вином и провизией не на один год. В крепости были местные охотники: они
уходили в скалы и приносили свежую дичину. И каждый раз по этому случаю мы
устраивали пир. Эвмен заставлял всех сидеть смирно и произносил речь.
Когда он кончал, мы принимались пить и выпивали не меньше, чем по две
чаши. Едва переводили дух, как вставал Иероним, земляк Эвмена, его
историк. Он тоже говорил речь. Красиво, так, что голова шла кругом - то ли
от вина, то ли от ладных слов. Пили еще две чаши, после них же любая речь
казалась замечательной. А заканчивали лишь когда вино начинало выливаться
обратно. Вот была жизнь!
- А вода? - спросил Калхас. - Где вы брали воду? В крепости бил
источник?
- Нет. Зато были огромные цистерны, куда стекало все: и дожди, и
утренние туманы. Туманы были такими густыми, что, оседая на скалах,
образовывали целые ручейки. Туманная, утренняя вода - самая вкусная.
Особенно летом. Я до сих пор помню ее вкус: сладкий, в нос отдает и
дымком, и запахом полыни. Ничто так не утоляет жажду, как эта вода... -
Дотим причмокнул губами. - Но только в Норе я пил воду из тумана.
- Значит вы там ничего не делали?
- В сравнении с обычной жизнью считай, что ничего. Нет, мы, конечно,
кидали дротики, сражались на деревянных мечах, но до измождения себя не
доводили. С лошадьми было сложнее. Эвмен спрятал в крепости лучших
лошадей, чтобы, выйдя из нее, иметь настоящую маленькую армию, а не одних
пехотинцев, привыкших дремать на стенах. Корма для лошадей запасли
достаточно, но места для выгула в крепости не имелось. Тогда Эвмен
приказал обвязывать их ремнями за грудь и приподнимать к потолку: так,
чтобы передние копыта не касались земли. Лошади пугались, начинали бить
задними ногами, но им не удавалось обрести равновесие. Их даже не
подхлестывали. Пота и пены с них сходило не меньше, чем во время скачки.
Так повторялось каждый день. В результате наши лошади были не хуже
антигоновских... Замечательно, правда?
- Правда, - едва шевельнул губами Калхас. Понемногу его обволакивала
дрема. Очертания луны тускнели и расплывались перед глазами, словно
погружались в сыворотку. Он слушал и не слушал рассказ Дотима о том, как
умер Антипатр, как Эвмен вырвался из крепости и как его армия стала расти
с каждым днем. Дотим говорил о золотых пряжках на сандалиях, которые Эвмен
пожаловал всем участникам сидения в Норе, и о том, что отныне, идя в бой,
они надевают их. Дотим вспоминал о своем путешествии сюда, о встрече с
Полисперхонтом, о деньгах, а когда заметил, что дыхание Калхаса стало
глубоким и ровным, прервался на полуслове и долго молча смотрел на
спящего.
Калхас проснулся от того, что кто-то решительно тряс его за плечо.
Открыв глаза, он сквозь зябкий утренний туман увидел склонившегося над ним
человека в пастушьей шляпе. Она походила на шляпу Гермеса, даже завязка
под нижней губой была той же. Калхас испуганно вскочил, и лишь шепелявый
шепот Дотима помог удержать ему в горле крик.
- Тихо! Все еще спят. Нам пора. Едем с нами: я оставил Тимомаху
достаточно денег для того, чтобы вместо тебя он нанял двух работников.
- Постой, куда ехать? - Калхас не мог сообразить, чего от него хотят.
- В Эпидавр. Там нас ждут корабли, на которых мы поплывем в Киликию.
Эвмен сейчас в Киликии.
- Подожди, но ведь я пастух, а не воин. Я не умею сражаться и не хочу
уезжать...
- Лжешь! Хочешь, - перебил его Дотим. - А научиться сражаться тебе
будет несложно. Все складывается удачно. У нас есть заводная лошадь, у нас
найдется лишний теплый плащ. Считай, что деньги ты стал зарабатывать с
этого мгновения.
Видя, что Калхас не движется с места, Дотим взял его за руку и
потянул к себе.
- Идем. Мои люди с лошадьми за углом дома: всего в нескольких шагах
отсюда.
"Шаг!" - стукнуло в висках Калхаса.
- Да нет же, нет! - вскричал он. - Я не хочу!
- Тихо! - наемник вцепился в его руку словно клещ и потащил за собой.
Калхас волочился следом, не понимая, отчего он даже не пытается
сопротивляться.
2
По пути в Эпидавр Калхас не раз успел проклясть свое бессилие. Однако
проклинала только голова, сердце же охотно подчинилось воле наемника и не
позволяло Калхасу решиться на бегство. Более того, он с удовольствием
смотрел по сторонам, ибо они ехали той частью Пелопоннеса, где Калхас
никогда раньше не бывал.
На второй день вечером Дотим со своими спутниками оказался в
Эпидавре, а на третий они уже погрузились на корабли и вышли в море. Шел
мелкий дождь. Порт понемногу начинал терять очертания. Как живые
расходились в стороны, освобождая путь, прибрежные острова. Портовые
чайки, с пронзительными криками следовавшие за кормой, стали поворачивать
обратно. Ровные бесцветные волны мягко покачивали судно. Калхас устроился
на самом носу, завернувшись в подаренный ему Дотимом плащ. Остальные уже
давно забрались в трюм, где для них были набросаны соломенные одеяла, но
Калхас не желал уходить с палубы.
- Пойдем, ты промокнешь, - сказал ему Дотим.
- Нет - упрямо мотнул головой Калхас. Почувствовав, что наемник не
уходит, он добавил: - Когда будет холодно, спущусь вниз.
Если не мешкая броситься в море, то он, наверное, сумеет добраться до
берега. Калхас плавал только в мелких аркадских речках, но сейчас он
поймал себя на отсутствии страха перед морем. Нужны всего лишь терпение и
выносливость. Волны станут подкидывать его вверх-вниз, а морские водоросли
будут щекотать ноги. Потом усталый, запыхавшийся, весь в потоках стекающей
с него воды, он выйдет на берег... Нет, он просто фантазировал и не
собирался прыгать за борт. Калхас поглаживал стеклянный шарик и спрашивал
себя: правильно ли он поступает? Он покинул Тимомаха с таким же легким
сердцем, с каким раньше смеялся на разговорами о Македонце. Все произошло
удивительно быстро, но, вместе с тем, Калхас чувствовал, что так оно и
должно было случиться. Конечно, воспоминания о Маронейской долине, о
дочери пасечника беспокоили сердце. Его собаки до сих пор наверняка рычат,
не подпуская и не слушаясь никого, а девушка приходит на место их встреч и
ждет. Однако здесь его глаза были наполнены морем, волнами, дождем; Калхас
плыл туда, в Азию, он делал предсказанный Гермесом шаг, и это отвлекало
его от воспоминаний. Он поступил правильно: оставшись у Тимомаха, он жалел
бы об упущенной возможности всю жизнь.
Небо сливалось с водой. Корабли не пошли вдоль берега, а, пользуясь
ветром, сразу повернули в открытое море. Их было четыре. На каждом из этих
тихоходных торговых судов помещалась почти сотня человек. Внизу царила
теснота: еще и поэтому Калхас не желал уходить с палубы. Утром, во время
погрузки, недавние пастухи, пропивавшие в отсутствие Дотима свои задатки,
выглядели хмуро и болезненно. Хотя грузили только провизию и оружие -
пращи, дротики, да легкие плетеные щиты - они работали так медленно, что
Дотим принялся ругать их последними словами. Он угрожал оставить половину
аркадян здесь, под задом у мамок и шлюх. Его решительный вид отбивал
всякое желание огрызаться, поэтому наемники ворчали только после того, как
он отходил на порядочное расстояние.
Когда Калхас наконец основательно промок и спустился в трюм, его
голова закружилась из-за духоты и тяжелого запаха, поднимавшегося от
лежавших вповалку людей. Под низким потолком тускло чадили покачивающиеся
светильники. При их мутном свете трюм казался значительно большим, чем это
думалось наверху. Часть наемников уже стонала, проклиная качку и тот день,
когда они согласились плыть в Азию. Чуть позже нескольких человек начало
рвать. Дотим позвал Калхаса, и они принялись выталкивать их на палубу.
Так прошел весь первый день. На второй желудки наемников окончательно
освободились от эпидаврских излишеств. Они стали выползать наверх и
греться в лучах солнца, ненадолго появлявшемся среди туч. Солнце сменялось
дождем, однако теперь уже многие предпочитали промокнуть, чем лишний раз
опуститься в духоту трюма. Корабли мотало довольно изрядно. Однажды они
даже потеряли друг друга из виду. К удивлению Калхаса, ни Дотим, ни
капитан их судна не были взволнованы этим. И действительно, когда на
третий день они подошли к маленькому скалистому островку посреди моря,
остальные три корабля уже ждали там.
По приказу капитана на воду спустили лодку. В нее сели матросы,
приняли пустые меха и стали грести к острову.
- Здесь есть источник, - ответил Дотим на недоуменный взгляд Калхаса.
- Это последнее место, где мы можем спокойно пополнить запасы свежей воды.
Как только матросы вернулись, корабли отошли от острова и с тех пор
старались держаться дальше от берегов. Прибрежные воды кишели вражескими
триерами, спасти от которых паруса торговых посудин не могли.
С самого начала путешествия Калхас оказался в стороне от остальных
наемников. Произошло это и потому, что Дотим явно выделял его среди
других, держа все время рядом с собой, и потому, что сам Калхас особенно
не стремился завязать дружбу среди будущих воинов Эвмена. Они были скучны
ему. На корабле плыли пастухи необычайно похожие на тех, кто работал у
Тимомаха. Их возраст колебался от самого юного до весьма почтенного: юные
взирали на все раскрыв рты, старые вспоминали свою жизнь, приукрашивая ее
выдуманными на ходу историями, а остальные или праздно валялись на палубе,
или бахвалились своей силой. Некоторые уже приставали к молоденьким, и
порой разговоры на палубе сводились к сальным шуточкам по поводу филейных
частей тела.
Отличало их от Тимомаховых работников лишь беспокойство. Калхас
видел, что они с трудом переносят однообразное течение времени.
Равнодушное, безвольное выражение лиц у них мигом сменялось раздражением и
даже яростью, когда начиналось выяснение отношений. Чаще всего ссоры
возникали по пустякам, зато грозили далеко не пустячными последствиями.
"Однако другие и не бросили бы все ради того, чтобы плыть неизвестно
куда", - думал Калхас и с интересом наблюдал, как хладнокровно Дотим
прекращает ссоры. Командир наемников всегда успевал в тот момент, когда
пастухи уже готовы были схватиться за ножи. Он, не раздумывая, пускал в
ход кулаки и, смиренные его решительностью, наемники уступали.
Конечно Дотим старался - насколько это было возможно - занять их
время. Когда волна была не слишком высока, он выстраивал аркадян на
палубе, дабы обучить основам воинского искусства.
- Сейчас вы - никто! Вы - стадо овец. Сейчас в первом же столкновении
перебьют половину из вас. Да, самые грязные и тупые варвары сделают это
без труда. Потому что мало владеть пращей, или дротиком. Война - это не
охота. На охоте следишь за одним зверем, а на войне их сотни. Здесь нужно
бросать дротик в одну сторону, прикрываться щитом с другой, а смотреть в
третью. И при этом не спотыкаться, не бить своих, слышать голос командира!
Ноги - хорошо! Но если враг со всех сторон, то и они не спасут. Нужно
иметь глаза на всех частях тела, а особенно - на заднице, чтобы туда не
всадили копье!
Разнообразием шуток Дотим наемников не баловал, однако те гоготали в
ответ на любое срамное слово.
Поначалу упражнения заключались в следующем: несколько человек
пытались достать одного из своих собратьев тупой стороной дротиков, а тот
отбивался щитом и уворачивался. Все проходили через это. Потом Дотим стал
усложнять уроки. Он отнимал у защищающегося щит или заставлял нападавших
бить не древком, а острием. Если у кого-то появлялась кровь, Дотим был
