моей деревни, у него внуков-сирот семь ртов
осталось, - говорит обиженный <посол> Федька.
- Ладно, члены и министры, как лисы вертитесь. Этот вопрос все равно
будет решен сегодня, а сейчас я приглашаю вас на торжественную церемонию
передачи трудовому народу-хозяину его богатств, очевидных как факт. Айда
распределять склады с провиантом.
- Дело!
- Давно пора все распределить!
- Буржуев с квартир повыкидаем!
- Тут буржуев нет, все сбегли!
- Не важно! Если три комнаты - тот и есть буржуй!
- У кого рожа в очках - вот те и буржуй!
- Каждая баба - буржуйка, если она чужая!
Сбит замок.
Толпа рвется в амбары. Давка, крик, вопли женщин, звон разбиваемых
бутылей. Спирт пьют здесь же, из плоских американских фляг, колют банки с
вареньем, мажут друг другу лица, блюют, жрут колбасы, обсыпаются мукой,
прижимают к себе хлебы.
Крик становится тонким, душераздирающим: горе тому, кто падает, -
затопчут сапогами, вобьют в цементный холодный пол.
А маленький незаметный человечек, работавший с Колькой-анархистом
больше полугода, едет себе с обозом к линии фронта, чтобы перебежать во
Владивосток, а там отдыхать и Гиацинтову ручку жать и готовиться к новым
операциям против красных.
Пришла ночь. Пьяная, страшная ночь с пожарами, воплями женщин и
дурными песнями озверевших от спирта дружков Кольки-анархиста.
- Айда к Кулькову с Суржиковым! - просит Колька. - Порешим, гадов!
