и погубят эту девушку... Вот и делю каждый день: утром - в школе, вечером
- в церкви... Я очень люблю играть на органе... Если у вас есть время -
приглашаю...
- Они не оставили никакой записки - после того, как погубили вашу
невесту?
- Нет. Они не оставляют улик...
- Вы не пытались встретиться с отцом Рикки?
- Пытался.
- И что?
- Старика отправили на Сицилию.
- Куда именно?
- Про это вам никто не скажет. Нарушение обета молчания карается
смертью.
- О'Дуайер в курсе этого дела?
- Губернатор в курсе всех дел, - Джон усмехнулся. - Народный
избранник должен знать все обо всех... Не вздумайте идти с вашим делом к
нему, вас пришьют при выходе из здания...
- Почему? - Роумэн снова закурил. - Я ведь приду к нему с деловым
предложением...
- Он губернатор, прет вверх, к таким людям нельзя обращаться с
предложением человеку с улицы...
- Как же быть?
- Не знаю... Если уж рисковать - то через их адвокатов, люди с
хорошей головой, от них многое зависит, сейчас на мафию работают лучшие
адвокаты страны... Кстати, откуда вы знаете Синатру?
- Я ждал этого вопроса, - ответил Пол. - Я работаю... точнее -
работал в Голливуде... Там довольно демократичная обстановка... Мы
встречались на приемах...
- Вы знаете, что Синатра прилетел в Нью-Йорк?
- Нет.
- Он самый умный из них... Артист, человек с фантазией... Он знает
все, они его обожают и прислушиваются к его словам...
- Думаете, есть смысл начать с него?
И Джон ответил:
- Я думаю, что вам лучше вообще бросить это дело...
- Спасибо за совет, - грустно сказал Роумэн, - но я им не
воспользуюсь... Что должно заинтересовать Синатру? Что позволит мне
рассчитывать на встречу?
- Деньги. Большие деньги. Миллионы... И обязательно интрига, они, как
дети, обожают таинственность, ритуалы, загадки, романтику... Странно, но
это так...
ШТИРЛИЦ, ДЕ ЛИЖЖО, РОСАРИО (Аргентина, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
- Профессор, простите, что я к вам без звонка... Так разумнее... Во
всяком случае, для вас...
Де Лижжо не сразу узнал Штирлица, тот был в своем черном свитере с
высоким воротом, кожаной тужурке в джинсах и тяжелых ботинках; с утра
зарядил промозглый дождь, облака висели низко над городом, рваные, серые,
безысходные.
- А, это вы, - профессор не сразу пропустил его в квартиру; он снимал
этаж в престижном доме, напротив парка Лесама, на улице Касерос. -
Что-нибудь случилось?
- Да, - ответил Штирлиц. - Я займу у вас несколько минут, продолжение
разговора о положении в Испании.
- Ну, хорошо, - несколько раздраженно ответил профессор, - войдите, я
не узнал вас... Вы сейчас похожи на шкипера... Вообще-то я привык, что ко
мне приходят после звонка, договорившись заранее о встрече.
- Поскольку вы лечите офицера разведки Франко, - ответил Штирлиц, -
ваш телефон могут прослушивать.
- Кого я лечу?! - профессор изумился. - Какого еще офицера Франко?!
- Его зовут Хосе Росарио.
- Не говорите глупостей, сеньор... Росарио вполне интеллигентный
человек.
- А Гитлер рисовал проекты будущих городов рейха. А Муссолини
выпустил сто томов своих сочинений - довольно хлесткая публицистика. А...
Продолжить? Могу. Мир знает множество вполне интеллигентных мерзавцев...
Вы убеждены, что Росарио выбил себе глаз, наткнувшись при падении на перо?
- Он сам мне сказал, что это вздор, - профессор изучающе посмотрел на
Штирлица. - На него было совершено нападение франкистами, они за ним
охотятся... Поэтому он и стал лечиться у меня, открытого республиканца,
поэтому мы и записали в его историю болезни сказку... Удел изгнанников -
таиться, бежать скандала...
- У вас остались данные анализов, сделанных в кабинете неотложной
помощи?
- Конечно.
- Мы сможем их посмотреть?
- Зачем? - профессор начал сердиться. - К чему это? Простите, но я
вас не знаю! Один раз вы пришли ко мне на прием с совершенно здоровыми
глазами, теперь этот странный визит... Вообще, что вам угодно?
- Я пришел к вам только потому, что сенатор Оссорио рассказал мне
вашу историю, точнее - историю вашего брата. Вот его записка, прочитайте.
- С этого и надо было начинать, - удовлетворенно ответил де Лижжо. -
Садитесь, пожалуйста. Я не приглашаю в холл, там собрались друзья жены,
устроимся здесь.
Прочитав письмо сенатора, де Лижжо вернул его Штирлицу, закурил,
хрустнул пальцами, потом резко поднялся:
- Хорошо, едем в клинику, там все сверим.
...Сверив результаты анализа чернил и следов металла, оставленных в
глазных яблоках Клаудии, - это явствовало из данных судебно-медицинской
экспертизы, проведенной в Барилоче, - и анализа, проведенного в столичной
клинике "Ла Пас", куда доставили Росарио, которого сопровождал, как
всегда, шофер такси, сеньор Пенеда, они убедились в их идентичности.
Профессор долго расхаживал по кабинету, курил одну сигарету за
другой, потом достал из рефрижератора бутылку вина, разлил красную
"мендосу" по стаканам, фужеров не держал: "Это только психиатры, наука для
богатых неврастеников, которые не знают, сколько стоит фунт хлеба", -
выпил, остановился над Штирлицем, который сидел молча, сложив на груди
руки, - лицо казалось сонным; так с ним бывало всегда в моменты самых
рискованных решений.
- Ну и что вы намерены предложить? - спросил де Лижжо.
- Поступок, профессор.
- А именно?
- Вы должны позволить мне позвонить от вас Росарио. Я назовусь
рентгенологом. Скажу, что для правильного протезирования нужен повторный
осмотр. И вызову его по тому адресу, который известен одному мне.
- Звоните, я-то здесь при чем?
- Притом, что он наверняка не поверит мне. И скажет, что должен
перезвонить вам, надо посоветоваться с профессором. А я отвечу ему, что
звонить не надо, профессор рядом, передаю трубку... И вы возьмете
трубку... И подтвердите, что приезд желателен... Сейчас же... Это все, о
чем я вас прошу.
- Зачем вам все это?
- Затем, что я должен поговорить с Росарио лицом к лицу. Он убил
женщину, которую я любил. Она ни в чем не виновата... Разве что в том, что
любила меня... А потом Росарио должен назвать мне те его центры, которые
здесь организовывают транспортировку нацистов из Европы в глубь
континента.
- А потом?
- А потом я его убью.
- В таком случае, я не имею права лгать ему. Я врач, сеньор... Я не
знаю вашего имени...
- "Во многие знания многие печали"... У меня много имен... "Сеньор" -
вполне достаточно... Больше я никогда не появлюсь у вас, профессор... Или
вы хотите, чтобы я пообещал вам: Росарио останется жить?
Профессор снова заходил по своему кабинету, выпил еще один стакан
"мендосы", сел рядом со Штирлицем:
- Кто вы?
- Что вас интересует? Национальность? Имя? Партийная принадлежность?
Семейное положение?
- Все.
- Вы убеждены, что я должен отвечать? - Штирлиц поправился: - Я
сказал неточно: "полагаете, что мой ответ нужен вам?" Зачем? Я могу
сказать только, что во время войны в Испании нелегально работал в тылу
франкистов... Та женщина, которую... зверски, нечеловечески, по-животному
убил Росарио... была моим другом... Мы жили... Я жил у нее в Бургосе... Я
делал все, что мог, в трагичном тридцать седьмом, чтобы помочь...
республиканцам... Не моя вина, что победил Франко... Я честен перед своей
совестью... Хотя нет, не так... Если бы мы смогли помочь процессу... Если
бы за один дружеский стол собрались все республиканцы - коммунисты,
анархисты, поумовцы, если бы не было драки между своими, - Франко бы не
прошел... Так что я не снимаю с себя вины за случившееся... Каждый может
больше того, что делает...
- Вы говорите, как чистый идеалист... И - в то же время - хотите
убить больного человека.
- Убеждены, что он человек?
- Так же, как и вы, - во плоти... Обычный человек... Как вы докажете
мне, что он франкист?
- О, это не трудно... Он заговорит сразу же, как только мы останемся
с ним один на один и он поймет, что его никто не услышит... Он начнет
торг... Когда пистолет упирается им в лоб, они все разваливаются. Они,
видите ли, очень любят жизнь... Потому что слишком часто видели, как
ужасно умирают их жертвы...
- Вы предлагаете мне присутствовать при вашем собеседовании?
- Я готов пригласить вас, когда оно закончится...
- Обещаете оставить его в живых? - настойчиво повторил де Лижжо.
- А вы бы оставили в живых человека, который убил вашего брата?
Де Лижжо снова хрустнул пальцами; какие-то они у него квадратные и
маленькие, подумал Штирлиц, у всех врачей особые руки, в них угадывается
прозрачность, а этому бы поваром работать, разделывать мясо; не цепляйся к
мелочи, сказал он себе, нельзя в ы в о д и т ь человека по тому, какие у
него пальцы; глаза - да, манера говорить и - особенно - есть - да, человек
открывает себя, когда ест; впрочем, злодейство или подлость не выявляются
в том, как он грызет кость, скорее - жадность, леность, застенчивость, но
не подлость; пожалуй, слово, манера произносить его выявляют подлеца; а
еще явственнее понимаешь это, когда наблюдаешь спор мерзавца с другими
людьми, характер нигде так не выявляется, как в споре; жестокий и подлый
человек страшен, особенно если растет; взобравшись на вершину пирамиды, он
может взорвать ее, не думая, что и сам погибнет под ее обломками.
- Чем вы докажете мне, что Росарио - франкист? - наконец спросил де
Лижжо.
- Я же сказал: тем, что я ознакомлю с его показаниями.
- Я знаю, как стряпают признания. Я не верю этому. Если он убил вашу
любимую, передайте его правосудию...
- Вы это серьезно? - Штирлиц увидел рядом ящерку, зелененькую, она
была очень близко, он ощутил ее тепло.
- Да, вы правы, - де Лижжо снова заходил по кабинету. - Здесь его в
обиду не дадут... Хорошо, - он устало опустился на стул. - Звоните... У
меня голова идет кругом... Зачем вы пришли ко мне? Зачем?!
- Чтобы вам не было стыдно самого себя...
- Но я же врач!
- Между прочим, два американских врача присутствовали при казни
палачей в Нюрнберге... Они спокойно наблюдали, как Риббентроп падал на
колени и целовал сапоги солдат, которые вели его в комнату, где была
виселица... Они не ударились в истерику, когда Розенберг впал в
прострацию, когда рыдал гауляйтер Франк... Даже виски потом не пили...
Наоборот, испытали чувство освобождающего облегчения... Судя по всему,
Клаудиа сначала ударила его пером в глаз, а потом, чтобы избежать чего-то
самого ужасного, что не в силах перенести женщина, ослепила себя... Я
как-то рассказал ей о судьбе моего очень близкого друга... Он попал в
беду... Или смерть - или муки, которых не вынести нормальному человеку,
потом, когда тебя сломают, ты станешь предателем, ты предашь и себя, и
друзей... А ведь это невыносимо, лучше уж решить все разом... Со слепой
они не станут р а б о т а т ь - нет смысла, время будет упущено... Слепую
надо убить, причем поскорее, чтобы никто не слышал криков женщины...
Слепой женщины... Она помнила все, что я рассказывал ей, профессор... Это
страшно, что я вам говорю, но ведь у меня сердце постоянно рвет болью, мне
некому открыть себя, некому, понимаете?!
- Звоните, - сказал де Лижжо. - Знаете номер?
Штирлиц кивнул, набрал номер Росарио, представился доктором Антонио
Пла Фонтом; попросили обождать; Росарио проворковал в трубку:
