Штирлиц перебил; он понял, что Шелленберг где-то в самой своей
глубине окончательно сломан, ему сейчас угодно равенство, в нем он
обретает хоть какую-то надежду на будущее:
- Дагмар - ваш человек? Или Мюллера?
- Она - ваш человек, Штирлиц. Не надо играть роль правдоискателя. Они
все - истерики. Правдолюбцы чаще всего рождаются среди угнетенных народов.
Свободные люди не ищут правду, но утверждают самих себя; личность - высшая
правда бытия.
- Браво! Отправьте эту тираду, написав ее на пишущей машинке,
конфискованной у коммунистов, лично фюреру.
- Вы сошли с ума? - деловито осведомился Шелленберг.
- У меня есть рапорт Шлага. - Штирлиц достал из кармана листок
бумаги. - Копии я не снимал... Это стенограмма беседы Вольфа с Даллесом...
Прочитайте там про себя: "Шелленберг, будучи интеллектуалом, зябко
ненавидит фюрера"... Так что же вы скажете мне про Дагмар?
"А КАК ЖЕ Я?! МНЕ НУЖНЫ КОНТАКТЫ НА ЗАПАДЕ!"
__________________________________________________________________________
Кальтенбруннер отправился в концлагерь Флоссбург прямо от Бормана, не
заехав даже в главное управление имперской безопасности: дело, порученное
ему рейхсляйтером, того стоило.
...Борман, принимавший Кальтенбруннера в бункере, попросил своего
адъютанта принести из буфета хороший кофе, сваренный из зеленых
бразильских зерен, бутылку любимого айнциана, истинно баварской водки из
Берхтесгадена, лимоны и миндаль, обжаренный в соли; налил в рюмки пахучее
горько-терпкое самогонное зелье, выпил, чокнувшись со своим протеже, и
сказал:
- Знаете, что вам предстоит сделать, старина?
- Я не знаю, что мне предстоит сделать, рейхсляйтер, но, если это в
моих силах, я сделаю.
Борман улыбнулся:
- В том-то и прелесть задачи, что это не в ваших силах... Надо
поехать в концлагерь к адмиралу Канарису и сказать ему следующее:
"Некоторые изменники СС, потерявшие стыд и совесть, пытаются договориться
с вашими британскими друзьями о том, чтобы - п р о д а в им состоятельных
узников еврейской национальности - получить гарантию их собственной
неприкосновенности. Для этого изменники намерены ослушаться фюрера и не
дать верным людям СС уничтожить всех евреев, их тела облить бензином и
сжечь, чтобы не осталось следов. Видимо, в чем-то изменники преуспеют и
определенную часть евреев смогут вывезти в Швецию и Швейцарию, ибо
переговоры в нейтральных странах уже идут. Таким образом, вы, адмирал, в
ближайшем будущем вообще никому не будете нужны. Ваша вина доказана, и
только благодаря мне, Эрнсту Кальтенбруннеру, - да, да, говорите именно
так, - вы до сих пор не повешены на рояльной, тонкой, режущей шею струне.
Поэтому я обещаю вам, что этот концентрационный лагерь, где вместе с вами
в седьмой камере сидит ваш лидер Гердлер и пишет для меня проект
восстановления будущей Германии, будет раздавлен танками зеленых СС после
того, как вас казнят, если вы не согласитесь написать мне все про ваши
опорные пункты в Испании, арабском мире, Англии, Штатах, Латинской Америке
- особенно в Латинской Америке. Мы знаем, что у вас там создано по крайней
мере девять крупных банковских и нефтяных корпораций, которые имеют
тенденцию к тому, чтобы разрастаться вширь и вглубь. Мы хотим получить от
вас не только номера банковских счетов и пароли для свободных операций с
их деньгами, но, главное, имена тех ваших людей, которые и в будущем
смогут продолжать работу - как на вас, так и на меня. Вопрос репутации в
деловом мире - вопрос вопросов; вы понимаете, что у меня есть деньги,
много денег, но мне нужны бизнесмены с репутацией, которые смогут
немедленно реализовать наши капиталы, гарантировать не только их надежное
помещение в сейфы банков, но и вполне легальные счета. Либо вы пишете мне
имена этих людей и я устраиваю вашу эвакуацию из этого лагеря в другое
место - вполне безопасное, - либо я перестану бороться за вашу жизнь".
Понимаете задачу, старина? Отдаете себе отчет в том, как он будет юлить и
вертеться?
- Это я понимаю, рейхсляйтер... Я понимаю, что вы ставите передо мною
задачу практически невыполнимую... Вы считаете, что этот безнадежный
разговор тем не менее целесообразен?
Борман выпил еще одну рюмку и ответил:
- Кто из древних утверждал, что "Париж стоит мессы"? Вы юрист, должны
помнить...
- Ну, во-первых, это выражение приписывают Генриху IV, но мне
сдается, что француз не мог о т л и т ь такого рода фразу, надо искать
аналог у древних римлян...
- Вот и поищите. А в конце беседы нажмите ему на мозоль. "Шелленберг,
- заключите вы, намекая на то, что вам известно все обо всем, и даже об их
разговоре с глазу на глаз, когда красавец вез старого адмирала в тюрьму, и
тот, вполне возможно, назвал ему кое-какие имена, почему бы нет?! - уже
кое-что открыл мне, откроет все до конца, и вы понимаете, отчего он
поступит только так, а никак не иначе, стоит ли вам уходить в небытие,
будучи обыгранным своим учеником?" Это все, о чем я полагал нужным сказать
вам. Хайль Гитлер!
...Кальтенбруннер поднялся навстречу Канарису, широко улыбнулся,
протянул руку; тот и щ у щ е, но в то же время недоверчиво заглянув в
глаза обергруппенфюрера, руку пожал; начальник главного управления
имперской безопасности отметил, как похудел адмирал, сколь пергаментной
стала его кожа на висках и возле ушей, поинтересовался:
- Прогулки вам по-прежнему не разрешены?
- Увы, - ответил Канарис. - И это, пожалуй, самое горькое наказание
изо всех тех, которые выпали на мою голову: без двухчасового моциона я
делаюсь совершенно больным человеком...
- Двухчасовую прогулку не позволяют совершать ваши британские друзья,
- вздохнул Кальтенбруннер. - Налеты бандитов Черчилля носят характер
геноцида, мы боимся, что они разбомбят этот лагерь и всех его обитателей,
поэтому вас и держат в бункере, а вот минут на сорок - подышать воздухом в
лесу - я готов вас сейчас пригласить. Не откажетесь составить компанию?
Впрочем, перед тем как вывести адмирала в лес, Кальтенбруннер походил
с ним по а п п е л ь п л а ц у, взяв его под руку, чтобы узники воочию
увидели дружбу нынешнего шефа РСХА с бывшим руководителем армейской
разведки Германии.
В лесу пахло прелью; снега уже не было; листва была до того нежной,
что, казалось, и она большую часть времени проводит под землею, как немцы
в бомбоубежищах; почки были в этом году какими-то особенно большими,
в з р ы в н ы м и; дубравы казались нереальными, гулкими, пустыми из-за
того, что в лесу не было слышно человеческих голосов (раньше здесь всегда
играли мальчишки, возвращаясь на хутора из школы); не работал ни один
мотор (обычно в это время года тут велись очистительные работы, срезали
прошлогодний сушняк); лишь пронзительно и глумливо орали сойки, да еще
где-то в кустах пугающе ухал филин.
- К покойнику, - сказал Кальтенбруннер. - Филин - птица несчастья.
- После месяцев в тюрьме эти звуки кажутся мне символами счастья, -
откликнулся Канарис. - Ну, расскажите, что происходит на фронтах? Нам же
не дают ни газет, ни листовок...
- А как вы сами думаете? Где, по-вашему, стоят англичане с
американцами? Где русские?
- Русских мы задержали на Одере, - задумчиво ответил Канарис, - а
западные армии, видимо, идут с юга к Берлину.
- С севера тоже, - ответил Кальтенбруннер. - А русских пока задержали
на Одере. Не думаю, чтобы это продолжалось долго.
- Вы приехали ко мне с предложением, как я понимаю. В чем оно
заключается?
- Мне было бы интересно выслушать ваши соображения, господин
Канарис...
Канарис остановился, запрокинул руки за голову и рассмеялся:
- К висельнику приехал тот, кто должен его казнить, но при этом
соблюдается рыцарский политес! Я - "господин", а не арестант номер
пятьдесят два! Дорогой Кальтенбруннер, за те минуты, что мы с вами гуляем,
я понял: у вас есть о чем меня спросить, выкладывайте карты на стол,
попробуем договориться...
Кальтенбруннер закурил, поискал глазами, куда бросить спичку, - в
лесах, саженных возле хуторов, всегда ставились урны для мусора,
оберточной бумаги и пустых консервных банок; не нашел, сунул в коробок,
хотя знал, что это плохая примета, но преступить в себе австрийца,
преданного немецкой идее, не смог - порядок, только порядок, ничего выше
порядка; заговорил медленно, повторяя почти слово в слово то, что ему
п о з в о л и л сказать Борман.
Канарис слушал не перебивая, согласно качал головой, иногда убыстряя
шаг, а иногда останавливаясь.
- Вот так, - заключил Кальтенбруннер. - Это все. Вам предстоит
принять решение.
- Я, конечно же, назову ряд имен, счетов и паролей для того чтобы вам
были открыты сейфы в банках, но ведь это означает мою немедленную и
безусловную казнь, обергруппенфюрер. Я, увы, знаю условие игры, которое вы
исповедуете: алчная, устремленная и самопожирающая безнравственность... Я
назову вам имена, но, поверьте, если бы вы действительно захотели
преуспеть, вам бы стоило охранять меня так, как вам предстоит охранять
вашу семью в самом недалеком будущем. Но вы не сможете преступить себя, в
этом ужас вашего положения, мой молодой друг.
- Вы неправы по двум обстоятельствам, господин адмирал. Первое:
уничтожив вас, я рискую подвести тех наших людей, которые придут с паролем
в банк; вполне возможно, что у вас в банках все варианты оговорены
заранее. Второе: уничтожив вас я лишусь Испании, где ваши позиции
общеизвестны, а Испания - тот плацдарм, откуда более всего удобна наша
временная передислокация в Латинскую Америку.
Канарис покачал головой:
- Вы не додумали разговор со мною, Эрнст. Не сердитесь, что я
обращаюсь к вам так фамильярно?
- Мне это даже приятно, господин адмирал.
- Видите, как славно... Итак, вы прибыли сюда, подчиняясь чьему-то
указанию, сами бы вы ко мне не решились поехать: я достаточно хорошо знаю
вас и наблюдал вашу работу последние полтора года весьма тщательно. Скорее
всего, вас отправил рейхсляйтер... Вы никого не подведете, поскольку пока
еще и Риббентроп имеет радиосвязь с нашими посольствами за границей, и
армия может выходить по своим шифрам на наши военные атташаты в Швейцарии,
Испании, Аргентине, Португалии, Швеции, Парагвае, Бразилии, Колумбии и
Чили. Ваши люди отправят с моим паролем тех агентов, чьими жизнями вы не
дорожите - каждая уважающая себя разведка имеет такого рода контингент,
которого не жаль отдать на заклание во имя успеха большой операции...
Значит, послезавтра вы получите в свое пользование счета и наладите
контакт с моими могущественными банковскими контрагентами, предложив им -
для легальной реализации - свое золото. Это - по первой позиции. По
второй: мои связи в Испании были особенно сильны, когда мы крушили там
коммунистов, а потом вели игру против Черчилля, чтобы он, используя дурную
репутацию генералиссимуса, не осуществил свою идею высадки на Пиренеях...
Он тогда раз и навсегда решил вопрос и с Гибралтаром, и с республиканскими
иллюзиями горячих басков и каталонцев - под предлогом антинацистской
борьбы на юге Европы. Сейчас время упущено, Рузвельт смог сдержать
неистового Уинни, значит, мои возможности значительно ослабли: в политике
наиболее ценен вопрос времени, в котором только и реализуется сила. Думаю,
аппарат партии имеет там значительно более крепкие опорные базы, чем я
среди фаланги Франко и сочувствующих ей военных. Другое дело, я бы мог
стать полезным, получи я от вас такого рода гарантию, которая убедит меня
