осуществлении его плана?
б) кто из людей Геринга, имевших право распоряжаться полетами боевых
машин, мог быть склонен Гиммлером к сотрудничеству и мог подготовить
отвлекающий полет двойника Гесса в Шотландию с целью тотальной конспирации
мирных переговоров заместителя фюрера с Черчиллем?
в) мог ли Геринг пойти на блок с Гессом?
г) мог ли Канарис или близкие ему люди из генерального штаба армии
оказать подобного рода помощь заместителю фюрера, любая просьба которого
расценивалась в рейхе как указание Адольфа Гитлера?
д) есть ли достаточный материал для компрометации Гесса, в случае
если он после окончания войны станет претендовать на лидерство в
национал-социалистском движении, а если нет, то как их можно получить в
самое ближайшее время?
Разглашение даже одного слова из данного меморандума карается казнью
виновного и всех членов его семьи, где бы они ни проживали и сколь бы
велики ни были их прежние заслуги перед НСДАП".
...Подписи Бормана под документом не было, только странная закорючка,
однако именно такого рода закорючкой рейхсляйтер утвердил документы на
семьдесят миллионов долларов, которые были внесены на имя "доктора Фрейде"
в буэнос-айресском банке "Торнкист" в феврале 1945 года.
...Гесс - в бытность свою заместителем фюрера - не подписал ни одного
финансового документа такого рода, так что в этом смысле он не был опасен
Борману. Он, однако, был опасен с точки зрения иерархии престижей: все
приверженцы тоталитарного конформизма были, есть и будут почитателями
званий, а не ума, должности, а не сердца, орденских декораций, а не чести
и морали.
...Когда Штирлиц кончил читать, Мюллер нетерпеливо спросил:
- Ну?
- Пока не понимаю.
- Гиммлер? Он подтолкнул Гесса?
Штирлиц покачал головой:
- И вы ничего никогда ни от кого об этом не слыхали? До вас не
доходила информация? Хоть отраженная?
- Штирлиц, я только год назад узнал, как убивали "братьев" фюрера,
вождей нашей партии, ее создателей, Грегора Штрассера и Эрнста Рэма. Мне
рассказали, что каждый из них перед расстрелом восклицал: "Хайль Гитлер!"
Они плакали, убеждая палачей, что фюрер обманут, они молили об одном
только - о встрече со своим кумиром. Мне лишь недавно показали письма
Гитлера, которые он послал им накануне ареста. Он писал о своем чувстве
дружбы и благодарности героям национал-социалистской революции, он
объяснялся в любви к своим "братьям по партии" Грегору и Эрнсту, он
называл их на "ты" и просил их всегда быть с ним рядом.
- А вы убеждены, что Борман не хитрит с вами? Зачем надо было
подменять Гесса?
Мюллер пожал плечами:
- У меня есть предположение. Первое: сам Борман - через Гиммлера -
отправил в Шотландию двойника, а настоящего Гесса передислоцировали - это
же было накануне удара по русским, всего за сорок дней до начала войны, -
в секретные опорные базы НСДАП в Испании. Если фальшивый Гесс
договаривается с англичанами о мире, тогда дело выиграно, начинается война
на одном фронте, англичане выдают нам фальшивого заместителя фюрера,
настоящий также возвращается, тайна операции соблюдена. Предположение
второе: Борман в своей борьбе за власть - скорее всего, через Геринга - в
самый последний момент каким-то образом подменил Гесса, и в Шотландию
действительно прилетел двойник, отправленный - вместо сбитого Гесса - из
Норвегии, с наших баз. Значит, Борман, пугая русских, может уже сейчас
начать кампанию: "Истинный Гесс спрятан Черчиллем, выдадут безумного
двойника, а заместителя фюрера англичане готовят к лидерству в Германии
после гибели Гитлера!"
- Когда вам надо возвратить эти материалы? - спросил Штирлиц.
- Вы с ума сошли, - сказал Мюллер, поднимаясь. - Вы думаете, я
оставлю их вам? Для работы? Я их вам не оставлю, Штирлиц, хотя я ничего
сейчас не соображаю, ровным счетом ничего, и все мои предположения рождены
не знанием, а растерянностью.
"И я ничего не соображаю, - сказал себе Штирлиц, провожая Мюллера на
крыльцо особняка, к машине. - Я был убежден, что он приехал с разговором о
Кребсе. Неужели я окончательно запутался? Это совершенно ужасно, если так.
Значит, я испугал себя, и он не ведет никакой игры?"
...Лишь устало спускаясь по лестнице, Мюллер сказал то, чего так ждал
Штирлиц:
- Мне все труднее понимать Бормана. Он, наперекор всем, протащил на
пост начальника штаба Кребса. Гудериан бы стоял насмерть, а Кребс может
сесть с красными за стол переговоров, чтобы пустить их сюда, но на
приемлемых для нас условиях. Он может сделать так, что русские выиграют
берлинскую битву без боя.
(Мюллер не мог себе представить, что материал, переданный ему
рейхсляйтером, был одним из звеньев дьявольской игры Бормана, который
никогда и никому, кроме себя, не верил, имел абсолютно надежную
информацию, что у англичан сидит именно Гесс, "Хорн", если и был такой,
давно ликвидирован британцами как неугодный свидетель. Борман полагал, что
если эта дезинформация уйдет - через Мюллера - в Москву, она может
оказаться той каплей, которая переполнит чашу терпения русских.
...Штирлиц, однако, просчитал возможный ход мыслей рейхсляйтера и, в
свою очередь, решил, что игра на противоречиях Борман - Мюллер не только
возможна, но и, в определенной ситуации, спасительна.)
"Ц е н т р. По мнению Мюллера, генерал Кребс готов к контактам,
однако они могут состояться лишь в тот момент, который будет определяющим
в плане изменения политической ситуации в бункере. Когда на мой счет были
переведены деньги, причитающиеся за предыдущую информацию? Ю с т а с".
Эту радиограмму Исаева начальник разведки решил пока что не
докладывать Сталину, понимая, какой может оказаться его реакция. Он
отправил в Берлин еще две шифровки, в которых - приняв игру Исаева -
просил "Юстаса" выйти на связь не ранее, чем через неделю, помогая, таким
образом, Штирлицу получить возможность выезда в Швейцарию с его новым
"подопечным" Рубенау, и сообщал, что через десять дней в Берлине его
"найдет связник".
Советская разведка справедливо полагала, что даже один выигранный для
Исаева час может оказаться решающим и в его судьбе, и в судьбах сотен
тысяч советских воинов, занимавших исходные рубежи для удара по Берлину.
ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! - II
__________________________________________________________________________
Мюллер долго изучал последнюю шифровку, отправленную Штирлицу его
Центром, рисовал замысловатые геометрические фигуры, пугавшие его своей
безнадежной завершенностью, и каждый раз спотыкался на указании Москвы
выйти на связь не ранее, чем через неделю.
"Сейчас дорог каждый час, - снова и снова говорил он себе, - как они
могут позволять Штирлицу не гнать информацию постоянно? Каждая минута таит
неожиданность, рука должна быть на пульсе больного, отчего же связь
прервана на семь дней? Хотя, быть может, они делают главную ставку на
связника? И боятся повредить Штирлицу, если станут понуждать его к такого
рода активности, которая особенно чревата провалом? Допустим, я сегодня
забираю Штирлица, выкладываю ему все шифровки, доказательства абсолютны,
требую от него работы на себя, он отказывается; я могу применить такого
рода пытки, что он согласится или сойдет с ума. Скорее, впрочем, случится
второе. Ну, хорошо, допустим, он все же сломается. И станет работать. Но
он ведь и сейчас работает на меня, только втемную. Отчего же тогда я так
разнервничался?"
Мюллер умел слушать свои мысли, он явственно различал интонации,
манеру произносить слова, только обычно путался со знаками препинания: не
мог понять, где следует с л ы ш а т ь двоеточие, а где - тире.
Он вдруг споткнулся на слове "разнервничался", боже, какое оно
старое, последний раз он слышал его от бабушки, она часто говорила всем,
что у нее расшатана нервная система, а в доме смеялись: откуда у
неграмотной старухи такие ученые обороты?
Мюллер сначала услышал свой короткий смешок, а уже потом ответ самому
себе: "Ты разнервничался оттого, что приближается тот день, когда Штирлиц
должен ехать в Швейцарию, а ты до сих пор не знаешь, как замотивировать
то, что он туда не поедет. Для тебя было ясно с самого начала, что
отпускать его к нейтралам нельзя, но ты позволил себе роскошь отнести на
завтра то, что надо было придумать уже неделю назад, вот отчего ты так
разнервничался. Лицо Штирлица постоянно стоит у тебя перед глазами, ты
видишь, как оно постарело за эту неделю, он стал стариком, виски седые,
глаза в морщинах; он тоже понимает, что идет по тонкому канату между двумя
десятиэтажными зданиями, а внизу стоит молчаливая толпа и жадно ждет того
мгновения, когда он начнет терять равновесие, размахивать руками, силясь
восстановить его, потом, в падении уже, будет стараться ухватить пальцами
канат, но не сможет и полетит вниз, навстречу теплой толще асфальта, и
захлебнется криком, мольбою, хрипом ниспослать ему смерть сейчас,
немедленно, пока еще он летит, - это не так страшно, в этом хоть какая-то
надежда, а когда тело шлепнется оземь, надежды не станет - отныне и
навечно... Между прочим, вместо слова "разнервничался" сейчас произносят
"разволновался", это некрасиво, смещение понятий, подмена смысла... С
другой стороны, - продолжал устало думать Мюллер, - почему на этот раз
Штирлиц не назвал фамилию Бормана в связи с Кребсом, а упомянул лишь мою?
Я выделил ему этот узел вполне определенно, он не мог не понять меня,
отчего же он отправил в их Центр такую осторожную информацию? А если он ее
р а с т я г и в а е т? - возразил себе Мюллер. - Он же постоянно требует
сообщений, куда и когда переведены деньги на его счета... С Дагмар все
было сработано отменно, шифровки от "нее" будут идти такие, в каких мы
заинтересованы; эта самая Марта, которая дублирует Дагмар, даже в чем-то
на нее похожа, допусти я слежку за нею в Швеции... Нет, видимо, я
разнервничался оттого, - понял наконец Мюллер, - что все время вспоминаю
Париж, день накануне вступления туда наших войск... Попытки властей хоть
как-то сдержать панику, придать эвакуации организованность разлетелись
вдрызг, когда наши танки вышли к Парижу; ситуация сделалась
неуправляемой... И здесь, у нас, в Берлине, когда Жуков начнет штурм,
когда он перевалит через Одер и покатится сюда, положение тоже сделается
бесконтрольным и Штирлиц может исчезнуть, а именно тогда он мне будет
особенно нужен, чтобы поддерживать через него контакт с его Центром -
перед тем как исчезнуть во Фленсбург, к подводникам, если Борману не
удастся сговориться - в последний момент - с красными... Да и потом венец
моего замысла - главный удар по русским - я не смогу нанести, если Штирлиц
исчезнет. Он ни в коем случае не имеет права исчезнуть, потому что тогда
моя вторая ставка - ставка на Запад - тоже окажется битой: там не
принимают с пустыми руками, прагматики... Ладно, стоп, - прервал себя
Мюллер. - Ты распускаешься, а это никуда не годится. Запомни: если в
минуту полного хаоса человек сможет думать о порядке и дробить факты на
звенья, которые надлежит собрать в ящичек, где складывают детские фигурки
из разноцветных камушков, тогда только этот человек победит. Если он
начнет поддаваться эмоциям, иллюзиям и прочим химерам, его сомнет и
раздавит... Складывай фигурки из камушков, времени мало... Итак, первое:
сегодня моя бригада заложит мину и поднимет в воздух дом радиста Штирлица
в Потсдаме... Пусть останется без связи, пусть поищет связь, это всегда на
