заводские постройки.
- Полагаете, государственный департамент пойдет на то, чтобы вконец
испортить отношения с де Голлем?
- Убежден, что не пойдет. Те джентльмены, с которыми я обсуждал
необходимость нашего десанта в русскую зону, долго объясняли мне, что
дипломатия - наука реализации малейших возможностей. Я терпеливо их
выслушал и пришел к выводу, что дипломатами у нас работают люди с
искалеченной психикой, их тянет в разведку, но они попали в паутину, и им
не остается ничего другого, кроме как жужжать и перебирать лапками...
- Очень похоже, - хмуро усмехнулся Стимсон. - Не обращайтесь к ним
более. Договоритесь с Маршаллом о захвате городов, которые, должны отойти
французам.
- Возможен скандал...
- Вам не привыкать.
- Это верно. Я готов и поскандалить, потому что французы наверняка
поделятся новостями с красными, а ради того, чтобы этого не случилось, я
готов не только скандалить, но и воевать.
Гровс закодировал эту операцию, как "Убежище", и срочно отправил
своих помощников в Европу, к начальнику штаба Эйзенхауэра генералу Беделу
Смиту. Было принято решение бросить американские войска наперерез
французам, оттереть их, задержать и не позволить войти туда, куда они
должны были войти в соответствии с тем документом, который подписал в Ялте
президент США.
...Донован - в тот вечер, когда он расстался с Дэйвом Лэнсом, - так и
не решил, как ему следует поступить.
Мысль все время вертелась вокруг того, чтобы проинформировать - в
определенной, впрочем, мере - Аллена Даллеса; тот найдет возможность
з а п у с т и т ь слух, который немедленно дойдет до Кремля.
"А как Рузвельт? - в который раз задавал себе вопрос Донован. - Что,
если он пойдет на откровенность со Сталиным? Как быть тогда? Неужели Дэйв
прав, и у нас только один выход, кардинальный, хирургический? Неужели
политика исповедует жестокость как главный инструмент в достижении того, о
чем мечтаешь? Неужели компромисс невозможен?"
И Донован ответил себе ясно и недвусмысленно: нет, с Рузвельтом
компромисс действительно невозможен, он идеалист, он, словно дитя, верит в
возможность решить все добром, и это дитя будет - по закону Соединенных
Штатов - еще четыре года убеждать, примирять, взывать к разуму, вместо
того чтобы стукнуть кулаком по столу и ощериться.
"Гувер, - сказал наконец себе Донован. - Мне нужен Гувер. Я не знаю
еще, как я построю с ним беседу, я не чувствую ее тона, но мне ясно, что я
должен его спросить: "Джон, что вы станете делать, когда президент
порекомендует вам в заместители члена американской коммунистической
партии?"
Донован знал Гувера, он отдавал себе отчет в том, какой будет реакция
его "брата-врага"; надо только решиться и сказать себе со всей
определенностью: "Рузвельт приведет нас не столько к победе над Гитлером,
сколько к капитуляции перед Москвой".
И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ КАНАЛОМ ДЕЗИНФОРМАЦИИ НАДО УМЕТЬ ДОРОЖИТЬ...
__________________________________________________________________________
Мюллер сокрушенно покачал головой, когда Штирлиц вошел к нему, потом
недоумевающе, холодно усмехнулся:
- Ну и чего вы добились, в который уже раз облапошив бедного Ганса?
Сколько ночей вы не ночуете дома? Три? Пять? И что? Нашли клад в миллион
марок? Получили венесуэльский паспорт, с которым вас пустят в любую страну
мира, без пограничной проверки?
Штирлиц вздохнул, полез за сигаретами:
- У меня есть предложение, группенфюрер...
- Валяйте...
Снова, в третий уже раз, тонко и у ж а с н о заныли сирены воздушной
тревоги.
Мюллер спросил:
- Пойдем в подвал?
- Как вы? Я на это не реагирую.
- Только дураки лишены страха, а вы не дурак.
- Фаталист... А это одно и то же...
- Значит, остаемся. Ну, так каково же ваше предложение?
- Посадите меня в ту камеру, где я уже сидел, там будет моя квартира.
С утра я стану выходить на работу, а вечером возвращаться за решетку.
Только проведите это решение по вашему ведомству, чтобы после ареста
красными или американцами мне это зачлось.
- Рассчитываете дожить? - спросил Мюллер. - Ну-ну...
...Несколько раз Мюллер останавливал себя, когда с языка был готов
сорваться вопрос: чего следует ждать, если он, Мюллер, станет помогать
Штирлицу в его работе на русскую секретную службу? Ему было нелегко
удержать себя от этого, потому что внутри постоянно ворочалось ощущение
упущенного времени; он чувствовал, как оно сыпалось, словно в песочных
часах; если бы Гете ощущал их, понял их неотвратимую жестокость, никогда
бы не написал свою фразу: "Остановись, мгновенье!" Она ведь воистину
страшна, ибо рождает иллюзию возможного, а время остановить нельзя, это
кажущееся возможное, а нет ничего ужаснее кажущегося. Мюллер хотел было
тщательно изучить личное дело Штирлица, чтобы понять, когда случился его
первый контакт с русскими, на чем, на каком эпизоде они в з я л и его,
но оказалось, что те города, где тот начинал свою работу, оккупированы
американцами; партийные документы штандартенфюрера хранились в ведомстве
партайгеноссе Боле, отвечавшего за заграничные организации НСДАП, ибо
Штирлиц примкнул к движению в Америке; перебирать бумажки здесь, в архиве
на Принцальбрехтштрассе, нет смысла, мало что дадут: "выдержан, ариец,
отмечен..." - шелуха, а не данные...
Мюллер отдавал себе отчет в том, что, задай он вопрос Штирлицу о его
связях с русскими, потребуй гарантий от Москвы взамен работы в их пользу,
ответ из их Центра придет отрицательный... Наверняка отрицательный; может
быть, гарантируют жизнь, но разве существование в тюремной камере до конца
дней своих - это жизнь? Нет, гарантия нормальной жизни заключена лишь в
политическом решении вопроса: Гиммлер и Шелленберг ведут переговоры с
Западом; если им удастся заключить сепаратный мир, то он, Мюллер,
обеспечен местом под солнцем или же возможностью спокойно уйти к
нейтралам; доверенность на счета СС в банках у него есть не на одно имя, а
на девять; также семь паспортов постоянно лежат в сейфе. В случае неудачи
Гиммлера в операцию "Жизнь" входит Борман: он обращается к Сталину,
подтверждая это силой ста отборных дивизий, сконцентрированных на
берлинском направлении; если их развернуть на запад, то - вместе с
русскими, а можно и без них - они так ударят англо-американцев, что те
слетят в океан через пару-тройку недель. Борману трудно: он должен сделать
так, чтобы фюрер остался в Берлине, а не передислоцировался в Альпийский
редут, во-первых; ему надо сделать так, чтобы фюрер передал власть ему,
Борману, а не Герингу, как это утверждено решением партии в сорок первом
году, во-вторых; ему, в-третьих, надлежит в самые ближайшие дни свалить
начальника генерального штаба Гудериана и вместо него привести к власти
генерала Кребса, знакомого русским. А он, Мюллер, должен вести круговую
оборону, чтобы эта з а д у м к а осуществилась. Поэтому он обязан
подготовить Борману - не далее как к послезавтрашнему дню -
компрометирующие материалы на Гудериана и Гелена - "пессимисты", "лишены
веры в великий дух нации, преданной до последней капли крови фюреру";
поэтому он не имеет права задать Штирлицу тот вопрос, который вот-вот
готов был слететь с языка о гарантиях его, Мюллера, неприкосновенности, в
случае если он начнет оказывать услуги Москве; поэтому он обязан играть с
к а н а л о м по имени Штирлиц, превратив его в надежный элемент битвы за
с е б я, пугая - через него - Москву, заставляя русских - путем этой игры
- думать о том, что не сегодня завтра будет подписан сепаратный мир с
Западом и тогда еще семьдесят дивизий откатятся на восток, и примут
сражение под Берлином, и выиграют его, и это может оказаться таким шоком
для красных, измученных четырьмя годами войны, что последствия трудно
предугадать. Интересную идею подбросил Шелленберг: его о с т а т к и
сообщили из Лондона, что между Кремлем и Западом возникли серьезные трения
по поводу Польши; у него, у Мюллера, есть агент, внедренный в окружение
польского правительства в Лондоне, связь постоянна, осуществляется через
человека из испанского консульства, к у п л е н н о г о людьми гестапо за
пять картин Веласкеса, вывезенных из Гааги и Харькова; информация для
агента ушла позавчера, значит, сегодня или завтра следует ждать нажима
лондонских поляков на окружение Черчилля. Вести массированное наступление,
не будучи уверенным в прочности коммуникаций, - дело трудное и
рискованное.
Да, он, Мюллер, не имеет права задавать Штирлицу ни одного вопроса,
который по-настоящему насторожит штандартенфюрера - особенно сейчас, когда
можно читать все его телеграммы; дай-то бог, чтобы сообщения из его Центра
шифровались тем же кодом, каким работает и он, но, в конечном счете, зная
его тексты, значительно легче работать по расшифровке указаний и запросов
Москвы; и совершенно не важно, кто его ведет - ЧК или разведка Красной
Армии.
Он, Штирлиц, - бесценный объект игры, им надо дорожить. Один неверный
шаг - и будет нанесен непоправимый удар по его, Мюллера, ж и з н и.
- Ну рассказывайте, зачем вам надо было обманывать моего наивного,
доброго Ганса? Чего вы добились, усыпив его нервическую бдительность?
- Я не умею жить, когда на меня смотрят в глазок, группенфюрер... Я
начинаю говорить не то, что думаю, делаю глупости. Если бы, начав работу с
Дагмар Фрайтаг, я знал, что ваш Ганс сидит, скукожившись, в машине, я бы
ничего не смог...
- Пригласили бы и его к ней... Что, там нет второй комнаты?
Штирлиц засмеялся:
- Тогда бы я не смог работать...
- Что она из себя представляет?
- Вы никогда не видели ее?
- На фотографии она очень мила, - ответил полуправдой Мюллер, и
Штирлиц сразу же отметил, как ловко и точно он ответил.
- В жизни - лучше, - сказал Штирлиц, п р о с ч и т а в, что ему не
следует добиваться от Мюллера однозначных ответов - знает ли он женщину
или нет; она описала ему Мюллера, а он сказал ему, что начал с нею
р а б о т у, значит, вполне мог добиться от нее признания в том, кто ее
напутствовал на дело в Швеции; порою надо б е ж а т ь от правды, ибо
лишнее подтверждение знания лишь помешает делу.
- Когда вы ее перебрасываете?
- Хоть завтра.
- В интересах мобильности операции снабдите ее деньгами... Я знаю из
ее дела, что она водит машину... Пусть купит в Швеции автомобиль и ездит к
вам на встречи в Копенгаген или Фленсбург. Лучше бы во Фленсбург, оттуда
есть прямая связь с моим кабинетом, в датчан я не верю, там сейчас вовсю
развернулись англичане, а они в технике - доки, поставят еще где-нибудь
свою звукозапись... Если б докладывали Черчиллю, а то ведь по
субординации: от капрала к лейтенанту, а каждый лейтенант мечтает стать
капитаном, потащит информацию не к тому майору, к кому нужно, - и насмарку
наша задумка.
Мюллер ждал, что Штирлиц возразит, и ему было что возразить: женщине
трудно гонять шестьсот километров по сложной дороге от парома до
Стокгольма; он, Штирлиц, мастерский водитель, он с ж и л с я с машиной,
он может за сутки управиться туда и обратно; однако же Штирлиц возражать
не стал, даже наоборот.
- Я очень боялся, - сказал он, - что вы заставите меня таскаться по
Швеции два раза в неделю, силы на исходе...
- А вы говорите, я не ценю вас... Я ценю вас очень, пусть ездит
шведская немка или, точнее, немецкая шведка, одно удовольствие покататься
по стране, где вдоль трассы открыты ресторанчики, дают хорошее мясо и не
надо брякаться в кювет при налетах русских штурмовиков... Но в Швейцарию с
