на курносом скуластом лице. Совсем молодые глаза. По всему ви-
дать, из тех девчат, что выскочили замуж перед самой войной и
сразу стали вдовами.
Когда Моня поравнялся с ней, она несмело окликнула:
- Солдатик, а солдатик...
Моня остановился и глянул на нее. На ее лице была жалкая
улыбка, а подбородок, под которым был стянут узлом платок,
дрожал, как от сдерживаемого плача. Ей, видать, было очень
худо, этой молодой бабе. Моня сошел на обочину, сочувственно
посмотрел ей в лицо.
Две слезы выкатились из ее глаз, побежали неровными
бороздками вдоль короткого носа.
- Сделай милость, солдатик, - прошелестели ее обветренные
губы. - Поеби меня...
У Мони остановилось сердце. Боже ты мой! Какая страшная
тоска, какое жуткое одиночество толкнули эту деревенскую
женщину выговорить такое незнакомому мужчине?!
- Пошли, - только и сказал Моня.
Они отошли к кустам, молча постелили на холодную землю
его шинель, в изголовье скатали ее ватник. Она отдалась ему,
закрыв ладонью глаза, и слезы одна за другой текли из-под ее
пальцев.
- Спасибо тебе, человек, - сказала она, поднимаясь с
земли, и подала ему шинель, сперва отряхнув ее. - Может, сына
рожу. Чего не бывает? И вырастет в нашей деревне мужик. А
то-ведь одни бабы остались.
Она не спросила его имени. Он ее тоже не спросил.
Расстались без слов, и растворились оба в быстро густеющей
тьме...
Скоро кончилась солдатская малина. И полк, дождавшись
пополнения, зашагал на фронт. Была весна, дороги раскисли,
солдаты с чавканьем вытаскивали ноги из вязкой грязи. Хуже
всех приходилось минометчикам. Тащи на горбу пудовый ствол
или, еще хуже, опорную плиту. Боеприпасы везли на подводах.
Колонны растянулись на марше. А по сторонам чернели
пустые поля. Над ними с голодным криком носились грачи. Порой
попадались пахари. Необычные пахари. Русской военной поры.
Пять или шесть баб в лямках, как бурлаки, тащили плуг, за
которым, вцепившись в рукоятки, семенил негнущимися ногами
древний, седой дед.
Завидев колонну, бабья упряжка останавливалась, женщины,
приложив ладони к глазам, шарили по солдатским рядам.
- Цыган! - узнали они Моню. И закричали в несколько
голосов: - Цыган! Бабы, гляди, кто нас покидает! Эге-ге-гей!
До свиданьичка! Слышь? Не лезь на рожон! Вертайся до нас!
-==ТАЙНЫЙ АГЕНТ==-
Рано или поздно это должно было случиться. Он все-таки
добрался до него. Он - это капитан Телятьев, начальник
дивизионной контрразведки. До него - это до рядового Цацкеса.
Капитан Телятьев носил форму артиллериста. Личный состав
того рода войск, где он числился, никогда не афишировал своей
принадлежности к НКВД. Они щеголяли отличительными знаками
летчиков, танкистов, моряков; лишь обмундирование пехотинцев
они не надевали. Все пренебрегали пехотой. Даже стукачи из
контрразведки.
Моня давно знал, в чем заключается деятельность
артиллерийского капитана Телятьева - здоровенного детины с
широким сплюснутым носом, так что обе ноздри зияли не вниз, а
вперед, и в них можно было заглянуть, не нагибаясь. Такой нос
придавал начальнику контрразведки положенную ему по должности
свирепость, а большие пудовые кулаки довершали его портрет.
Одного не наблюдалось в облике капитана Телятьева. Признаков
аналитического ума. А, как известно даже детям, деятельность
контрразведчика иногда сопряжена с некоторыми умственными
усилиями.
В Литовскую дивизию капитан Телятьев попал потому, что
сам он был русским, а объектом его деятельности были почти
сплошь евреи. Таким образом, по мнению вышестоящего
начальства, удавалось избежать притупления бдительности: у
русского человека к инородцу доверия нет.
Все хлопоты капитана Телятьева развивались в двух
направлениях. Первое: неустанно вербовать среди личного
состава дивизии сексотов и собирать урожай тайных доносов.
Второе: не спускать глаз со своей машинистки, сержанта Зои К.
У сержанта Зои К. было мягкое сердце: не могла отказать, если
кто-либо просит. А капитан Телятьев был в высшей степени
ревнив.
Как известно, двигаться сразу в двух направлениях не
каждому под силу. В том числе и капитану Телятьеву. Поэтому
одна сторона его деятельности всегда хромала. То сокращалось
поступление доносов, то обнаруживался засос от поцелуя на шее
у Зои К. Сам капитан Телятьев поцелуев не признавал. С
женщинами он придерживался одной формы отношений: спать, спать
и еще раз спать.
Из солдат, что окружали Моню, почти все уже перебывали у
капитана Телятьева, и некоторые по-дружески предупреждали Моню,
чтоб не болтал лишнего в их присутствии - они дали капитану
Телятьеву подписку обо всем доносить.
Рядовой Цацкес ждал со дня на день, что капитан Телятьев
вспомнит и о нем. И дождался.
Однажды, когда на фронте установилось затишье и тем, кто
не числился в списках убитых и раненых, представилась наконец
возможность немного перевести дух, рука капитана Телятьева
дотянулась до него. В тот день Моня, не чуя беды, отправился
искать каптерку, чтоб поменять изорванное и вшивое
обмундирование. Завидев сержанта Зою К., он без слов
догадался, что она пришла по его душу. Зоя К. вихляла худыми
бедрами под юбкой из офицерского сукна, и на костлявых ее
ногах болтались летние брезентовые сапожки, сшитые по заказу
из трофейного материала полковыми сапожниками. В точно таких
сапожках щеголяла и старший сержант Циля Пизмантер. Это
наводило на мысль, что капитан контрразведки на равной ноге с
командиром полка.
Из-под Зоиной пилотки торчали белесые лохмы, и Моня
Цацкес машинально подумал, что тому, кто ее стриг, надо руки
отрубить. Она кокетливо прищурила на Моню свои бесцветные
глазки. Это она делала, приближаясь ко всем без различия
мужчинам.
- Рядовой! - игриво окликнула она Моню. - Можно вас на
пару слов?
У Цацкеса упало сердце. Он затравленно огляделся по
сторонам: слава Богу, никого не было рядом.
- Не хотите ли пройтиться? - показала неровные мелкие
зубки сержант Зоя К. И они зашагали рядом, словно прогуливаясь
по пыльной проселочной дороге.
- Рядовой, вами интересуется капитан Телятьев.
- Какой интерес ко мне может быть у капитана? - пожал
плечами Моня Цацкес.
- Много знать будете, скоро состаритесь. Короче, рядовой.
На этом самом месте вам надлежит быть в семнадцать ноль-ноль.
Товарищ капитан приедут на машине и вас захватят с собой.
Моня был настолько контужен этой новостью, что никуда с
проселка так и не ушел и битых три часа околачивался там, пока
не подкатил в облаке пыли новенький "виллис" с брезентовым
верхом, притормозил, и капитан Телятьев из-за руля только
глазом показал Моне: быстро вскарабкаться и разместиться на
заднем сиденье. Что Моня и выполнил.
Они помчались на крайней скорости. Въехали в лесок.
"Виллис" затормозил у разрушенного каменного дома с торчащей к
небу закопченной трубой.
Капитан Телятьев знаком велел ему следовать за собой. По
обломкам кирпича, скользя и спотыкаясь, пробрались они в
середину развалин и по ступеням каменной лестницы спустились
вниз, под нависшие железные балки. Из-под ног вспорхнула
тяжелая птица, оказавшаяся совой, и Моню прошиб холодный пот.
Становилось все более таинственно и жутко, как в детективных
романах, которые до войны парикмахер Цацкес почитывал в
"мертвые часы" - когда не было клиентов.
Капитан отпер ключом какую-то дверь, и они очутились в
жилой комнате, но без окон. Свет проникал сквозь узкое
отверстие в потолке. По ночам, должно быть, зажигали
закопченный фонарь "летучая мышь". который стоял в изголовье
широкого дивана. К деревянной спинке дивана кнопками была
прикреплена старая пожелтевшая фотография полной, простоватого
вида женщины с тремя малышами на коленях.
- Семья, - стараясь придать непринужденный тон
предстоящей беседе, сказал капитан, кивнув на фотографию. -
Ждут не дождутся папашу с победой домой.
На фотографии у супруги капитана Телятьева не было глаз.
Кто-то булавкой проколол на их месте дырки. На полу, под
столом, Цацкес заметил женский лифчик настолько малого
размера, что он мог принадлежать только плоскогрудому сержанту
Зое К.
Хозяин конспиративной квартиры гостеприимно предложил
Моне сесть на диван и протянул раскрытую, но непочатую коробку
"Казбека".
- Не курю, - скромно отказался Цацкес.
- Молодец, - похвалил капитан и спрятал папиросы в стол,
- я тоже не курю. Итак, приступим. Ты Родину любишь?
Моня слегка опешил от такого вопроса, но быстро совладал
с собой:
- Так точно, товарищ капитан.
- Готов на подвиг во имя Родины и товарища Сталина?
- Так точно, товарищ капитан.
- Готов помогать мне?
- Как прикажете, товарищ капитан.
- Это - не приказ. Мы - патриоты, русские люди...
э-э-э... представители многонациональной советской семьи...
должны неустанно бороться с коварным врагом всеми доступными
средствами.
Капитан умолк, пытливо глядя Моне в глаза, и Моня на
всякий случай кивнул.
- Как по-твоему, Цацкес, враг дремлет?
Моня наугад сказал:
- Никак нет, товарищ капитан.
- Правильно, товарищ Цацкес, враг не дремлет! Но и мы, -
он стукнул себя кулаком в гулкую грудь, - ушами не хлопаем.
Верно я говорю?
- Так точно, товарищ капитан.
- Враг проникает в наши ряды...
- Вам лучше знать, товарищ капитан.
- Так вот, Цацкес, проникает... и очень даже глубоко.
- Ай-яй-яй... - на всякий случай сочувственно вздохнул
Моня.
- Будем вместе работать, дорогой товарищ, вместе выявлять
врага. Доверять нельзя никому, даже лучшему другу... Под
овечьей шкурой может скрываться волк. Понял?
Ну, а вот, скажем, наш командир полка, - спросил Моня, -
или политрук товарищ Кац... Им можно доверять?
Капитан Телятьев сделал стойку, как охотничий пес:
- Имеешь на них материал?
- Нет. Но... на всякий случай... интересно... Таким
людям, к примеру, все же можно доверять?
- Доверяй, но проверяй. Так говорят у нас в органах. А
органы, Цацкес, не ошибаются. Бдительность - наше оружие.
Моне хотелось сказать капитану Телятьеву, что и органы
иногда ошибаются, и даже сверхбдительность не всегда помогает.
И привести живой пример. Капитан Телятьев, скажем, в отличие
от многих мужчин в подразделении, полагал, что его машинистка
сержант Зоя К. спит только с ним... Но рядовой Цацкес счел за
благо промолчать и преданно смотрел капитану Телятьеву прямо в
ноздри, сжимавшиеся и разжимавшиеся от служебного рвения.
- Итак. - Капитан Телятьев стукнул ладонью по столу,
подводя итог сказанному. - Всякий подозрительный разговор,
всякий косой взгляд... брать на карандаш - и мне. В письменном
виде, желательно подробней.
- Не сумею, товарищ капитан...
- Дрейфишь? Помогать советским органам не хочешь?
- Письменно помогать... не сумею. По-русски не пишу.
- А-а, иностранец-засранец, - облегченно рассмеялся
капитан. - Будешь доносить устно. По пятницам и воскресеньям
сюда являться. Запомни дорогу, я здесь принимаю в эти дни. А
если что-нибудь экстренное - дуй ко мне в блиндаж. Постучи в
дверь пять раз - условный сигнал, понял? Скажешь пароль, подо-
ждешь ответа, и тогда - входи.
- Какой пароль? - оживился Моня, все еще не утративший
интерес к детективному жанру.
- Сейчас состряпаем, надо что-нибудь позаковыристей,
чтоб, если народ рядом, ничего не разобрали... Вот такой
подойдет... Ты по железной дороге ездил? Какую надпись видишь,
