расшифровывать запись не стал, а выслал ее в рейхсканцелярию с нарочным, в
пакете за сургучными печатями.
Борман прослушал запись беседы Кальтенбруннера с Канарисом не без
интереса. Ничего особенно тревожного в диалоге хитрой лисы и простодушного
костолома с университетским образованием не было, но один пассаж заставил
Бормана задуматься.
На вопрос Канариса, какой себе представляет будущую работу
Кальтенбруннер, тот со странным смешком заметил: "А вы думаете, что работа
вообще возможна? Я мечтаю о том лишь, чтобы заполучить одно право: жить".
Можно, конечно, было бы считать этот ответ конспираторским: Канарису
нельзя верить ни на гран, рассказывать ему о планах работы по
восстановлению и реорганизации идей национал-социализма в мире значило бы
предать это будущее, ибо двуликий Янус умеет торговать - он и с чертом
может провести посредническую операцию, однако, когда Кальтенбруннер
вскользь заметил адмиралу, что первая информация, переданная ему
Канарисом, далека от того, чтобы считаться по-настоящему интересной, тот
возразил: "Ведь у нас был договор: когда мы исчезнем, я смогу лично, в
вашем присутствии, провести беседу с теми мультиворотилами Латинской
Америки, которые состоялись благодаря мне; без меня у вас ничего не
выйдет; вы - разведчик, вы знаете, сколь ювелирна работа с теми, кого ты
создал из ничего, а затем вывел к могуществу; они перестали быть вашими
агентами, вы отныне зависите от них, а не они от вас, ибо вы просите
деньги в министерстве финансов, а те выписывают любую сумму со своих
бесконтрольных счетов".
Мысль верная, но именно эту верную мысль Кальтенбруннер отчего-то не
зафиксировал в своем первом и единственном отчете ему, Борману, хотя, как
выяснилось, он встречался с Канарисом трижды.
...В машине Мюллер спросил Штирлица:
- Вы звонили ему?
- Нет. - Про то, что Борман во время последней встречи просил его
отныне держать связь через Мюллера, Штирлиц говорить не стал: стоит ли
уступать позицию без боя?
- Как вы думаете, чем вызван этот звонок? - искренне недоумевая,
поинтересовался Мюллер.
- Не знаю, - сухо ответил Штирлиц. - Я, во всяком случае, в работе с
ним соблюдал все те правила, которые мы с вами оговорили.
О том, что радиограммы на Москву расшифрованы, знал только один
Мюллер; слежка за Штирлицем осуществлялась под прикрытием организации его
же безопасности: "После блистательно проведенной операции в Берне у
штандартенфюрера слишком много могучих врагов". Группенфюрер и это
аккуратно замотивировал при разговоре с рейхсляйтером; операция по
устранению Дагмар проведена старыми агентами Мюллера, его личной гвардией,
в РСХА никто об этом не знает; и уж конечно никто и не догадывался про то,
какую игру с Москвой затеял Мюллер, используя Штирлица втемную.
Однако, пока в мире царствует скрытая сила Случая, пока существует
сектор разностей, пока в одном с ним здании работают Кальтенбруннер и
Шелленберг, удара можно ждать с любой стороны, и каким он будет -
предугадать заранее невозможно.
- Он мог узнать про ваш арест? - продолжал спрашивать Мюллер,
совершенно, впрочем, не нуждаясь в ответах Штирлица, просто ему так было
удобнее думать, времени мало, надо проиграть все допустимые вероятия этого
неожиданного вызова.
Если Борман прикажет немедленно вывезти этого паршивца Рубенау в
Швейцарию, придется Штирлица перехватывать на дороге, сажать на
конспиративную квартиру, ломать его и принуждать к игре с московским
Центром в открытую.
- Думаю, что нет, - ответил Штирлиц.
- А если ему сообщили из главного управления крипо? - спросил Мюллер
и усмехнулся своему вопросу: кто из криминальщиков решит обратиться к
рейхсляйтеру, перепрыгивая через иерархические ступени? Ерунда, такое
возможно где угодно, но только не в Германии. - Вы будете
ч у в с т в о в а т ь меня во время беседы, Штирлиц... Сосредоточьтесь,
постарайтесь настроиться на мою волну, это - в ваших же интересах.
- Я готов, но если б я знал то, что знаете вы, группенфюрер... Меня
может повести не туда... Информированный человек никогда не совершит тех
ошибок, которые совершают люди, лишенные знания...
- Вы - в деле, Штирлиц. Я не умею предавать... Добрый и доверчивый
гестапо-Мюллер всегда страдал за свою доброту... У меня, во всяком случае,
нет к вам никаких претензий... Мои подозрения живут во мне и умрут там,
ибо лучше с умным потерять, чем с дураком найти.
...Борман принял их в своем маленьком кабинете, на втором этаже
массивного здания штаб-квартиры НСДАП на Вильгельмштрассе, прямо напротив
рейхсканцелярии. Обменявшись молчаливым партийным приветствием с
вошедшими, Борман предложил обоим сесть в кресла напротив себя и сказал:
- Мюллер, я хочу, чтобы вы придали Штирлицу пару-тройку своих верных
людей и срочно отправили их в Линц.
- Да, рейхсляйтер, - ответил Мюллер, испытывая неожиданное
облегчение.
- Задача: в районе Альт Аусзее работает враг. Там же, - Борман
посмотрел на Штирлица, - в соляных штольнях депонированы сокровища,
которые принадлежат партии и нации. Над ними занесен меч. Необходимо
отрубить ту руку, которая посмела этот меч поднять. Вам понятна задача?
- Нет, - ответил Мюллер. - Мы, секретная служба, грубые люди,
рейхсляйтер. Отрубить вражескую руку может и другой человек, Штирлиц нужен
мне здесь... Если же существует какой-то особый аспект проблемы, то
Штирлиц должен его знать, иначе ему будет трудно выполнить задачу,
возлагаемую вами.
- Если бы я считал нужным коснуться особых обстоятельств этого дела,
я бы коснулся их, Мюллер, - сухо заметил Борман. - Гауляйтер Верхней
Австрии Айгрубер окажет Штирлицу необходимую помощь.
- Нет, - скрипуче возразил Мюллер. - Айгрубер - человек совершенно
определенного склада, рейхсляйтер, он - простите меня - слепой фанатик, он
ничего не видит и не слышит, он только повторяет лозунги, которые ему
присылает доктор Геббельс. Мы так не умеем работать...
Штирлиц хотел было сказать, что он постарается найти верную линию
поведения; ему надо вырваться из Берлина; судя по тому, как Мюллер
отбивается от этой его поездки в Верхнюю Австрию, Ганс был убит именно для
того, чтобы лишить его возможности маневра, и г р а Мюллера ясна ему;
теперь можно уходить, а Мюллер не хочет этого, но сказать сейчас слово
против него - значит провалить задумку, ибо, даже если Борман и прикажет,
а Мюллер вынужден будет на словах, здесь, в этом кабинете, подчиниться,
все равно он останется хозяином положения, когда они выйдут отсюда. Нет,
надо молчать, слушать и ждать, будь трижды неладно это постоянное,
изводящее душу ожидание...
Борман понял, что необходимо найти выход из сложного положения, он не
был намерен сдаваться; в общем-то, можно согласиться с тем, что оба они
оказались в сложном положении; то, что было нормой поведения раньше, ныне
казались игрой. Однако надо было найти такую форму отхода, которая не была
бы унизительной для престижа рейхсляйтера. Это Борман умел.
- Ну если вы так высоко занеслись, Мюллер, сидя здесь, в центре, что
стали с недоверием относиться к людям в областях, даже к гауляйтеру, мне
ничего не остается делать, как разбить ваши подозрения... Враг, судя по
всему, оперирует, имея базу в штаб-квартире Кальтенбруннера... Да, да,
именно так. На его вилле "Керри", где расположена специальная группа
шестого управления, действует враг. Вы понимаете всю деликатность задачи?
Кальтенбруннер лично следит за работой радиооператоров, нацеленных на
перехват всех сообщений с востока и запада. Если бы вам, Мюллер, сказали,
что противник коллаборирует с сотрудником гестапо, как бы вы отнеслись к
этому? Будучи честным человеком, вы бы оборвали собеседника, обвинив его в
клевете. Я ведь не допускаю мысли, что вы намеренно можете держать подле
себя врага...
Штирлиц улыбнулся:
- Ну отчего же... С точки зрения нашей профессии, рейхсляйтер, это
порою даже выгодно: отличная возможность начать игру.
Борман поднялся:
- Вот вы мне и докажите, что Кальтенбруннер ведет игру втемную, а не
расчетливо и коварно покрывает врага в своем доме! Вот вы и принесете мне
на стол доказательства абсолютной надежности вашего шефа! Но если в ваших
сердцах шевельнется хоть тень сомнения в его честности, вы немедленно же
сообщите об этом мне. Лично. Сюда или в рейхсканцелярию.
И Штирлиц тогда задал вопрос, который позволил ему вырваться вперед,
обогнать Мюллера, освободиться от его опеки, никак не обижая его при этом,
оставляя за ним право на окончательное решение:
- Как отнесется к такого рода особому положению прибывшего человека
гауляйтер Айгрубер? Ревность, опека, желание дать мне указание, как должно
поступить, - такого рода коллизия исключается?
- Я пошлю ему радиограмму, что вы действуете автономно, согласно
моему указанию. Увы, ревность гауляйтера я не исключаю. Если результаты
проверки кончатся благополучно - связывайтесь со мной, поставив его обо
всем в известность... Если же вы обнаружите трагедию, если вам станет
очевидна неверность Кальтенбруннера, ничего не говорите Айгруберу, не
надо, выходите прямо на меня...
Мюллер заметил:
- Спасибо, рейхсляйтер, теперь нам будет легче думать об этом деле.
Он понял, как обошел его Штирлиц на крутом вираже, он снова отдал
дань уму и точности этого человека, поэтому решил сейчас выложить на стол
свою козырную карту, которая, по его мнению, могла бы заставить Штирлица
остаться в Берлине или, на крайний случай, как можно скорее вернуть из
Линца к ноге, подобно охотничьему псу, вкусившему сладкого запаха теплой
крови.
- И последнее, рейхсляйтер, - сказал Мюллер. - Гелен передал мне все
те документы по России, Югославии, Польше, частично по Франции, которые я
у него просил. Это - уникальные материалы, слов нет. Если ценности "музея
фюрера" в Линце исчисляются сотнями миллионов марок, то дела Гелена
попросту не имеют товарной стоимости. Я был намерен поручить Штирлицу
работу по подбору и учету этой кладези информации по тем высоко стоящим
людям в Париже, Москве, Белграде и Варшаве, к которым мы - в будущем -
сможем подходить. Папки с бумагами Гелена надо превратить в пятьдесят
страниц; я убежден, что Штирлиц справился бы с этим делом лучше других...
- Посадите на этот узел кого-то из тех, кто сможет провести первую
прикидку, предварить начало обстоятельной работы, систематизировать ее.
- Я не хочу хвалить Штирлица в глаза, но лучше его никто не сможет
охватить это дело. Если кто-то начнет предварять и систематизировать,
потом будет трудно раскассировать дело по секторам: армия, промышленность,
идеология...
Мюллер лениво глянул на Штирлица, словно бы ожидая, что тот поможет
ему, скажет "я готов начать предварительную работу немедленно, а после
первой прикидки сразу же отправлюсь в Линц", но Штирлиц молчал, не отрывая
глаз от Бормана, словно бы показывая этим, что он лишен права на
окончательное решение.
- Нет, - сказал Борман, - все-таки туда надо ехать именно Штирлицу,
потому что, по мнению экспертов Айгрубера, передачи сориентированы на
Даллеса, на его центр... На фронте пока еще спокойно, хоть военные и
пугают нас возможностью русской атаки. Штирлиц - со свойственным ему
тактом - проведет работу в Линце за три-пять дней и вернется, чтобы
готовить материалы Гелена...
И снова Штирлиц обошел Мюллера, ибо поднялся с кресла первым, давая
этим понять, что он считает разговор оконченным - приказ Бормана ему ясен
