Пабло, он здешнее имя взял - р а с т в о р и л с я... Судили его в
Санта-Фе, поэтому сюда не дошло, а Зитауэр никому не сказал, его бы за это
с работы вытурили, такое не прощают... Братец-то его из тюрьмы бежал, да
снова схватили...
- Кто вам сказал об этом?
- Так моя дочь за здешнего вышла, а он секретарем в суде работал, все
подробности знает...
- Почему вы убеждены, что Зитауэр не поставил об этом в известность
н а ш и х?
- Хорошую жизнь любит... Я его на этом...
- Ну, давайте, давайте, договаривайте! Вы же на этом его в з я л и,
когда решили открыть пивную?
Вайц покачал головой и, как-то странно усмехнувшись, спросил:
- Он уже признался?
Через три дня Зитауэр передал Штирлицу имена к о л л е г, которые
приезжали из Европы в начале ноября этого года. Они - доверительно -
представляли бывшие корпорации "Мессершмитт", "Дорнье", "Опель" и
"Клекнер". Гиганты поверженного рейха еще не функционировали, однако их
золото - основа основ любого дела - хранилось в швейцарских банках.
П о д с т а в н ы е лица уже мягко обсуждали вопрос о получении лицензий
от американских и британских оккупационных властей на развертывание
производства.
Таким образом, первым зарубежным вояжем людей, создавших военную
экономику Гитлера, оказался полет в Аргентину и встречи с профессором
Танком и его ближайшими коллегами.
- О чем они говорили, я не знаю, - потухшим голосом, словно
заученное, отвечал Зитауэр. - Если вы обещаете помочь мне с братом,
который попал как кур в ощип, я выясню все, что вас интересует. Пока же я
открыл вам то, что мог, не взыщите.
- Скажите-ка мне, какова подлинная фамилия инженера Хуана-Альфрида
Лопеса? - спросил Штирлиц. - Он работает у вас, живет на калле Санта
Анна...
- Он только что сюда прибыл, кажется, из Европы, точно не знаю...
Профессор Танк однажды назвал его "герр Виккерс", но это было только один
раз... "Роумэн зацепил звено, - удовлетворенно подумал Штирлиц, - его жена
славно поработала в Лиссабоне, еще бы - "герр Виккерс" - это Кемп, вот
куда он залетел, голубь долгожданный, вот кто такой "Лопес", не зря я
начал работу с флангов, хорош бы я был, явись к нему на улицу Санта Анна:
"3драсьте, я ваша тетя!""
В тот же день Штирлиц отправил письмо Роумэну - по заранее
обговоренному адресу. Тайнописью сообщил обо всем, что ему удалось
сделать; запрашивал информацию, которую Роумэн получил в Европе. Купив
"лейку" (сто семь долларов) и высокочувствительную пленку, сделал на улице
нужные фотографии; качество получилось вполне пристойное. Вложил в письмо
фотографии трех людей с надписями: "от любящего дяди" (это был Рольф
Ритнер, палач из университета), "дружески, на память" ("банкир" Нибель),
"от верного тебе брата" (профессор Гунман).
...Изо всех предъявленных к опознанию портретов Лангер ткнул пальцем
в Нибеля:
- Он приезжает за деньгами...
РОУМЭН (Нью-Йорк, декабрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Роумэн брился неторопливо, о ц е н и в а ю щ е, с какой-то особой
тщательностью; перед трудным разговором он простаивал в ванной минут по
десять; звук скрипящего по коже лезвия действовал на него успокаивающе. Он
рассматривал свое изображение в зеркале так, словно перед ним был
совершенно незнакомый человек; поглаживал новые морщины, появившиеся за
последний месяц, осунулся; лицо, тем не менее, продолжало оставаться
округлым.
- Конопушка! - крикнул он, не оборачиваясь. - Ты не находишь, что я
несколько оплыл?
Криста готовила завтрак (они остановились в пансионате, где была
предусмотрена кухонька с электроплитой и маленьким, но очень вместительным
холодильником), откликнулась сразу же, словно бы постоянно ждала его
вопроса:
- Ты прекрасно выглядишь.
- Это тебе кажется. Я действительно оплыл.
- Давай проверим почки.
- Они функционируют отменно.
- Может быть, камни?
- Это сердце. Когда я волнуюсь перед делом, у меня молотит сердце и
отекают глаза. С моей-то бабьей рожей...
- Если ты еще раз посмеешь так сказать о своем лице, я уйду от тебя.
Я считаю, что мой муж самый красивый мужчина на земле! Пожалуйста, не
разубеждай меня, это нечестно: либо я вышла за тебя замуж по расчету, либо
ты женился на дуре с ужасным вкусом: только безвкусные дуры выходят за
мужиков с бабьими лицами.
- Да? Ну, хорошо, - Роумэн улыбнулся своему изображению. -
Пожалуйста, повторяй это почаще... Что у нас на завтрак?
- Тебе - омлет с сосиской, стакан апельсинового сока и подогретый
хлебец. Мне - кефир.
- Ты и так худая.
- Я не "и так худая", а потому худая, что утром пью кефир, днем ем
вареное яйцо; это позволяет мне пировать с тобою вечером, проклиная себя
за это утром. С завтрашнего дня сяду на голодную диету, я вычитала про это
новшество в "Балтимор сан".
- Когда меня морили голодом в камере у наци, на третий день ноги и
руки сделались совершенно ледяными... Ужасное ощущение... Пожалуйста, не
садись на эту дурацкую голодную диету, прошу тебя... Ну-ка, быстро, в
каком ухе звенит?
- В левом! - ответила Криста, потому что видела в полуоткрытую дверь
ванной, что Роумэн стоял, прижавшись левым плечом к стене; звенит обычно в
том ухе, которое ближе к стене, странно. - Угадала?
Звенело в правом ухе.
- Умница, - сказал Роумэн. - Угадала. Слушай, когда мы начнем
ссориться, а? Все знающие люди говорят, что после первого месяца
супружества неминуемо должна случиться ссора... По пустяку, глупая, но
обязательно ссора.
- Мне тоже так говорили. Это бы случилось, не будь ты Роумэном, а я
Кристой.
- Не будь я старше тебя на пятнадцать лет...
- Не будь ты умнее меня в семьсот тридцать четыре раза... Я совсем от
тебя голову потеряла, когда ты до конца ломал Лангера... А особенно, когда
ты сказал, чтобы он сам открыл чулан и привел Ригельта... Они ведь могли
оба убежать.
- В обкаканных штанах далеко не убежишь...
Криста засмеялась:
- Сюжет для Уолта Диснея - "волки в обкаканных штанишках".
Роумэн протер лицо одеколоном и вышел в комнату:
- Ты прекрасно сказала: "в штанишках"... Очень по-детски, так
маленькие девочки говорят... Я очень гордился - мне тогда было лет шесть,
- когда мне начали покупать брюки, а не штаны... Давай завтракать, время.
Я должен быть у моего босса секунда в секунду, он педант, и за это я его
ценю.
Криста знала, что в номере говорить нельзя. Роумэн предупредил ее,
что, вполне возможно, д р у з ь я поставили их жилье на з а п и с ь.
Про то, чтобы она упомянула имена Лангера и Ригельта, они договорились
заранее, на улице, - так или иначе он будет рассказывать о них Макайру,
пусть тот знает загодя, но ни одного другого имени тех, которые они узнали
во время стремительной поездки по Европе - Рим, Аскона, Гамбург,
Стокгольм, называть не надо; еще рано; все зависит от того, как пойдет
разговор в кабинете б о с с а, какова будет его реакция на ту информацию,
которую собрали Роумэн, Спарк и Штирлиц.
Криста молча улыбнулась Роумэну, показав глазами на отдушину; он
отрицательно покачал головой, кивнув на телефон.
- Знаешь, конопуша, если сегодня разговор пройдет так, как я надеюсь,
и мне удастся за неделю закончить дело, мы с тобой, наконец, возьмем
отпуск и отправимся на какой-нибудь маленький остров... Чтоб ни души...
Сейчас стали рекламировать Сан Блас, всего час лета от Панамы, крошечные
островки в океане, живут индейцы, ловят рыбу и собирают кокосовые орехи.
Правда, было бы чудно?
- Я даже боюсь об этом мечтать.
- Всегда надо мечтать о самом прекрасном.
- Только мечтай без оглядки.
- Буду.
- Какой мне надеть костюм?
- Поскольку их у тебя всего два, надень первый.
Роумэн рассмеялся:
- Первый - это серый? Или синий?
- Синий. К твоей седине идет синий цвет.
- А галстук? Серый?
- Красный. Почему все американцы так любят черные костюмы и черные
галстуки? Вы одеваетесь, как гробовщики.
- Не оскорбляй нацию. Я патриот.
- Разве можно считать оскорблением замечание, которое продиктовано
желанием лучшего?
- Можно, - вздохнул Роумэн и поднялся из-за стола. - Омлет был
прекрасен, только ты забыла его посолить, конопушка.
- Правда?! Почему же ты не сказал?
- Потому что у нас нет соли. Купи. Ладно? И потом никуда не уходи из
дома, портье предупрежден. Двери запри на цепочку. Телефон, куда в случае
чего звонить, ты знаешь. Ругай меня.
- Мои друзья из театра говорили иначе: "Пожелай мне счастья и удачи".
- Так это ж актеры, конопуша...
...Выслушав Роумэна, - тот рассказал д е л о выборочно, Штирлица не
упомянув, профессора Танка тоже, - Макайр поднялся и, закинув руки за
спину, начал быстро и сосредоточенно ходить по кабинету; лоб разрезала
продольная морщина, вокруг глаз собрались мелкие морщинки; остановившись у
окна, он тихо сказал:
- Но ведь это ужасно. Пол... Значит, они выжили! Неужели жертвы были
принесены понапрасну?
- Нет. Будь наши жертвы напрасными, наци действовали бы открыто. И не
только в Европе, но и в нашей стране...
- В какой мере ваши материалы против них носят уликовый характер?
- Против каждого из тех людей, которых я назвал, есть по крайней мере
два свидетельских показания. Все они члены НСДАП, люди СС, СД, гестапо или
абвера. За каждым из них - преступление. Они должны быть отданы в руки
правосудия...
- Легко сказать... Те, кто живет в Германии, - одно дело, там
легче... А как быть со Швецией? Или Аргентиной? У нас и так натянутые
отношения с Пероном... А Испания? Португалия? Как быть там?
- Очень просто: брать их там и вывозить. И передавать в руки
Нюрнбергского трибунала.
- "Вывозить"? Называйте вещи своими именами, Пол... Не "вывозить" и
не "брать", а организовывать похищения.... И вы прекрасно понимаете, что
назавтра же после случившегося государственный департамент будет завален
нотами протеста по поводу вмешательства во внутренние дела Мадрида или
Байреса...
- Что вы предлагаете? - Пол нахмурился, полез за сигаретами - плохой
признак.
- Ничего. Предлагаю подумать. Есть некоторая разница между вами,
человеком, совершившим подвиг, - да, да, я понимаю, каково было собрать
подобную информацию, это настоящий подвиг! - и мною, чиновником, который
обязан санкционировать действия. Будь проклят мой пост, черт его совсем
побери! Как вы отнесетесь к тому, чтобы подключить к операции дипломатов?
- То есть? - Роумэн несколько опешил, достал из пачки "Лаки страйк"
сигарету, закурил.
- Пусть наши юристы подумают, как можно побольнее нажать на
Аргентину, Испанию, Парагвай... На режимы, скрывающие у себя наци... Чтобы
они выдали нам преступников...
- Ну, зачем же так усложнять задачу? - Роумэн тяжело затянулся. -
Лучше пошлите телеграммы скрывающимся нацистам, адреса я могу вам сейчас
продиктовать, с просьбой добровольно отдаться в руки нюрнбергского
правосудия.
- Мне не до смеха, Пол, - сухо заметил Макайр. - Я ошарашен
случившимся. Я думаю, как лучше поступить. Думайте и вы.
- Я же внес предложение: я вылетаю с бригадой ваших ребят и привожу
всех этих наци в Нюрнберг. Как я это сделаю - моя забота. Риск беру на
себя.
- Нет, я беру на себя риск. Я, именно я. Пол, не обольщайтесь. Потому
что я подпишу приказ на командирование вместе с вами моей бригады... Я и
никто другой... А я не готов к тому, чтобы подписать такой приказ - его
