коснулся рукой обруча у себя на шее. - Прекрасная свита для
графа Британского, не так ли?
- Прекрасная свита, - согласился я. - Что касается
невольничьих ошейников, то, без сомнения, ты сможешь с ними
разделаться, кузнец Джейсон, и мои оружейники тебе помогут.
Если бы не ты и твое войско, то большая часть наших отрядов, по
всей вероятности, выла бы сегодня под воротами Эбуракума, а я и
мой авангард лежали бы, изрубленные в кровавые ошметки, в
уличных канавах, - я взглянул на него. Он явно был вождем
этого отряда оборванцев. - Как тебе это удалось?
Он пожал могучими плечами.
- У нас были планы - два или три - и мы должны были
действовать по ним в зависимости от того, какой из них
покажется нам лучшим в данный момент; составлять их было одно
удовольствие. Нам стало легче сходиться вместе после того, как
столько наших хозяев отправилось на военную тропу; и легче было
убежать, когда этот данный момент пришел. Сначала мы собирались
просто вырваться на свободу, но потом, когда до нас дошли слухи
об их поражении и о смерти Хенгеста, мы догадались, что должно
произойти, и подумали, что сначала маленько обождем, а уж потом
вырвемся на свободу и тогда присоединимся к тебе или протянем
тебе дружескую руку изнутри - как придется.
- Думаю, это был твой план.
Смелость такого решения хорошо сочеталась с его твердо
сжатым ртом.
- Мой и Хелен, - он указал подбородком на женщину в
ярких лохмотьях и стеклянных браслетах, которая повернулась на
ходу, чтобы стрельнуть подведенными глазами в сторону
ближайшего из Товарищей. - Хелен - это сокровище, а не
девушка. Она стоит десятерых таких, как мы, и ей не очень-то
нравится, когда ее перебрасывают от одного похотливого кабана к
другому без всяких там позволений или извинений, и это после
того, как она столько времени была полноправной хозяйкой дома,
- он хохотнул; это был теплый веселый рокот под золотистым
пушком у него на груди. - Это ей пришло в голову караулить
твое появление, посылая то одну, то другую девушку отнести
наверх какую-нибудь еду и кувшин с пивом и полюбезничать с
часовым на стенах. И когда поднялся крик, и девушка, что была в
тот момент наверху, слетела вниз, вереща, что ты уже наступаешь
Морским Волкам на пятки, мы поняли, что настал момент приводить
наши планы в действие. К этому времени мы по большей части
лежали затаившись в кустах в старом монастырском саду, а
кое-кто из нас тайком поднялся на вал и расправился со стоящими
там дозорными..., - он сделал легкое, жуткое колющее движение
большими пальцами. - Это достаточно легко, если тебе удается
подобраться к своей жертве так близко, чтобы ударить ее в
затылок прежде, чем она тебя услышит. Их было не очень много,
но их оружие добавило кое-что к нашим запасам. К этому времени
первые из Морских Волков уже добежали до моста, а остальное ты
знаешь.
- Остальное я знаю.
- Если вдуматься, достаточно просто.
- Если вдуматься, - отозвался я, и мы обменялись
удовлетворенным взглядом.
Все это время по городу - то ближе, то дальше - шла
охота, и ветер то и дело доносил до нас вонь потухшего пожара.
По заросшей травой улице прозвучали торопливые шаги, и когда я
обернулся, со мной рядом остановился Флавиан.
- Оиску удалось уйти, сир, - сказал он. Он был черным от
дыма и не очень твердо держался на ногах, но сумел отдать
старый гордый салют легионеров с необычайной четкостью. - Мы
вывернули наизнанку весь город, но о нем не было ни слуху, ни
духу.
Я устало пожал плечами.
- А-а, ладно; мне хотелось бы довести охоту до конца и
прикончить весь выводок, но думаю, что два поколения из трех -
На следующий день мы выехали к побережью, оставив Кабаля
кантиям, то разделываться с ним придется Амброзию - или нам
как-нибудь в другой раз... Тут ничего не поделаешь, Малек.
- Да, сир, - отозвался Флавиан, а потом быстро добавил:
- Сир, тут еще кое-что. В одном из домов там, у восточных
ворот, мы нашли мальчишку. Мы думаем, что он принадлежит к их
знати.
- Тогда почему бы они бросили его здесь? Он ранен?
- Нет, сир, он...
- Так что же? Приведи его сюда.
Какое-то мгновение он упрямо молчал, а потом сказал:
- Я думаю, может быть... Я думаю, тебе следовало бы пойти
самому, сир.
Я бросил на него удивленный и вопрошающий взгляд и
поднялся на ноги.
- Хорошо, я пойду, - я ненадолго положил руку на плечо
рослого кузнеца. - Попозже я хотел бы поговорить со всем твоим
отрядом. А пока доставь ваших раненых к моему лекарю Гуалькмаю;
любой из моих людей скажет тебе, где его найти.
Я подозвал к себе одного из Товарищей, который как раз
проходил мимо, и передал ему Ариана, в последний раз похлопав
жеребца по влажной, поникшей шее; потом повернулся к арке
форума и вместе с пристроившимся сзади Флавианом вышел на
главную улицу.
- Говоришь, у восточных ворот?
- На узкой улочке совсем рядом с ними.
Мы пошли дальше в молчании. Улица, на которой среди
облупившихся стен римского города теснились дымящиеся хибарки
саксов, казалась странно пустой - потому что охота
переместилась в дальний конец города и обнаружила
зернохранилище - то есть, на ней не было живых. Тел,
распластавшихся темными пятнами в сиянии гневного заката, там
было достаточно. Один раз мимо нас прошла группа плачущих
женщин и детей, которых мои люди гнали в сторону старой
крепости, где их было легче держать под стражей, чем в городе;
но их было немного - даже их. Довольно большому числу, думаю,
удалось бежать, и они, должно быть, направлялись к побережью;
что касается остальных, то этим пламенным золотистым вечером в
Эбуракуме было что-то вроде побоища. Что ж, это могло научить
прибрежные поселения бояться Бога, а заодно и Артоса Медведя...
Мы подошли к узкой улочке у самых восточных ворот,
свернули в нее, и в тот же миг свирепые лучи заката исчезли,
словно отрезанные ножом, и на нас нахлынули холодные воды
сумерек. Где-то в середине улицы в открытом дверном проеме
виднелся проблеск шафранного света, уже расплывающегося поперек
дороги неярким желтым пятном. У двери стояло несколько
Товарищей; они расступились в молчании неимоверно усталых
людей, чтобы дать мне дорогу. Кто-то принес факел, зажженный, я
думаю, от тлеющей крыши или чьего-то брошенного очага; и в его
свете я увидел, что пол у меня под ногами, хоть и белый от
птичьего помета, падающего из прилепившихся под дырявой крышей
ласточкиных гнезд, выложен тонкой мозаикой, а на
оштукатуренных, вонючих стенах проступают не только пятна
сырости, но и следы краски. Сбоку от меня была другая открытая
дверь, и рядом с ней стоял один из Воинов Голубого Щита. Я
взглянул на Флавиана, потом повернулся и прошел туда; человек с
факелом последовал за мной.
Комната была довольно маленькой, но все равно самодельный
факел оставлял стены в тени, и когда тот, кто держал его,
поднял руку, весь свет сосредоточился на двух фигурах в центре.
На низкой кровати с соломенным тюфяком лежала женщина; женщина,
скрытая длинными прямыми складками пунцового платья, с
мерцающим на голове золотым королевским венцом. А рядом,
согнувшись над ней, сидел мальчик лет четырнадцати, одна рука
которого оборонительным жестом прикрывала ее тело. На один
кратчайший миг - один удар крыла - эта сцена застыла в сердце
тишины, как пчела внутри слезы янтаря. Потом, когда я вошел,
мальчишка вскочил на ноги, словно дикий звереныш, и рывком
повернулся ко мне. Но женщина не шевельнулась, не дрогнула под
прямыми складками пунцового платья, которые сбегали, ровные,
как желобки на колонне, от белой шеи до неподвижных ступней.
- Не прикасайтесь к ней! - проговорил он сквозь зубы. Я
редко видел, чтобы кто-нибудь делал это по-настоящему, но у
мальчишки это получилось. У него были белые, крепкие зубы, и
мне показалось, что я смотрю на какое-то красивое, полное сил
дикое животное, которое в любой момент может вцепиться мне в
горло.
- Не смей к ней прикасаться!
И в тот момент я даже не осознал, что он говорит на - в
некотором роде - британском языке.
Я медленно двинулся вперед, держа ладони открытыми и
опущенными вдоль бедер.
- Я не прикоснусь к ней.
Я стоял, глядя на женщину, слыша далекий шум города и
гудение голосов за дверью; слыша быстрое, прерывистое дыхание
стоящего рядом со мной мальчишки; и в глубине, более
могущественную, чем все остальное, - тишину этой комнаты.
Знатная дама, мертвая и убранная для погребального костра, в
своем самом роскошном платье и с золотым венцом своего
достоинства на голове. Дама, судя по ее виду, из королевской
семьи своего народа; и необыкновенно красивая женщина. она не
была молода. Это нелегко - определять года умерших, потому что
иной раз на лицо возвращается юность, иной раз приходит
старость; но свет факела сиял на рассыпанных по подушке волосах
спелыми переливами пшеничного поля в низких лучах закатного
солнца - хотя там были и серые нити, в этом сиянии; и ни
изможденность, оставленная долгой лихорадкой, ни первые, едва
заметные пятна смерти под глазами и у крыльев выгнутых ноздрей
не могли омрачить красоту ее лица или смягчить его полную
безжалостность. Ее глаза были подобающим образом закрыты, но
пока я смотрел на нее, во мне росло убеждение, что, открытые,
они были бы такими же зеленовато-серыми, как другие глаза, что
я видел недавно. Я никогда не встречал ее раньше, в этом я был
так же уверен, как и тогда, с Игерной. Но я был рад, что эти
глаза закрыты; мне было бы неприятно увидеть их: в них могло
быть слишком много власти - и власти недоброй. Внезапно и без
каких бы то ни было видимых причин я вспомнил, как старый
Аквила описывал мне леди Роуэн, которую он однажды, в свою
бытность пленником, видел при дворе ее отца. "Ведьма, золотая
ведьма в пунцовом платье". Леди Роуэн, дочь графа Хенгеста,
которая так приворожила Вортигерна Рыжего Лиса, что ради нее он
бросил свою жену, - а затем использовала свою власть над ним
против него и в интересах своего отца. Леди Роуэн, которая,
когда для Вортигерна наступили дни изгнания и позора, предала
его и вернулась к своему народу, - но, как говорили, не
раньше, чем зачала от него сына.
Я повернулся и взглянул на мальчика, который стоял, широко
расставив ноги и по-прежнему, насколько возможно, заслоняя ее
от меня своим телом, и обнаружил, что смотрю в глаза,
серо-зеленые, как мелководье в пасмурный день, - глаза
Хенгеста, хотя они были выбиты и залиты кровью в последний раз,
когда я их видел; глаза Окты, сверкающие на меня из-под белого
бунчука всего лишь этим вечером, за мгновение до того, как я
нанес удар. Но волосы мальчика были темнее, чем у них, темнее,
чем у его матери; они были огненно-рыжими, как лисья шкура.
Так что я знал ответ на свой вопрос уже тогда, когда его
задавал.
- Кто ты?
- Я - Сердик, сын Вортигерна, короля Британии. А леди
Роуэн, которая была моей матерью, была дочерью графа Хенгеста
из народа ютов.
Он говорил ровным тоном, тоном мальчика, который отчаянно
боится, что его голос может сорваться.
- И что же ты здесь делаешь, Сердик, сын Вортигерна?
- Я сижу со своей матерью.
- Тебе придется придумать более правдоподобную историю.
Оиску благополучно удалось уйти; и неужели ты хочешь, чтобы я
поверил, что люди из твоего собственного племени, племени твоей
матери, оставили бы тебя здесь во власти Артоса Медведя?
Он был мужественным пареньком; я видел, что он отчаянно
