попросту не утвердят... Как вы отнесетесь к тому, чтобы попросить совета у
Аллена?
- Я считаю это оптимальным.
- Думаете уговорить его на встречу? Он же отошел от дел, сидит в
своем "Саливэн энд Кромвэл", делает бизнес...
- А вы не уговорите?
- Боюсь, что нет. Я для него никто. Вы - это вы, за вами история
нашей разведки.
- Будет вам, Роберт. Не надо льстить в глаза, я себя чувствую
законченным остолопом, потому что не знаю, как на это реагировать.
- Решать, как реагировать, надо, если вам льстят в глаза. А я говорю
правду. И вы это прекрасно знаете...
"Зря я на него п е р, - подумал Роумэн, - и я бы, видимо, на его
месте всаживал аппаратуру прослушивания в те места, где появляется мой
сотрудник, женившийся на бывшем агенте врага... Для профессионала понятия
"бывший " не существует... Он ни разу ни словом не посмел даже
т р о н у т ь Кристу. А может быть, тебе так удобнее себя чувствовать? -
спросил себя Роумэн. - Это ведь ужасно, когда недоверие к своим не
исчезает, а живет в тебе постоянно. Нет ничего ужаснее, когда ты должен
оглядываться и перепроверять каждое слово человека, сидящего напротив
тебя. Высшая привилегия гражданина - полнейшее доверие к окружающим и
убежденность в том, что тебе платят тем же. Ничто так не поднимает
человека, не вселяет в него уверенность в успехе начинания" ничто так не
способствует рождению в нем борцовских качеств, как абсолютное,
г а р а н т и р о в а н н о е законом доверие. Это угодно обществу -
средство против коррозии людских отношений, верный залог выявления в
личности всего самого хорошего, что заложено в генах".
Аллен Даллес встретился с Роумэном в маленьком баре на сорок второй
улице, после ланча, который он провел с Макайром в своем клубе. Здесь, в
этом маленьком баре, он никогда раньше не бывал, масса народа, все
п р о х о д я щ и е, клиентура случайная, что вполне соответствует
конспиративному характеру встречи разведчика отставного, каким он себя
представлял знакомым, и разведчика функционирующего, каким он назвал
Роумэна, запнувшись самую малость, когда тот к нему позвонил: "Роумэн?
Роумэн... Ах, да, Роумэн, ну, как же, конечно, помню! Помню и горжусь, мой
дорогой функционирующий разведчик!"
Обсмотрев Роумэна со всех сторон, Даллес пыхнул трубкой, заметив:
- Вы здорово набрали в сравнении с сорок пятым годом. Я видел вас
последний раз в сорок пятом весной, не так ли?
- Именно так, мистер Даллес.
- Что это вы говорите, как заштатный адвокат в бракоразводном
процессе? Аллен, я для вас Аллен, дорогой Пол.
- Спасибо, я страшно рад, Аллен, что вы нашли для меня время.
- Что будете пить?
- Хайбол.
- Орешки?
- С удовольствием. Только позвольте мне угостить вас, о кэй?
- Спасибо, я никогда не отказываюсь от угощения. Вам чертовски идет
седина, завидую. Чем больше я седею, тем отчетливее становлюсь похожим на
старую китайскую мышь, которую берегут для обращения в кисточки, столь
важные в иероглифописи. А вы начинаете походить на матерого голливудского
ковбоя.
- С моей-то круглой мордой?
- Никогда не отзывайтесь дурно о своей внешности, - заметил Даллес. -
Это позволит вашим недругам повторять эти слова, и вы не сможете их
одернуть: "Мы же цитируем самого мистера икс, он говорил это о себе не
далее, как вчера, беседуя с мистером игрек!"
Роумэн улыбнулся:
- Мне всегда казалось, что, если ты сам подтруниваешь над своими
недостатками, это выбивает козыри у недоброжелателей.
- Зависит от талантливости недоброжелателей. Пол. Кстати, если уж вы
меня действительно угощаете, попросите, пожалуйста, крохотный кусочек
сыра, люблю сухой сыр.
- С удовольствием угощу вас самым сухим сыром, Аллен.
- Ну, рассказывайте, что стряслось?
- Стряслось то, что по прошествии девятнадцати месяцев после нашей
победы нацисты успели воссоздать свою цепь, - Роумэн достал "Лаки страйк"
и начал крошить. маленькую, круглую сигарету.
- Двадцати месяцев, - Даллес вздохнул. - Дальше.
- Это, собственно, главное, - Роумэн несколько смешался от такой
реакции собеседника.
- И вас это действительно удивляет?
- Конечно.
- Почему? Вы что, не понимаете, с какого уровня врагом мы имеем дело?
Неужели вы всерьез полагали, что шесть миллионов членов НСДАП так легко
смирятся с поражением, да еще таким неслыханным? Нельзя быть наивным. Пол.
Все, что угодно, только не наивность.
- Больше это похоже на отчаяние, Аллен.
- Ну, это уж совсем стыдно. Неужели вы сомневаетесь в том, что у нас
найдутся силы для истребления этих гаденышей?
- Я - нет. Другие - да.
- Кто именно?
- Те люди, от которых зависит принятие решений.
- Вы говорите со мной как с представителем конкурирующей фирмы. Пол.
Вряд ли я могу быть вам полезен, если вы не знаете имен. Кто конкретно
сомневается в том, что мы обязаны придушить нацистских гаденышей?
- Человек, к которому я в общем-то хорошо отношусь, - Роберт Макайр.
- Хм... Это для меня несколько неожиданно... Не скажу, что я его
очень хорошо знаю, но по тем эпизодам, что у меня на памяти, могу судить о
нем как о человеке, склонном к волевым решениям.
- Дело в том, что сеть разбросана не только в Германии, но и в
Швеции, Испании, Португалии, Парагвае, Аргентине, Бразилии, Швейцарии,
Ватикане... Более того, сейчас я собираю улики против с и н д и к а т а...
У меня есть основания полагать, что наци нашли подходы и к этим людям...
- А вот это крайне тревожно. Крайне, Пол. Есть имена?
- Да. Некий Пепе. Судя по всему, одна из его фамилий - Гуарази, на
контакт с лиссабонским б р а т с т в о м прилетал из Нью-Йорка, акцент -
бруклинский.
- Так говорит агентура?
- Так говорю я.
Даллес улыбнулся; его жесткое лицо собралось морщинками, подобрело
("У него самые счастливые внуки, - подумал Роумэн, - какая радость иметь
такого мягкого, но в то же время мужественного деда, человек из легенды; и
с Вольфом он говорил не как с генералом Гиммлера, а как с немецким
солдатом, это не есть нарушение правил, это по-мужски, Штирлиц неправ,
потому что ему-то как раз доносила агентура").
- Вы думаете, меня это радует? - лицо Даллеса было по-прежнему
мягким, морщинистым, усталым. - Меня это, наоборот, печалит. Я вам
прочитаю Ян Ваньли, великого китайского поэта, вслушайтесь в его строки.
Пол: "Пороги, слепя белоснежною пеной, как гром, оглушают разгневанным
ревом. Потоки воды - изумрудные стены, а волны подобны горам бирюзовым.
Подъем по дорогам - над бездной победа, путь вниз по реке - за победу
награда. Багорщикам трудно, им отдых неведом, и сердце подъемам и спускам
не радо... Нелегок, опасен подъем по порогам! Оставь самомнение, пускаясь
в дорогу..."
Читая поэта, Даллес вдруг пожалел, что открылся: китайская литература
- его слабость, это известно только самым близким в его кругу: "Никто
больше не имел права знать; ни перед кем нельзя открываться; в разведке
порой запрещено верить даже брату - увы, закон профессии. Я становлюсь
сентиментальным, первый признак прогрессирующего склероза; я засветил
себя, и, если дело пойдет не так, как надо, я многим рискую: Роумэн
получил в руку шальной козырь".
- Я не очень-то страдаю самомнением, - ответил Роумэн. - Скорее
наоборот.
- Просто, получив данные агентуры, - заметил Даллес, - то есть
множество разных мнений, вам было бы легче прийти к более или менее
определенному выводу, Пол. А так вы до всего дошли сами. Если вы ощущаете
внутри себя гениальность - одно дело, но если вы такой же нормальный
человек, как и я, тогда дело плохо. Нормальный человек не может не
страдать комплексами. Однако же комплексы свидетельствуют о чрезвычайно
увлекающейся натуре, а увлеченность мстит отсутствием должного
самоконтроля. А это путь к провалу, Пол. Не сердитесь, я говорю это
человеку, к которому отношусь с симпатией.
- Спасибо, Аллен, - мягко улыбнулся Роумэн. - Учту на будущее.
"У него очень хорошие глаза, - подумал Даллес, - чистые, как у
ребенка; Макайр прав, - будь проклята наша профессия, без которой любое
общество не сможет существовать. Появись хоть какая-то альтернатива, можно
было бы отказаться от того, что необходимо сделать. Да, Макайр может
отвести его от беды, а должен, наоборот, подтолкнуть его к ней: лучшей
кандидатуры на роль тайного коллаборанта ГПУ у нас, увы, нет и вряд ли
будет. Линия, протянутая между ним и нацистом Штирлицем, свидетельствует о
зловещем заговоре; такого еще не было в нашей практике. Это необходимо
обществу, как ни жесток мой план. Боже праведный, за что служение идее
требует от человека таких ужасных жертв?!"
- Ваше здоровье. Пол, - сказал Даллес, прикоснувшись губами к виски.
- Сыр, действительно, очень хорош, не думал, что здесь может быть такой
соленый, жесткий, деревенский сыр...
Роумэн кивнул.
- Как в Каталонии...
- Я там не был.
- Когда свалят Франко, вы должны туда съездить, Аллен.
- Непременно, - ответил Даллес ("Упаси бог, если Франко свалят, это
будет трагедия; Испания всегда тяготела к красным; потеря Средиземноморья
невосполнима"). - И вы будете моим гидом... Ну, ладно, вернемся к стрижке
овец... Что за сеть? Направленность? Численность? Финансовые возможности?
Мера авторитетности членов?
Роумэн рассказывал обстоятельно, с трудом удерживаясь от того, чтобы
не открыть все. "Я дал честное слово Штирлицу, - сказал он себе, - да, я
полностью доверяю Даллесу, кому верить, как не ему? Но я дал слово, и я не
вправе его нарушить".
Он прочертил линии с в я з и между Германией, особенно Гамбургом и
Мюнхеном ("Слава богу, - отметил Даллес, - он не назвал Пуллах'"),
Асконой, Ватиканом, Испанией, Лиссабоном, Аргентиной, Парагваем, Чили ("На
ближневосточные контакты он еще не вышел, очень хорошо"); умолчал о
"банкире" Нибеле в Кордове (слово есть слово), ничего не сказал о том, что
в процессе операции был убит гестаповец Фриц Продль из Освенцима: за этим
- Спарк, нельзя распоряжаться всуе жизнью друзей, только собой, это -
пожалуйста.
_______________
' П у л л а х - штаб-квартира Гелена.
- Любопытно, - сказал Даллес, выслушав его рассказ. - Честно говоря,
я не думал, что дело приобрело такой размах... И вы это раскрутили один?
- Я тоже не думал, что дело приобрело такой размах, когда начинал
его, - Роумэн ушел от прямого ответа, так же, как и Даллес, прикоснулся
губами к стакану с виски, отломил ломтик сухого сыра, но не стал есть, -
напряженно слушал, что скажет собеседник.
- Ну, и что же вам ответил Макайр? Помимо того, понятно, что
поздравил с феноменальной удачей?
- Он сказал, что дело надо обсмотреть со всех сторон, потому что нам
придется вмешаться во внутренние дела других стран. А для меня Испания
сейчас не страна, а поганый застенок. И чем активнее мы туда вмешаемся,
тем будет лучше и для испанцев, и для нас, американцев. Я очень хочу,
чтобы мы были первыми, кто принесет им освобождение...
- А кто может им принести освобождение кроме нас?
- Те же русские.
- У вас есть реальные основания так полагать?
- Их встретят с восторгом... Они там оставили о себе добрую память...
- В Аргентину, конечно, лезть трудно, Пол... Почти невозможно... Наши
позиции там весьма шатки... Слушайте, а почему вы считаете, что мы вообще
должны лезть? Если вы взяли в кулак такое звено, тогда вся их работа
