отправлен Айгруберу.
Мюллер сразу же понял, что происходит это, скорее всего, потому, что
в процессе расследования всплыло такое имя, говорить о котором в документе
или же по телефону никак невозможно. Неужели Кальтенбруннер тоже начал
игру, после того как встретился с Бернадотом?
И Мюллер решил, что в Зальцбург можно отправлять лишь самого верного
и ловкого человека.
Кого? Холтофа? Верен, но глуп, наломает дров, опасно. Айсман? С его
принципиальностью он полезет в драку, не думая о последствиях. Конечно,
идеальнее всего в этой комбинации был бы Штирлиц. Но он в игре, он нужен
здесь.
Мюллер так и не решил, как поступить с этим делом, позвонил Борману,
попросил пару дней на размышление; тот согласился, хотя голос его был
холоден и лишен той доброжелательности, которая с недавнего времени стала
характерна для него во время бесед с группенфюрером.
...Гестапо Линца и Зальцбурга было в растерянности именно по той
причине, которую Мюллер ощутил кожей: действительно, передачи на Запад шли
чуть ли не с того самого места, где размещался особый отдел связи СД,
подчиненный непосредственно Кальтенбруннеру. Следовательно, по законам
нацистской иерархии, местное гестапо обязано было войти с предложением в
отдел РСХА по Верхней Австрии; тот - в свою очередь - должен был
согласовать этот вопрос с Айгрубером и обратиться, минуя Шелленберга и
Мюллера, непосредственно к Кальтенбруннеру за санкцией на проведение
оперативной разработки его ближайших сотрудников, сидевших в Альт Аусзее,
в роскошной вилле, примыкавшей к замку шефа тайной полиции, за высоким
дубовым забором под охраной пулеметчиков СС.
Гестапо Линца и Зальцбурга страшилось входить с такого рода
предложением: в ярости Кальтенбруннер был неуправляем. Его реакцию нельзя
было просчитать - в секретной службе знали, что на него работают в Альт
Аусзее люди, отобранные лично им. Потому-то так и тянулось все это дело и
никаких действий не предпринималось...
А между тем в Альт Аусзее, в штате Кальтенбруннера, действительно
работал офицер СД, завербованный американской секретной службой в декабре
сорок четвертого...
НЕОБХОДИМОСТЬ КАРДИНАЛЬНОГО РЕШЕНИЯ
__________________________________________________________________________
Начальник советской разведки дважды перечитал шифровку полковника
Исаева, известного как "Штирлиц" лишь одному его помощнику, с которым он
начинал работу в ГПУ еще с Берзинем и Пузицким; раздраженно отодвинул от
себя красную папку, в которой ему принесли сообщение, и, сняв трубку
кремлевского телефона, спросил:
- Что там мудрит Девятый?
- Он не умеет мудрить, он просто сообщает все, что собрал.
- Товарищ Сталин требует точных данных, а что мне ему докладывать?
Мне сдается, вы не очень-то понимаете, как может кончиться и г р а
Девятого. А сейчас нужны точные данные.
С этим он и поехал в Кремль.
- Ну и что вы хотите мне всем этим доказать? - медленно спросил
Сталин. - Я не до конца понимаю, что передает этот ваш человек? Либо он
наталкивает нас на то, чтобы мы предприняли новый, еще более жесткий
демарш против Рузвельта, либо намекает на необходимость нашего контакта с
гитлеровскими бандитами. Нельзя ли предложить вашему человеку прибыть в
Москву? Пусть доложит ситуацию, сложившуюся в Берлине, подробно, глядя нам
в глаза...
Вернувшись к себе, начальник разведки хотел было составить
телеграмму, смысл которой сводился к тому, чтобы Исаев постарался
вернуться домой, но, ознакомившись с его последней информацией из Берлина,
принял решение прямо противоположное изначальному: аппарат умеет
коррегировать данности надежнее всех параграфов и указаний.
- Видимо, - сказал начальник разведки своему помощнику, - дни Исаева
сочтены, но он понимал, на что шел, согласившись вернуться в Берлин.
Продолжим игру - как это ни жестоко. Поскольку кто-то постоянно пугает
нас, позволяя нам через Исаева узнавать о факте сепаратных переговоров с
союзниками, - мы испугаемся. Мы очень испугаемся... Пусть службы тщательно
продумают тексты предстоящих шифровок, которые мы станем отправлять в
Берлин. Если Исаев поймет наш ход, он ответит так, как уже однажды было. Я
имею в виду его смелый пассаж о переводе денег на его счета... Однако, -
он медленно закурил, тяжело затянулся, - лучше, чтобы он не понял... Да,
именно так, генерал... За всем этим делом, которое разыгрывается в Берне,
Стокгольме и Любеке, стоят жизни миллионов...
- Готовить спецсообщение для товарища Сталина?
Начальник разведки поднялся из-за стола, походил по кабинету,
усмехнулся чему-то, одному ему понятному, и, наконец, ответил:
- Семь бед, один ответ...
- Пока подождем? - спросил помощник.
- Наоборот, сделайте это по возможности быстро.
- Ну и что это нам даст? - спросил Сталин, прочитав страничку,
подготовленную начальником разведки. - Ничего это нам не даст, а
противнику - если вами играют, а не вы ими играете - даст многое. Черчилль
вполне может раздуть дело о нашей неверности, о том, что мы, а не они
вступаем в переговоры с Берлином... Нет, я думаю, это ненужная затея...
Сообщите вашему полковнику, чтобы он возвращался на Родину, тут мы его и
послушаем.
- Если в Берлине получат такую телеграмму и он решится бежать, он
погибнет.
- Почему? - Сталин пожал плечами. - Жуков стоит в ста двадцати
километрах от Берлина, вполне можно уйти.
- Гестапо, видимо, читает наши телеграммы. А в своих телеграммах наш
человек начал свою игру, не дожидаясь приказания... Он в положении
чрезвычайном... Гестапо, видимо, хочет использовать его как канал
дезинформации... А может, и самой достоверной информации...
- Я не умею понимать двузначные ответы, - глухо сказал Сталин и
тяжело закашлялся. - Или дезинформация, игра, хитрость или безусловно
достоверная информация. Этот ваш полковник сможет дать определенный ответ:
играют нацисты либо дают достоверную информацию? Или - или?
Начальник разведки сразу же понял, что именно этот раздраженный
вопрос Сталина позволяет ему добиться того, в чем Верховный
Главнокомандующий был готов - это совершенно очевидно - отказать ему.
Поэтому он ответил сразу же:
- Я убежден, что такого рода ответ будет от него получен.
- И вы готовы поручиться перед Государственным Комитетом Обороны, что
это будет абсолютно точный ответ?
Начальник разведки на какое-то мгновение споткнулся, понимая, какую
он берет на себя ответственность, но, будучи профессионалом, одним из
немногих, кто остался в живых с времен Дзержинского, он понимал, какие
огромные возможности на будущее даст ему и г р а, начатая гестапо и
разгаданная - в самом начале - советской разведкой. Поэтому он ответил,
внимательно посмотрев в глаза Сталину:
- Я беру на себя всю ответственность.
- Не вы, а я, - заключил Сталин. - Мне предстоит принять политические
решения на основании ваших материалов. То, что вам забудется историей, мне
- нет.
Сразу же после того как начальник разведки ушел, Сталин позвонил по
ВЧ Жукову и Рокоссовскому. С Жуковым у него были сложные отношения, а
Рокоссовского он любил, запрещая себе, впрочем, признаваться в том, что в
подоплеке этой любви было и чувство вины. Попросив Рокоссовского так же,
как и Жукова, срочно вылететь в Москву, он сказал ему:
- Я угощу вас настоящим карским шашлыком, а то вы ныне на европейской
кухне, а она - пресная. Я всегда страдаю от ее серой безвкусности.
Первым он принял Жукова.
Рассказав о факте переговоров западных союзников с нацистами, Сталин
спросил:
- Как вам кажется, Жуков, возможно ли мирное противостояние
англо-американцев с немцами в Берлине?
- Солдаты Эйзенхауэра и Монтгомери не смогут соединиться с нацистами,
товарищ Сталин, это противоестественно; химические реакции возможны только
среди тех реактивов, которые имеют элементы совпадаемости...
- Черчилль, первым провозгласивший крестовый поход против нашей
страны в восемнадцатом, не имеет, таким образом, ничего общего с Гитлером
- в своем отношении к Советам?
- Я имею в виду солдат...
- А кому солдаты подчиняются? Это хорошо, что вы помягчели сердцем,
но война еще не кончена... Словом, я полагаю, что сейчас решающее слово за
армией, надо войти в Берлин первыми и как можно раньше... Сможем?
- Сможем, товарищ Сталин...
- То есть армия сейчас должна принять главное политическое решение,
утвердить статус-кво, взять Берлин и, сломав сопротивление фашистов,
продиктовать им условия безоговорочной капитуляции... Но все это время с
запада будут идти англо-американцы, не встречая сопротивления, по хорошим
трассам - Гитлер думал о войне впрок, строил автострады...
- Черчилль знает, что вам известно о сепаратных переговорах, товарищ
Сталин?
Сталин не любил, когда ему задавали столь прямые вопросы, поэтому
ответил коротко:
- Он знает то, что ему надлежит знать... Хотите Первомай встретить
возле рейхстага? Если хотите, думаю, тыл сможет сделать все, чтобы помочь
вам... Да и миру от этого будет легче в будущем: лишь доказав свою силу,
можно требовать достойного уважения со стороны политиков...
Внимательно слушая Сталина, Жуков вдруг явственно увидел лицо маршала
Тухачевского, его продолговатые оленьи глаза, когда тот излагал в
Наркомате обороны свою концепцию танковых атак сильными моторизованными
соединениями. И почти явственно услышал его голос: "Только доказав
фашистам нашу силу, вооружив Красную Армию совершенной научной доктриной,
базирующейся на передовой технике середины двадцатого века, мы сделаем
войну невозможной, ибо гитлеры боятся только одного - монолитной силы, им
противостоящей; они, словно грифы, слетаются на запах крови: нацисты
почувствовали Франко, они увидали разлад между коммунистами, анархистами и
центристами - вот вам удар по Испании; уважения от Гитлера не дождешься,
он слишком ненавидит нас, но страх перед нашей силой сдержит его от
агрессии..."
...Сталин походил по кабинету, остановился возле окна, задумчиво
спросил, словно бы и не ожидая ответа Жукова:
- Любопытно бы до конца понять логику Гитлера и его окружения...
Отчего они п о д д а ю т с я армиям западных союзников? Почему не
намерены хоть пальцем пошевелить, чтобы хоть как-то стабилизировать фронт
на Рейне? А ведь могут, вполне могут. На что надеются, перебрасывая свои
войска с запада на Одер? Даже если они соберут в Берлине миллион солдат,
неужели Гитлер всерьез полагает, что это остановит нас? А если не Гитлер,
то кто именно считает так среди его ближайших сотрудников? Или это есть
попытка задержать нас до того момента, пока англо-американцы войдут в
Берлин первыми? Вопрос престижа, а не сговора?
Он обернулся к Жукову, медленно обошел большой стол, на котором царил
строгий порядок - журналы "Новый мир", "Знамя" и "Звезда" с разноцветными
закладками сложены стопочкой; так же аккуратно лежали новые книги.
Остановился возле своего стула с высокой спинкой, садиться не стал, глухо
спросил:
- Когда наши войска до конца подготовятся к наступлению? Когда сможем
начать штурм Берлина?
Жуков ответил, что план штурма Берлина проработан в его штабе,
наступление Первого Белорусского фронта может начаться не позже чем через
две недели, маршал Конев будет готов к этому же сроку.
- Однако, - заключил Жуков, - войска Рокоссовского, судя по всему,
задержатся с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни
