хунхузов, щелкнули затворами.
Как только состав остановился, из второго вагона выскочила группа
японских военных с черными траурными повязками на рукавах и несколько
человек с фотоаппаратами. Они стали щелкать магнием в ночи, снимая
одинокий классный вагон красного командира.
- А где же тела? - спросили японцы русского переводчика. - Где тело
доблестного русского военачальника, жестоко погубленного хунхузами?
- Здесь тело, - ответил Блюхер.
Они вылезли из-под вагона, не выпуская оружия из рук, и стали против
изумленных и растерянных японцев - плечо в плечо, тесно, <морской
стенкой>.
- Рано похоронили, - продолжал Василий Константинович, - живучие мы.
- Господин министр, - забормотал японский офицер, медленно шагая
навстречу Блюхеру с вытянутой лодочкой рукой, - мы счастливы вашему
радостному избавлению. Виновники подобного коварства будут непременно
разысканы нами и сурово наказаны.
Из вагонов выскакивали пассажиры: японцы, русские дипломаты,
американцы, члены английской миссии из Читы, три корреспондента
Ассошиэйтед Пресс, возвращавшиеся из Москвы в Штаты. Сорвалась у
Гиацинтова операция! Ничего теперь не выйдет.
- Назад, мать твою за ногу и об угол! - прорычал сотник, разглядывая
в бинокль все происходившее у полотна. - У-у-у-у, собаки! Выскочили.
Назад! - повторил он и стеганул коня по плоскому взмокшему крупу.
ФРОНТ ПОД ХАБАРОВСКОМ
_____________________________________________________________________
Залегли красные цепи. Постышев, спрятавшись за бугорком, лежал вместе
с молодым парнем, который только три часа назад целил ему в лоб из
маузера.
Слышно было, как где-то далеко, за сопками, не видный еще никому,
посапывает паровоз.
- Бронепоезд это у них, - пояснил парень, - шарахают такими дурами,
что ямина остается боле могилы.
- Ничего, наш <Жорес> вступит, он им даст.
- А где он? Хрен его сыщешь. Там моряки, они в тылу сидят и водку
жрут с бабами.
- Это ты с чего взял?
- Люди говорят...
Из-за поворота выполз бронепоезд белых. Никого не опасаясь,
остановился и, развернув короткие стволы орудий, рявкнул сразу со всех
платформ.
Рвануло сплошной линией, рядом закричал раненый, люди еще глубже
вжались в землю. Бронепоезд рявкнул второй раз.
- Вот сволочи, - сказал Павел Петрович, - снарядов никак не жалеют.
Из вагонов стали выскакивать белые. Развернувшись длинной цепью,
матерясь и крича что-то, они ринулись на красных. Постышев понял, что
сейчас, если не поднять своих, если не встряхнуть людей слепой яростью
рукопашного боя, сомнут белые, перебьют и разгонят бойцов, с таким трудом
собранных.
Постышев поднялся, достал из-за пазухи свой маузер и тонко крикнул:
- Вперед, товарищи! За власть труда!
Не оглядываясь, побежал навстречу белым. Он бежал и был сейчас еще
более нескладен. Длинные его ноги подвертывались, попадая в ямки и
незаметные глазу трещины в мерзлой земле. Дыхание было сбивчивым, и лицо
побелело. Он бежал молча, судорожно сцепив зубы. Он не оглядывался назад,
он смотрел только вперед, на стремительно приближавшуюся к нему белую
цепь.
Когда он почувствовал, как кто-то толкнул его в спину, когда он
ощутил молчание бегущих следом - только тогда он заорал что-то страшное и
злое и, опустив маузер на уровень глаз, начал, палить по бегущим и
стрелявшим цепям белых.
Как только после короткого рукопашного боя белые, повернув, кинулись
к бронепоезду, Постышев остановился, вытер ладонью пот, высморкался и
крикнул:
- А теперь в лес! Отходи! В лес! Там он нас не достанет!
Он бежал к ближайшему леску и, смеясь, кричал что-то, и все бойцы
тоже бежали, орали, размахивали руками, потому что они сейчас смогли
победить, они сейчас сломили в себе самое унизительное, что есть в
человеке, - страх.
ПОЛТАВСКАЯ, 3. КОНТРРАЗВЕДКА
_____________________________________________________________________
Гиацинтов ходил по кабинету, как по камере: три шага вперед, три шага
назад, руки за спиной, голова опущена на грудь, глаза закрыты. Пимезов не
решался заглядывать к полковнику: тот в гневе - с утра пришла шифровка о
провале операции с Блюхером.
После пяти часов непрерывного метания по кабинету Гиацинтов уехал в
штаб японских оккупационных войск. Генерал Тачибана принял его
незамедлительно. На лице генерала не было обычной улыбки, а это с ним
крайне редко случается.
- Я скорблю, - сказал он Гиацинтову, медленно шедшему от двери к
столу, - что ваши люди столь бездарны. В разговорах они у вас прозорливцы
и мудрецы, а как до дела, так сразу начинаются <временные неувязки>.
Обычная русская манера, сколько вас ни учи, право слово.
- Генерал, я пришел к вам не выслушивать нотации, но получить
разрешение на действие.
- Вам столько раз давались разрешения на действия, что вы уже сейчас
должны были бы сидеть хозяином на Лубянке, а не в Полтавском закоулке!
- И тем не менее я прошу вас меня выслушать.
- Э! - генерал устало махнул желтой сухой рукой. - Надоело,
полковник, надоело.
- И тем не менее, - настойчиво повторил Гиацинтов, - я прошу меня
выслушать, потому что ни с кем из наших я говорить об этом не стану.
- Ну, давайте же, наконец...
Генерал опустился в кресло, Гиацинтову сесть не предложил и стал
задумчиво смотреть в широкое окно на город.
- Ваши официальные представители должны сказать госполитохрановским
чекистам, чтобы они в Чите завтра утром сняли с дайренского поезда, из
второго вагона, место номер двадцать четыре, уфимского мещанина
Поназырина. В воротничке его френча должны быть зашиты письма к генералу
Грижимальскому и удостоверение личности этого мещанина, выданное мною
здесь на имя князя Мордвинова.
Лицо генерала дрогнуло. Он медленно повернул голову к Гиацинтову,
почесал мизинцем левый глаз и спросил:
- Это он должен был провести операцию с Блюхером?
- Именно.
- Вы хотите рассчитаться с неудачливым агентом?
- Отнюдь нет. Просто я хочу подтолкнуть время. Вы же помните,
генерал, какие показания должен дать Мордвинов в случае провала.
- Помню. Он должен скомпрометировать кадровых военных, к которым
сейчас Блюхер станет обращаться особенно настойчиво. Что ж, любопытно.
Озлобленный агент - ненужный агент. Ладно, мы продумаем все это. Поставьте
в известность премьера! Это в какой-то мере утихомирит его гнев, когда он
узнает о провале с Блюхером.
- Видите ли, генерал, князь Мордвинов находится в родстве с женой
Николая Дионисьевича Меркулова, так что здесь только мы с вами партнеры,
потому как и операцию вместе задумали, и кандидата вместе утверждали.
Генерал осторожно, с улыбкой глянул на Гиацинтова.
<Мальчик мне угрожает, - подумал он, - бедный мальчик. Он думает
испугать Меркуловыми. Ай-яй-яй! Чувств у них много, а вот с разумом и
анализом дело обстоит значительно хуже. Тем не менее самое разумное сейчас
- это испугаться. Этот испуг на будущее пригодится, мои преемники им
воспользуются, когда будут работать с Гиацинтовым. Они ему напомнят, как
он меня пугал и кем он меня пугал. Он будет думать, что победил, а они его
потом носом в грязь>.
- Да... Тогда, конечно, дело меняется, мой милый Гиацинтов. Как
говорится, мы с вами одной веревочкой повиты. Бедный русский князь
Мордвинов. Мне жаль его. Говорят, он одаренный музыкант. Тем лучше,
значит, он экспансивен, а ЧК ценит экспансивные показания...
- Про музыканта от кого информацию получили, ваше превосходительство?
Он ведь эту свою страсть скрывал, я лишь раз, по дружбе, был им допущен на
музыкальный вечер: он играл на своих виолончелях. Больше он никого не
звал, и я это в его карточку не вносил. Откуда ж вы осведомлены?
- Первая задача разведчика: знать тайные страсти окружающих, -
улыбнулся Тачибана. - Да, кстати, мои контрразведчики сочли возможным
подсказать вам имя одного молодого спекулянта с биржи. Его зовут Чен. Он
весьма занятен и очень не прост, как кажется с первого взгляда. Только
прошу вас - не спугните его, этого вам моя контрразведка не простит.
КВАРТИРА ФРИВЕЙСКОГО
_____________________________________________________________________
- Послушайте, Алекс, - сказал Исаев устало, - мы с вами уже битый час
толчем воду в ступе. Не хотите иметь со мной больше дел - не надо, господи
боже ты мой! Вы достаточно уже сделали как истинный патриот России и
белого движения. То, что вы мне передали сейчас, поверьте, Высший
монархический совет благодарно запомнит, и запомнит надолго. Вы оказали им
громадную услугу, а теперь начинаете разыгрывать истерику.
- Это не истерика! Я не могу спать! Я всего боюсь! Мне кажется, что
за мной смотрят! - жарко зашептал Фривейский. - Мне кажется, что паркет
колышется, понимаете вы?! Я борюсь с желанием пойти к Гиацинтову и упасть
перед ним на колени!
- Если вы думаете, что это вам поможет, идите и падайте. Ниц ли, на
колени - один хрен. Только вы сразу же тогда станете государственным
преступником...
- И вы тоже! - приблизившись еще больше к Исаеву, торжествующе пропел
Фривейский. - Вы тоже, стальной мужчина!
- Я - нет. Почему я? Совсем нет. Можно подумать, что я уговаривал
премьер-министра не увозить красных! Можно подумать, что это я забирал к
себе домой для <работы> планы японских поставок для белой армии! Можно
подумать, что я передал для сведения журналисту совершенно секретный план
зимнего наступления! Идите и падайте на колени, Алекс, но меня в ваши дела
не путайте. А если вы на грани помешательства - вызовите доктора.
- Как, - медленно отодвигаясь от Исаева, спросил Фривейский. - Вы
сказали - умственное расстройство? А что? Это выход, между прочим. Почему
вы молчите?!
- Потому что вы болтаете ерунду, мой друг. Подумайте, в какое вы меня
ставите положение? Как мне докладывать Берлину?! Что мне докладывать
Берлину?
- Макс, - снова перейдя на шепот, сказал Фривейский, - но мне
особенно страшно, потому что я подумал: а ведь вы не из Берлина!
- А откуда же?
- Зачем Берлину план зимней кампании? Кто этот план туда доставит?
Что он им даст? Почему их люди не придут сюда открыто? Кому этот план
более важен? Берлину или Москве, а?
- Пожалуй, Москве, - ответил Исаев рассеянно, - то есть даже
наверняка Москве. А к чему вы это? Уж не считаете ли вы меня агентом ЧК?
- Вот именно, - обрадовался Фривейский, - иногда мне кажется, что вы
особенно интересуетесь тем, что важнее всего Москве.
- А как же иначе? Меня это интересует больше всего. Потому что
движение наше направляется из Берлина прежде всего против Москвы, разве
это не очевидно? Нам необходима широкая картина, Алекс, а то, что делаете
вы, - это одна из сторон панно. Не переоценивайте себя, не пугайте себя,
не надо. Кстати, не поговорить ли мне с Гиацинтовым?
- О чем?
- Ну, скажем, о его сотрудничестве с нами.
- Это с кем же?
- С вами и со мной.
- Вы с ума сошли! Этот зверь нас немедленно уничтожит.
- Да?
- Конечно! Вы его не знаете, я зато его очень хорошо знаю!
- Горяч?
- Только на охоте. В жизни хитер, как дьявол.
- Алекс, молю, не отказывайтесь - я принес вам немного денег, это
фунты, они тоже хорошо ходят, повеселитесь или переведите на ваш счет и не
записывайте в реестр долгов.
- Если бы вы жили все время рядом со мной, я бы так не волновался.
Когда вы подле - я спокоен.
