Иероним смутился еще более. - Видишь ли, эта женщина подражает Сафо.
Назвала себя Софией, собрала вокруг молоденьких девушек и занимается их
воспитанием, а также подыскиванием женихов, помогает в любовных делах.
Только... это не Сафо. К счастью, она не пытается писать стихов.
Представляю, что получилось бы из этого!..
Калхасу мало что говорило имя поэтессы с Лесбоса, однако он скрыл
свое неведение, опасаясь приступа прекрасноречия у собеседника.
- Денег она не считает, поэтому никто здесь не пытается растолковать
ей, насколько далека она от Сафо. К тому же колонисты преклоняются перед
всем, что относится к эллинскому, а София выписала из Афин целое море
свитков и заставляет своих воспитанниц зазубривать их наизусть.
Большинство здешних эллинов отдает своих дочерей под крылышко Софии,
думая, что таким образом девушки получат прекрасное воспитание. Со стороны
все это выглядит забавно. Вот я и хочу тебя познакомить с ней.
- Только из-за того, что это выглядит забавно? - улыбнулся Калхас.
- Да... Иногда я нахожу там любопытные рукописи, - опять смутился
историк. - К тому же там много девушек. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Это
не притон для моряков или солдат, эти девушки не из тех, которые лезут к
тебе под хитон. Ну, ты понимаешь... Однако их много, они молоды, они
стараются говорить умные вещи, обижаются безо всякой причины друг на
друга, сами того не сознавая, заигрывают с мужчинами - есть в созерцании
этого какое-то странное удовольствие. У меня от их разговоров бывает на
сердце то весело, то грустно... - Иероним неожиданно запнулся: - Мы уже
пришли.
Дом находился в глубине сада, огражденного высокой - выше
человеческого роста - стеной. Привратник явился на стук в ворота очень
быстро, словно ждал гостей. Это был варвар, невысокого роста с совершенно
лысой головой и заросшими жестким, черным волосом руками. Греческая одежда
и крайне надменное выражение лица превращали его в удивительный гибрид
дикости и эллинского самомнения.
- Будь здрав, Сопатр, - с напускным почтением произнес Иероним. -
Дома ли твоя хозяйка?
Сопатр, смерив Калхаса подозрительным взором, шагнул в сторону и
сделал рукой приглашающий жест.
- Философ! - вполголоса сказал Иероним, когда они шли по песчаной
дорожке. - По крайней мере София считает его таковым. Только крайнее
расположение к человеку заставит Сопатра вымолвить слово.
Вокруг стояли яблони вперемешку с шестами, увитыми виноградной лозой.
Кое-где висели забытые гроздья винограда - потемневшие и грузные. Калхас
дотянулся до одной из них, оторвал ягоду и она тут же лопнула в его руках.
От пальцев пахло перебродившим соком.
Дорожка вывела их прямо к дому.
- Госпожа в беседке! - заявил им другой слуга, и они вновь углубились
в сад.
- Яблони и виноград. Удивительное сочетание! - тонко улыбнулся
Иероним.
Калхас пожал плечами и не пытаясь разобраться в иронии историка.
Вскоре заросли расступились, открыв их взорам беседку.
Беседка была сложена из массивных брусков темного гранита. Столбы,
поддерживавшие свод, оплетали плющ, виноград и еще какое-то растение с
листьями, отливавшими восковым багрянцем. Вслед за Иеронимом Калхас
поднялся по ступенькам и оказался в теплом душном полумраке.
- Кого это ты к нам привел? - раздался резкий женский голос.
Глаза Калхаса привыкли к полумраку быстро, и он увидел, что слова
принадлежали дородной женщине, возлежавшей посреди беседки на ложе,
усыпанном высушенными лепестками роз. Женщина села, свесив ноги и часть
лепестков просыпалась на пол. Полы ее одежд на мгновение обнажили жирные
ляжки - Калхас с трудом удержался от брезгливой гримасы.
Помимо толстухи в беседке находилось еще несколько девушек. Пастух
видел, что они приподнялись на локтях и с любопытством рассматривают
вошедших.
- Здравствуй, София, - мягко произнес историк. - Я привел к тебе
нового друга стратега. Его зовут Калхас, он грек из Аркадии и... очень
интересный человек. Но позволь полюбопытствовать, от какого занятия я вас
оторвал?
- Мы занимались созерцанием, - ответила София. - Божественный Платон
учит, что любое рассуждение невозможно без знания Блага и Прекрасного. А
как их узнать? Только созерцая очами ума. Я приказала им забыть обо всем и
сосредоточиться на Благе...
- Значит мы все-таки помешали вам, - с вкрадчивым сожалением
проговорил историк.
- Ничего страшного. Не думаю, что сегодня они сумели бы вознестись в
божественное. Мой повар сделал к обеду такую острую приправу, что вместо
созерцания я прислушивалась к бормотанию в животе и боялась изжоги. Думаю,
то же самое скажут и девочки. Правда?
К удивлению Калхаса хозяйка говорила это совершенно серьезно, словно
и действительно повар прервал созерцание истины. В ответ на ее слова
девушки не без облегчения стали подниматься с лож.
- Сидите, - приказала им София. - Хоть мужчина и незнакомый,
смущаться его не надо. Я верю, что Иероним привел к нам доброго мужа.
Историк в знак одобрения этих слов выпятил нижнюю губу, а Калхас
внимательнее взглянул на девушек. Судя по всему критерием для их отбора
была не красота. Пастух увидел и дурнушек, и настоящих красавиц. Одеты они
были примерно одинаково: в подпоясанные под самой грудью короткие хитоны,
оставляющие открытыми икры. На девушках не было украшений и лишь тонкий
аромат притираний говорил о состоянии семейств, отправивших их сюда.
Между тем София потребовала, чтобы Иероним рассказал о своем
спутнике.
- Может быть, он сам сделает это? - предложил историк.
Калхас хмыкнул.
- Я не представляю, что мне надо рассказывать.
София всплеснула руками:
- Ну, хотя бы откуда ты родом?
- Из Маронеи, которая в Аркадии.
- Аркадянин? Замечательно! Ты, наверное, из тех кто приплыл в Тарс
месяц назад?.. Вот как интересно! Расскажи, что сейчас творится в Греции!
Как ведут себя спартанцы? Что Полисперхонт? Куда ушел Кассандр? - София
принялась сыпать названиями городов, именами полководцев и политиков.
- Нет, нет, нет! - с трудом остановил ее Калхас. - Об этом нужно
говорить не со мной. Считай, что я не интересовался тем, кто с кем воюет
до тех пор, пока не отправился в Азию. Да и сейчас... особенно не
интересуюсь. Пусть об этом думает стратег или, вот, Иероним. Я им доверяю.
София была разочарована.
- А чем же ты тогда занимаешься?
- Стратег приблизил меня... чтобы я иногда давал ему советы! -
нашелся Калхас.
- Ничего не понимаю! - возмутилась хозяйка. - Вначале он говорит, что
войны и политика его не занимают, теперь - что дает советы самому Эвмену!
Как это понять, Иероним?
- Принимай как есть, София, - засмеялся историк. - Но относись к нему
с уважением. За этим аркадским Паном приглядывают боги.
Необычайно заинтригованная хозяйка во все глаза уставилась на
Калхаса. Девушки тоже смотрели так, словно сейчас у него вырастут рога, и
он начнет совершать чудеса. Калхас укоризненно взглянул на историка:
- Не преувеличивай. Я обычный человек. Не слушайте его, Иероним
шутит.
- Ладно. Будем считать, что я шучу, - согласился историк. - И, чтобы
искупить свою шутку, расскажу о том, что моему спутнику не интересно...
Иероним пустился в описание событий, происходивших в Элладе и отвлек
на себя внимание Софии. Калхас, прислонившись к стене, решил, что ему
придется скучать. От нечего делать Калхас стал разглядывать девушек. Но
уже через несколько мгновений он и думать забыл о скуке.
До этого густые тяжелые черные пряди волос закрывали ее лицо. Но
когда историк принялся говорить об Олимпиаде, она откинула их в сторону.
Тщетно - волосы все равно падали на лоб, укутывая непроницаемой завесой
половину лица, плечо, локоть, которым она опиралась на ложе, стелились
вдоль узкой руки. Но Калхас успел заметить небольшой, с узкими, не
по-гречески вырезанными ноздрями нос, пухлые, не греческие же губы и
большие, чуть удлиненные к вискам глаза. Странное лицо, лишенное и
эллинской гармонии и восточной привлекательности. Что-то среднее между
ними... нет, скорее совсем другое, не знакомое ни эллинам, ни Азии. Оно не
было красивым - по крайней мере вот так, с первого взгляда, оно скорее
отталкивало своей непривычностью. Однако запечатлевалось в голове сразу и
- пастух понял это - надолго.
Странное лицо, странные волосы. Калхасу казалось, что они напоминают
мех на шкурке какого-то животного - нежный, ласковый, мягкий. Но их было
много, очень много и их цвет... Непроницаемо-черный, совсем как та
чернота, что проглатывала звезды в ночь перед штурмом Танафа. Они не
сливались с полумраком, как это свойственно всем темным предметам, они
были сами по себе, выделяясь на сумеречном фоне беседки так же, как
выделялись бы совершенно белые кудри.
Девушка с интересом слушала Иеронима. А тот, увлеченно рассказывая о
событиях на Западе, чаще поглядывал на нее, чем на Софию, или других
воспитанниц. Калхас ощутил легкий укол - где-то около солнечного
сплетения. Внимание историка к этой девушке вызвало в нем чувство
раздражения.
"Оставь!" Калхас мгновенно подавил свое недовольство. Будь на месте
Иеронима он, его глаза тоже сами собой обращались бы к ней. Это как
необычный, резкий запах. Ноздри непроизвольно впитывают его,
принюхиваются, словно пытаясь разобраться: что это? Он заставил себя
прислушаться к словам историка.
- ...А еще Олимпиада сообщила стратегу-автократору, что замыслила
нечто грандиозное. Когда он разобьет Антигона и замирит Птолемея, часть
добычи пойдет на создание статуи Александра. Вы даже не представите, что
это будет за статуя! Решено превратить в нее Афонскую гору. Два города,
которые там стоят, перенести в другое место, а гору сделать Царем. Что
пирамиды нильские по сравнению с этим! Я понимаю так: Александр будет
настолько огромен, что вблизи разглядеть его окажется невозможно. Одна
пряжка на плаще займет пространство, на котором разместилась бы целая
усадьба. Только с корабля, плывущего во многих стадиях от берега, он будет
виден весь. Я представляю! Грандиозное зрелище!.. - Иероним смолк, закатив
глаза и причмокивая губами.
- А... как же возможно сделать такое? - удивленно спросила одна из
девушек, толстушка с личиком любопытного зверька.
- Да, нужно очень много людей, - согласился Иероним. - Но после
победы будет все. И люди, и деньги. Если Ксеркс когда-то прорыл канал
около Афонской горы, канал, по которому могли идти две триеры в ряд, то уж
Олимпиада сумеет превратить Афон в своего сына!
- Нет, я не об этом, - сказала та же девушка. - Как эти люди узнают,
на сколько стесывать скалы? Ведь они будут видеть только какой-то кусочек
Царя, а не все в целом.
- Я сам не знаю! - восторженно произнес Иероним. - Разуму обычного
человека такое не под силу. Но есть скульптор по имени Диногерат. Он
утверждает, что сможет давать работающим правильные указания, что он уже
видит Царя; дело только за деньгами и людьми. Диногерат скульптор сейчас в
Элладе знаменитый и Олимпиада ему верит.
- Не выставляй напоказ свою глупость, Феодора, - нравоучительно
промолвила София. - Олимпиада лучше всех нас знает, где и как сделать
статую, достойную сына Зевса.
- А я ничего не выставляю, - вспыхнула та. - Просто мне интересно...
Я хочу понять!
- Я думаю, это будет так, - неожиданно для самого себя вступил в
разговор Калхас. - Представьте знаменитого повара, который готовит блюда
для пира в царских покоях. Он один знает сколько и чего добавить в соус,
