впились в сердцевину неприятельского войска. Теперь саксы
начали падать всерьез, и я почувствовал, как скрытые от глаз
лучники нагибаются за следующей стрелой, лежащей перед ними на
земле или торчащей из распущенного колчана на луке седла...
Я услышал, как вдали на наших линиях кто-то выкрикнул
приказ, и наши копейщики, испуская свой короткий и резкий
боевой клич, понеслись вниз по склону. Немногочисленные лучники
на саксонских флангах, не в состоянии увидеть наших, бьющих по
ним из укрытия, обратили свои короткие смертоносные стрелы
против копий - и тут пришло время спустить свору.
- Протруби мне атаку.
Стоящий рядом всадник поднес к губам огромный рог и выдул
один долгий мощный звук, от которого по всей долине, как
испуганная птица, заметалось эхо. Почти в тот же самый миг
трубач Бедуира на дальнем левом фланге подхватил этот сигнал; у
наших людей вырвался могучий крик, и оба крыла конницы
рванулись вперед; копья, только что неподвижно торчавшие вверх,
как одно, опустились горизонтально. Я низко пригнулся в седле,
упершись ступнями в стремена, чтобы удержаться при неизбежном
ударе; чувствуя каждой частицей своего существа, как отдается
покачивание нацеленного копья в моей ладони и пальцах; слыша за
спиной грохот летящих копыт моего эскадрона.
Мы ударили по ним на полном скаку с обоих флангов.
У них не было возможности образовать стену из щитов; в
первый момент столкновения это было не битвой в том смысле, в
каком я ее понимал, а просто кровавой бойней. Но что бы плохого
ни говорилось о Морских Волках, еще никто не ставил под
сомнение их отвагу. Каким-то образом они сомкнули и укрепили
свои ряды; они сражались, как герои; лучники стояли
непоколебимо, словно скалы, хотя их число неуклонно уменьшалось
под темным градом длинных британских стрел, и без остановки
стреляли в нас в ответ. Стоящие в центре дружинники Хенгеста
удерживали нас копьями и секирами еще долго после того, как у
них закончились легкие метательные топорики; обнаженные,
измазанные кровью и грязью берсерки бросались прямо на наши
копья, чтобы заколоть наших лошадей из-под брюха. Потом я был
рад, что в конечном итоге это все же было битвой, а не
избиением. Но в те мгновения я видел все сквозь багровую дымку
и почти ничего не чувствовал.
Солнце село, и сумрак, словно медленно возвращающийся
прилив, начал заполнять долину; и только тогда они наконец
дрогнули и побежали. Они тянулись прочь, изодранная в клочья
тень того войска, что пронеслось через ручей в последних лучах
заката - вроде бы так недавно; и когда мы летели вслед за ними
вниз, к броду, рог протрубил еще одну высокую ноту, и Кей и его
бешеные всадники устремились на них из дальнего леса.
В быстро угасающем свете их основным силам все же удалось
уйти; и мы, те, кому на плечи легла основная тяжесть битвы,
оставили Кея гнать их дальше, к холмам, а сами прекратили
преследование и повернули обратно к длинному лесистому гребню,
под которым разыгралось сражение, и к той работе, что еще ждала
нас там.
Несколько лучников, вместе с погонщиками из обоза и
женщинами, уже бродили среди лежащих фигур, разглядывая каждую,
чтобы проверить, друг это или враг, ранен он или убит. Наших
убитых сносили в сторону для погребения, а саксов оставляли
воронам и волкам, если те, по случайности, не удалились еще в
свои летние крепости; это должно было на какое-то время сделать
дорогу на Эбуракум малоприятной, но у нас были другие дела,
кроме как хоронить саксов. Саксонских раненых аккуратно
добивали ножом; сомневаюсь, чтобы они в подобных случаях дарили
нашим людям такую же быструю и легкую смерть, но я всегда
решительно возражал против того, чтобы калечить людей - по
меньшей мере, живых людей - и те несколько женщин, которые
поначалу, в самые первые дни, попытались этим заняться, быстро
поняли свою ошибку.
Я покинул место сражения и, когда Эмлодд забрал у меня
Ариана (старый боевой конь продолжал шарахаться и всхрапывать,
и железные подковы на его передних копытах были измазаны кровью
и мозгами), пошел посмотреть, как обстоят дела с нашими
ранеными. Толпа добросердечных горожан Дэвы помогала погрузить
тех, чье состояние было наиболее тяжелым, на повозки и
привезенные с ферм тележки. В лагере мы не могли о них
позаботиться, а на следующий день нам нужно было с первыми
лучами солнца отправляться в погоню за саксами, чтобы упрочить
сегодняшнюю победу, так что для раненых было лучше, чтобы их
отвезли назад в Дэву, даже если бы некоторые из них умерли по
дороге от тряски. В Дэве должно было найтись достаточно людей,
которые могли бы за ними ухаживать; там был даже лекарь,
хороший, хотя обычно пьяный.
С обращенной к Дэве стороны леса, посреди нашего
вчерашнего лагеря, был разведен огромный костер; повозки и
тележки были подтянуты к самой дальней границе круга света, и
Гуалькмай, левая рука которого тоже была перевязана ниже локтя
грязной тряпкой, невозмутимо хромал среди раненых, осматривая
каждого по мере того, как их приносили из-за деревьев; ему
помогали священник и несколько женщин. В его лице, сером и
замкнутом, была мягкость и полная отрешенность от всего
остального, которые приходили к Гуалькмаю только тогда, когда
он занимался своим ремеслом. Мне хотелось поговорить и с самими
ранеными; но это должно было подождать. Я никогда не донимал
Гуалькмая вопросами, когда у него было такое лицо. Думаю, мне
казалось, что встать между ним и тем, что он делает, было бы в
некотором роде бесцеремонностью.
Поэтому я оставил его и его раненых и вернулся к огромному
костру, где было установлено знамя и где уже выдавали ужин; и
там меня ждал Бедуир.
- Кто присматривает за погребением наших убитых? -
спросил я.
- Сейчас этим занимается Элун Драйфед. Я отдал приказ,
чтобы люди сменяли друг друга, потому что здесь, в этой глуши,
могилу придется делать глубокой.
- Мы можем использовать землю из рвов - кроме той, что
пойдет на приведение в порядок дороги, - чтобы насыпать над
ними хороший, надежный курган.
Он кивнул, глядя в огонь из-под одной ровной и одной
насмешливой брови.
- Хочешь, чтобы брат Саймон пробубнил над ними несколько
молитв, прежде чем мы засыплем их землей? Я так никогда и не
узнал, какому богу поклонялся Бедуир, если он вообще поклонялся
какому-либо из них; вне всякого сомнения, это не был Христос.
Может быть, это было нечто между рукой и струной арфы...
- Раз уж с нами есть священник, мы можем с таким же
успехом хоть как-то его использовать, - ответил я. - Но для
молитв будет достаточно времени, когда он закончит помогать
Гуалькмаю с ранеными. Сначала живые, потом мертвые.
- Всему свое время. Что ж, гораздо больше саксов будет
кормить волков, чем христиан - дожидаться молитв и
намогильного кургана.
- Да, - сказал я. - Насколько можно пока судить, наши
потери были удивительно легкими по сравнению с их потерями.
Он посмотрел на меня, вздергивая свою летящую бровь.
- Удивительно? Если вспомнить об этих медвежьих ямах?
Какое-то мгновение я молчал, потом сказал:
- Это был не тот способ ведения битвы, который я бы
предпочел. Сначала, после того, как в бой вступили Товарищи, я
думал, что это будет резня. Я рад, что в конце концов это
все-таки переросло в сражение.
- Ты странный человек, милорд Артос Медведь. Иногда мне
кажется, что ты начинаешь почти любить саксонское племя.
- Только когда я держу сакса за горло, а он держит за
горло меня. Не раньше - и не позже.
Двое людей из моего эскадрона вынырнули из черного мрака
между деревьями, волоча за собой какое-то тело. Тело, которое,
судя по тому, как они с ним обращались, принадлежало саксу, а
не кому-нибудь из наших. Они швырнули его наземь в ярком
красноватом свете костра и перевернули на спину; их молчаливое
ликование говорило гораздо громче любых слов. Потом Берик
Старший просто сказал:
- Мы нашли вот это.
Он лежал, некрасиво распластавшись под Алым Драконом, где
его бросили мои люди, и все же в нем до сих пор чувствовалось
некое достоинство. Старик, старый исполин, с яркими,
сверкающими, как золотая проволока, прядями в торчащей седой
бороде и в спутанной копне разметавшихся вокруг головы волос. Я
опознал его сначала по графскому браслету, обвивавшему его
правую руку, потому что копье попало ему между глаз, но,
вглядевшись повнимательнее в разбитое, залитое кровью лицо,
узнал коварный, жестокий рот, растянутый теперь в застывшем
оскале. Но, думаю, главным образом я узнал то величие, которое,
казалось, все еще окутывало его, атмосферу чего-то, что делало
его - этого старого врага Амброзия - гигантом больше нежели в
физическом смысле. Хенгест, ютский авантюрист, ставший военным
вождем саксонских орд, брошенный теперь наземь, как дань, перед
британским знаменем, которое слабо шевелилось над ним в потоках
ночного воздуха.
Теперь нам оставалось разделаться с его сыном и внуком.
- Та-ак, - тихо сказал Бедуир. - Граф Хенгест наконец
возвращается к своим Властителям Бури. Ему бы следовало умереть
в штормовую ночь, среди мечущихся от холма к холму молний, а не
в спокойный летний вечер, когда воздух напоен запахом
боярышника.
- Он был царственным быком, - сказал я. - Хвала Богу,
что он мертв.
Позже, когда я, все еще держа в руке недоеденную лепешку,
начал обходить сторожевые костры, ко мне подошел неизвестно
откуда появившийся Флавиан.
- Сир, в эскадроне все в порядке. Когда мы утром
снимаемся с лагеря?
- На рассвете.
- Тогда если я вернусь за час до этого... Дэва всего в
шести милях отсюда... Если я передам эскадрон Феркосу...
я остановился и повернулся к нему. Наверно, я устал
сильнее, чем думал, и мое терпение лопнуло, как туго натянутая
тетива.
- О, Бога ради, Флавиан! До рассвета осталось около пяти
часов; какой, как ты думаешь, будет завтра прок от капитана
моего третьего эскадрона, если он проведет одну половину ночи,
носясь верхом по окрестностям, а другую - надрывая себе сердце
в постели с девушкой?
Даже в тусклом свете сторожевого костра я увидел, как к
его лбу прихлынула кровь, и почувствовал такую же злость на
себя, как мгновением раньше - на него. Я быстро сказал:
- Мне очень жаль, Флавиан. Это было непростительно с моей
стороны.
Он покачал головой.
- Нет, я... Глупо было, что я подумал об этом.
Я положил руку ему на плечо.
- Да, но не в том смысле, что ты имеешь в виду. Разве ты
не попрощался с ней перед уходом?
- Попрощался.
- И неужели, как ты думаешь, вам обоим не было достаточно
больно в тот раз? Пошли ей весточку, что ты цел и невредим; но
если ты сейчас вернешься, вы только будете страдать заново.
- Наверно, ты прав. Может быть, так будет лучше для
нее...
Когда я пошел дальше, он снова вернулся к костру, вытащил
из-под пряжки на плече увядший пучок цветов боярышника и уронил
его в огонь. Выглядело это так, словно он давал обет и приносил
жертву.
x x x
Кей и его отряд вернулись ночью, потеряв Морских Волков в
темноте; и с первыми лучами солнца, похоронив мертвых и
благополучно доставив раненых в Дэву, мы направились по
Эбуракумской дороге на восток, по следу удирающих саксов;
охотник из Маленького Темного Народца который первым сообщил
нам об их приближении, пошел с нами проводником. В сражении
предыдущего дня мы потеряли не только людей, но и лошадей,
