что это предложение я считаю не процедурным, а вопросом существа.
Г-н Д ж о н с о н (Соединенные Штаты Америки): Моя цель -
воспрепятствовать тому, чтобы Генеральная Ассамблея была лишена
возможности из-за решения Совета рассмотреть вопрос, который при иных
условиях она имела бы право рассматривать. Мне безразлично, если мы теперь
же снимем испанский вопрос с нашей повестки дня, но лишь при условии,
чтобы Генеральной Ассамблее была предоставлена возможность обсудить этот
вопрос и сделать конкретные рекомендации, если она того пожелает.
П р е д с е д а т е л ь: Вопрос ставится на голосование.
Производится голосование:
За: Австралия, Бразилия, Египет, Китай, Мексика, Нидерланды,
Соединенное Королевство, Соединенные Штаты Америки, Франция.
Против: Польша, Союз Советских Социалистических Республик.
Резолюция не принимается, так как против нее голосовал один из
постоянных членов Совета".
Штирлиц сложил газету, сладко потянулся, словно после хорошего боя на
корте, когда противник - достойный, чувствует удар загодя, умеет ответить
и, тем не менее, проиграл в счете.
Он отправился на вокзал, купил конверт и лист бумаги, написал - левой
рукой - текст: "Гитлеровский генерал Фаупель, о котором шла речь в Совете
Безопасности (сэр Кадоган в свое время утверждал, что его нет в Испании)
проживает в Мадриде: калле Серрано, дом девять, второй этаж, слева;
последние полгода работает главным экспертом по внешнеторговым связям в
компании "Телефоника", являющейся дочерним предприятием ИТТ".
Заклеив конверт, он опустил его в ящик, сказав себе: "Вот так-то.
Пусть теперь сэр Кадоган покрутится".
...По настоянию Советского Союза и Польши ведущие страны Запада
отозвали своих послов из Мадрида, победа.
РОУМЭН, ШТИРЛИЦ (декабрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
"Дорогой друг!
Сегодня я положил в сейф Швейцарского банка на мое и Ваше имя по
условленному нами коду конверт, так что в случае, если что-либо случится
со мной, вы сможете получить подлинники; если же Вас изолируют, я смогу
довести до сведения общественности правду по поводу трагической кончины
Дагмар-Ингрид Фрайтаг.
Именно потому, что документы вне досягаемости кого бы то ни было,
кроме нас с Вами, я н а м е р е н н о открыто рассказываю в этом письме
все подробности; теперь никому не под силу ошельмовать Вас.
Хочется, чтобы письмо прочитали наши недруги. Это, возможно,
остановит их от авантюрных шагов, но, поскольку я опускаю конверт в
аэропорту, оно скорее всего достигнет Вас без перлюстрации, если только
Вас уже не обнаружили в Кордове.
Итак, по порядку.
Я согласился с тем Вашим соображением, что мне совершенно невозможно
сотрудничать с эсэсовским палачом Штирлицем, уничтожившим двух ни в чем не
повинных людей: Дагмар-Ингрид Фрайтаг и Вальтера-Питера Рубенау.
Поскольку Гаузнер помог мне в Мюнхене получить материал, связанный с
уничтожением Рубенау, стало ясно, что задание Мюллера выполнял никак не
Штирлиц, а некий неизвестный, который был в курсе акции по устранению
Фрайтаг.
Таким образом, еще в ноябре в Мадриде Вы были к о с в е н н о
оправданы - по эпизоду с Рубенау. Но меня это не устраивало - и не только
потому, что любая косвенность двоетолкуема, но оттого, что я должен был до
конца выяснить для себя, с кем я решил начать непростое дело по поиску
затаившейся нацистской сети. С точки зрения моих принципов я не мог, не
имел морального права пуститься в предприятие с тем, кто еще полтора года
назад злодействовал по приказам Мюллера.
Те фотографии покойной Фрайтаг, которые я передал Вам в Мадриде во
время нашей первой встречи, позволили мне - после того, как я и мои друзья
вчерне закончили крайне важную р а б о т у в Лиссабоне, - приступить к
исследованию загадки убийства несчастной женщины, в котором Вас вполне
официально обвинил журнал Майкл Сэмэл из лондонской "Мэйл".
Как Вы помните, на той фотографии помимо трупа Фрайтаг были
запечатлены два немецких чиновника, один из которых служил по консульской
части, а второй - в посольстве; как выяснилось, сотрудником СД был именно
посольский, его подлинное имя доктор Иоахим фон Шонс.
Как Шонс, так и чиновник консульского отдела Вернер Кубе после войны
остались в Швеции, причем, будучи пять месяцев интернированными, оба затем
были освобождены и получили вид на жительство.
Найти их не представляло особого труда, тем более что мы искали
втроем, а это, как понимаете, облегчало задачу.
Но после того, как оба эти мерзавца были установлены, мы не
торопились идти на встречу с ними.
Сначала я посетил паром и установил фамилии всех, кто там работал в
марте - апреле сорок пятого года. Каждому из обнаруженных мной моряков я
предъявлял к опознанию фотографию Фрайтаг и спрашивал, не помнит ли мой
собеседник трагического случая на борту, когда в каюте первого класса была
обнаружена мертвая женщина, отравленная неизвестным ядом.
Девять человек ответили, что они помнят тот случай, но Фрайтаг не
опознали.
Четыре человека, в том числе и капитан Есперсен, не только помнили
тот трагический эпизод, но и опознали фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг.
Два человека - помощник капитана Рольф-Август Круудберг и дежурный на
борту Ханс-Херник Бринсек - подтвердили под присягой, что они видели
мужчину, стоявшего на пирсе неподалеку от автомобиля, который махал рукой
фрау Фрайтаг, стоявшей на борту.
Когда я предъявил им к опознанию фотографии семи человек, среди
которых был и Ваш портрет, помощник капитана Рольф-Август Круудберг заявил
в присутствии свидетелей и под присягой, что мужчиной, стоявшим на берегу
в то время, когда паром отчаливал, а на борту его находилась живая фрау
Дагмар-Ингрид Фрайтаг, был именно фон Штирлиц.
Следовательно, даже эти показания свидетельствовали о том, что
Штирлиц не мог - во всяком случае, на территории рейха - отравить фрау
Дагмар-И. Фрайтаг, ибо он находился на берегу, а она на борту парома.
Вопрос о том, каким образом стакан с отпечатками пальцев Штирлица, в
котором были обнаружены следы яда, - уже на шведской территории - оказался
в каюте покойной Д.-И. Фрайтаг, представлял следующий этап нашего
исследования. Выяснилось, что в каютах парома не было посуды, так как
пассажиров первого класса обслуживал буфет.
Кельнер Енс Дригиссен показал под присягой, что в каюту, которую
занимала фрау Д.-И. Фрайтаг, он принес бутылку пива и стакан по ее просьбе
и сделал это как раз в то время, когда паром отваливал от германского
пирса.
Каким же образом на стакане могли оказаться отпечатки пальцев
Штирлица, если он более не заходил в каюту фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг, ибо
не мог этого сделать, так как находился на берегу, в пяти метрах от
парома, который отчаливал от пирса?
Лишь после того, как была проведена эта работа, я решился на встречу
с бывшими немецкими функционерами - г-ми Кубе и Шонсом.
Беседа с г-ном Кубе прошла результативно. Перед встречей с г-ном фон
Шонсом я получил официальное уведомление, что именно он, Шонс, в течение
многих лет сотрудничал с СД; именно этот факт он тщательно скрывал от
шведских властей; документы, свидетельствующие об этом, позволили мне
соответствующим образом разговаривать с г-ном фон Шонсом.
Ниже привожу расшифрованную запись беседы, купировав ряд фраз, не
имеющих отношения к делу, а также заключительную часть нашего разговора.
Я, Пол Роумэн. - Г-н фон Шонс, я благодарю вас за то, что вы нашли
время для встречи.
О н, Иоахим фон Шонс. - Не стоит благодарности.
Я. - Мне бы хотелось задать вам ряд вопросов.
О н. - В качестве кого?
Я. - В качестве сотрудника государственного департамента.
О н. - В таком случае обратитесь в местный МИД. Я предпочитаю, чтобы
наше собеседование проходило в присутствии официального представителя той
страны, где я ныне имею честь проживать.
Я. - На какой срок вам выдан вид на жительство?
О н. - Повторяю, я готов беседовать с вами в присутствии
представителя здешнего министерства иностранных дел.
Я. - Что ж, согласен. Только сначала вспомните: вы поставили в
известность здешний МИД, что сотрудничали с СД и гестапо, то есть с теми
организациями, которые - по решению Нюрнбергского трибунала - признаны
преступными?
О н. - Это голословное утверждение.
Я. - Прошу вас ознакомиться с материалами, свидетельствующими об этом
с неопровержимой очевидностью.
О н (ознакомившись с документами). - Я готов к разговору.
Я. - Ваше решение кажется мне разумным.
О н. - Я готов ответить на ваши вопросы при условии, что вы не
сообщите о нашей беседе здешним властям.
Я. - Хорошо. Ознакомьтесь с этой фотографией... Вы ее знаете, вам
показывали ее мои коллеги несколько месяцев назад... Что вы можете
рассказать об эпизоде, связанном с гибелью фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг?
О н. - Я не имел к этому трагическому случаю никакого отношения.
Я. - Имей вы прямое отношение к факту отравления госпожи
Дагмар-Ингрид Фрайтаг, вы бы давали показания местному суду, ибо факт
убийства был зафиксирован не в рейхе, а в Швеции, когда паром причалил к
здешнему берегу. Меня интересует все, относящееся к этому делу, с иной
точки зрения... Когда и от кого вам стало известно о трагедии?
О н. - Если мне не изменяет память, я получил указание встретить эту
женщину... На пристани я и узнал о трагедии.
Я. - Как часто вы получали указания встречать подданных рейха?
Особенно вне Стокгольма, в семистах километрах от столицы?
О н. - Это был первый случай.
Я. - Чем вы объясните такого рода заботливость по отношению к фрау
Дагмар-Ингрид Фрайтаг?
О н. - Теряюсь в догадках.
Я. - От кого вы получили телеграмму с указанием встретить женщину?
О н. - Из Берлина...
Я. - Понятно, что не с Мадагаскара... Вы же прекрасно понимаете, о
чем я вас спрашиваю: это было указание МИД или СД?
О н. - Не помню...
Я. - Господин фон Шонс, я обещал вам не передавать эти документы
здешним властям. Но я не давал вам слова, что документы, связанные с вашим
сотрудничеством с СД, не будут переданы мной в здешнюю прессу... Вы живете
в демократической стране, здесь не нужна санкция на публикацию
сенсационного материала о пособнике нацистских преступников... Итак, вы
получили указание МИД рейха или СД?
О н. - СД.
Я. - Вспомните - что было написано в телеграмме?
О н. - "Вам надлежит прибыть к приходу парома из рейха для того,
чтобы встретить Дагмар Фрайтаг"...
Я. - Это все?
О н. - Если не изменяет память, все.
Я. - Вы сообщили кому-либо об этой телеграмме?
О н. - Не помню.
Я. - Господин фон Шонс, как вы относитесь к лжецам?
О н. - Я не понимаю вопроса...
Я. - Я повторю: как вы относитесь к лжецам?
О н. - Как и всякий нормальный человек...
Я. - То есть?
О н. - Вас что-то не устраивает в моих ответах?
Я. - Хорошо, я помогу вам: считаете ли вы заведомого лжеца мерзавцем?
Или же - по-вашему - это вполне нормальное явление - лгать всем и каждому?
Отвечайте развернуто, иначе я прерву наш разговор, и вам придется пенять
на себя за последствия.
О н. - Ложь бывает вынужденная, и вы как работник государственного
департамента прекрасно знаете, что иной раз обстоятельства вынуждают
говорить заведомую неправду, чтобы не принести ущерба своей стране.
