золотились.
- Принесла цветы?
Она улыбнулась, опустив ресницы. Он почувствовал холод. Она
прошла мимо, не произнеся ни слова, опустилась на колени у
основания менгира, коснулась ладонью камня.
- Я не приношу цветов, - слегка подняла она голову. - А те,
что лежат, для меня.
Он глядел на нее. Она стояла на коленях так, что заслоняла
от глаз последнее имя, высеченное на камне. Она была светлой,
неестественно светлой, какой-то даже светящейся на темном фоне
менгира.
- Кто ты? - медленно спросил он.
Она улыбнулась, и снова повеяло холодом.
- Не знаешь?
"Знаю, - подумал он, глядя в холодную голубизну ее глаз. -
Да, кажется, знаю".
Он был спокоен. Иначе он не умел. Уже не умел.
- Меня всегда интересовало, как ты выглядишь, госпожа.
- Не надо меня так величать, - тихо ответила она. - Ведь мы
знакомы много лет.
- Верно, - подтвердил он. - Говорят, ты все время идешь
следом. Не отступая ни на шаг.
- Иду. Но ты никогда не оглядывался. До сих пор. Сегодня
оглянулся впервые.
Он молчал. Ему нечего было сказать. Он устал.
- Как... как это произойдет? - спросил он наконец, холодно
и без эмоций.
- Я возьму тебя за руку, - сказала она, глядя ему в глаза.
- Возьму за руку и поведу через луг. В туман, холодный и
мокрый.
- А дальше? Что там дальше, за туманом?
- Ничего, - усмехнулась она. - Дальше ничего. Ничего...
- Ты шла следом за мной, - сказал он. - А догнала других,
тех, с которыми я встречался на пути. Почему? Важно было, чтобы
я остался один, верно? Чтобы наконец испытал страх. Признаюсь
тебе. Я всегда тебя боялся, всегда. Не оглядывался из-за
страха. Из-за боязни увидеть тебя идущей следом. Боялся всегда,
всю жизнь, вся моя жизнь прошла в страхе. Я боялся до... сего
дня.
- До этого дня?
- Да. До этого. Вот мы стоим лицом к лицу, а я не чувствую
страха. Ты отняла у меня все. Даже страх.
- Почему же тогда твои глаза полны ужаса, Геральт из Ривии?
Твои руки дрожат, ты бледен. Почему? Неужто так сильно боишься
увидеть последнее, четырнадцатое имя, выбитое на обелиске?
Хочешь, я скажу тебе, как оно звучит?
- Не надо. Я знаю его. Круг замыкается, змея погружает зубы
в собственный хвост. Так должно быть. Ты и это имя. И цветы.
Для нее и для тебя. Четырнадцатое имя, выбитое в камне, имя,
которое я произносил среди ночи и при свете солнца, в холод,
жару и дождь. Нет, я не боюсь произнести его сейчас.
- Ну так произнеси.
- Йеннифэр... Йеннифэр из Венгерберга.
- А цветы для меня.
- Давай кончать, - с трудом проговорил он, - Возьми меня за
руку.
Она встала, подошла, он почувствовал исходящий от нее
холод, резкий, пронизывающий холод.
- Не сегодня, - проговорила она. - Когда-нибудь - да. Но не
сегодня.
- Ты взяла у меня все...
- Нет, - прервала она. - Я ничего не забираю. Я только беру
за руку. Чтобы никто не был в такую минуту одинок. Один в
тумане... До свидания, Геральт из Ривии. До встречи.
Когда-нибудь.
Он не ответил. Она медленно повернулась и ушла. Во мглу,
которая неожиданно затянула вершину Холма, во мглу, в которой
исчезло все, в белую, мокрую мглу, в которой растворились
обелиск, лежащие у его основания цветы и четырнадцать
высеченных на нем имен. Не было ничего - только мгла и мокрая,
блестящая от росы трава под ногами, трава, которая пахла
дурманяще, тяжело, сладко, до боли в висках, до забытья,
усталости...
- Господин Геральт! Что с вами? Вы уснули? Я же говорил, вы
еще слабы. Зачем было лезть на откос?
- Я уснул, - протер лицо рукой ведьмак. - Уснул, надо же...
Ну ничего, Йурга, жара...
- Да уж печет - не продохнешь... Надыть ехать, господин.
Пошли, я помогу вам спуститься с кручи.
- Да нет, ничего...
- Ничего, ничего. А что ж тогда качаетесь? На кой хрен
лезли в гору в такую жарищу? Приспичило имена прочитать? Так я
мог вам их и без того перечислить. Ну что с вами?
- Ничего, Йурга... Ты действительно помнишь все имена?
- Само собой.
- Давай-ка проверим, как у тебя с памятью... Последнее.
Четырнадцатое. Какое?
- Ну и невера. Ни во что не верите. Проверить хотите, не
вру ль? Я же сказал, эти имена у нас каждый ребенок знает.
Последнее, говорите? Ну что ж, последнее - Йойоль Гретхен из
Каррераса. Может, знали?
Геральт отер запястьем веки. И глянул на менгир. На все
имена.
- Нет. Не знал.
8
- Господин Геральт?
- Да, Йурга?
Купец наклонил голову, некоторое время помолчал, накручивая
на палец кончик тонкого ремешка, которым приводил в порядок
седло ведьмака. Потом легонько ткнул кулаком в спину державшего
вожжи парня.
- Садись на запасную, Поквит. Я повезу. Садитесь ко мне на
козлы, господин Геральт. А ты чего возле телеги околачиваешься,
Поквит? А ну давай скачи вперед! Нам тута поговорить надыть,
твои уши нам ни к чему!
Плотва, следовавшая за телегой, заржала, дернула постромки,
видимо позавидовав кобыле Поквита, галопом пошедшей по тракту.
Йурга чмокнул, слегка тронул коней вожжами.
- Да, - сказал он, немного помешкав, - дело такое,
господин... Я обещал вам... Тогда на мосту... Поклялся... Дал
обет...
- Не надо, - быстро прервал ведьмак. - Не надо, Йурга.
- Надо, - резко сказал купец. - Мое слово не дым. То, что я
дома застану, а чего не ожидал, будет ваше.
- Прекрати. Ничего мне от тебя не надо. Мы квиты.
- Нет уж, господин. Ежели я чего такое в дому застану,
сталбыть, это Предназначение. А если над Предназначением
посмеяться, ежели соврать - оно строго покарает.
"Знаю, - подумал ведьмак. - Знаю".
- Но... господин Геральт...
- Что, Йурга?
- Ничего в доме я не застану такого, чего б не ожидал.
Ничего и уж наверняка не то, на что вы рассчитывали. Господин
ведьмак, слышь-ка, Златулина, моя жена, боле детей после
остатнего иметь уже не может, и уж чего-чего, а ребеночка-то
дома не будет. Похоже, здорово вы маху дали.
Геральт не ответил.
Йурга тоже замолчал. Плотва снова фыркнула, дернула мордой.
- Но у меня двое сынов, - вдруг быстро приговорил Йурга,
глядя вперед, на тракт. - Двое здоровых, сильных и неглупых.
Ведь должен же я их куда-нито со временем определить. Один,
думал, со мной по купецкому делу пойдет, а другой...
Геральт молчал.
- Что скажете? - Йурга повернул голову, взглянул на него. -
Вы потребовали на мосту поклясться. Вам нужен был пацан для
вашего ведьмачьего дела, ведь ничто другое. Так почему ж этот
ребенок обязательно должен быть нежданный? А жданный быть не
может? Двое у меня, один, сталбыть, пусть на ведьмака учится.
Дело как дело. Не лучше, не хуже...
- Ты уверен, - тихо отозвался Геральт, - что не хуже?
- Защищать людей, - прищурился Йурга, - жизнь им спасать -
какое это, по-вашему, дело, плохое или доброе? Те четырнадцать
на Холме? Вы на том мосту? Что делали - добро или зло?
- Не знаю, - с трудом проговорил Геральт. - Не знаю, Йурга.
Порой мне кажется, что знаю. А в другой раз - сомневаюсь. Ты
хотел бы, чтобы твоего сына мучили такие сомнения?
- Пусть мучают, - серьезно сказал купец. - Пусть бы мучили.
А Предназначения своего никто не минует.
Ведьмак не ответил.
Тракт сворачивал к высокому откосу, к кривым березам,
неведомо как державшимся на почти отвесном склоне. У берез были
желтые листья. "Осень, - подумал Геральт, - снова осень". Внизу
посверкивала река, белел новенький частокол сторожевой вышки,
крыши домишек, ошкуренные бревна пристани. Скрипел ворот.
Подходил к берегу
паром, гоня перед собою волну, расталкивая
воду тупым носом, разгоняя плавающие на поверхности соломинки и
листья, неподвижные в грязной корке пыли. Скрипели канаты,
которые тянули перевозчики. Собравшаяся на берегу толпа шумела,
все было в этом шуме: крик женщин, брань мужчин, плач детей,
рев скота, ржание лошадей, блеяние овец. Однообразная басовая
музыка страха.
- Прочь! Прочь, сдай назад, чертовы дети! - кричал конный,
голова которого была обмотана окровавленной тряпкой. Его конь,
погрузившись по брюхо, пробивался, высоко поднимая передние
ноги, разбрызгивая воду. На пристани галдеж, крик - щитоносцы
грубо расталкивали толпящихся, били куда попало наконечниками
копий.
- Прочь от парома! - рычал конный, размахивая мечом. -
Только армия! Прочь, не то буду головы рубить!
Геральт натянул поводья, остановил Плотву, танцующую у
самого края ущелья.
По ущелью, бряцая оружием и латами, шли тяжеловооруженные
воины, вздымая облака пыли, закрывающей бегущих в арьергарде
магов.
- Гера-альт!
Он глянул вниз. На сброшенном с тракта возу, заполненном
деревянными клетками, подскакивал и размахивал руками худощавый
мужчина в вишневой курточке и шапочке с пером цапли. В клетках
трепыхались, кудахтали и гоготали гуси и куры.
- Гера-альт! Это я!
- Лютик? Давай сюда!
- Прочь! Прочь от парома! - ревел на пристани конный с
перевязанной головой. - Паром только для солдат! Хотите на тот
берег, сукины дети, так за топоры и в лес, плоты вязать! Паром
только для солдат!
- О боги, Геральт, - сопел поэт, взбираясь по склону
ущелья. Его вишневая курточка была, словно снегом, усыпана
птичьими перьями. - Видишь, что творится? Эти, из Соддена,
наверняка проиграли бой, началось отступление. Да что я говорю,
какое там отступление? Бегство, просто-напросто паническое
бегство! И нам надо отсюда драпать, Геральт! На тот берег
Яруги...
- Ты что тут делаешь. Лютик? Откуда взялся?
- Что делаю? - буркнул бард. - И ты еще спрашиваешь! Бегу,
как все, весь день на заднице шишки набиваю на этой колымаге!
Коня ночью у меня спер какой-то стервец! Геральт, умоляю,
вытащи меня из этого ада! Говорю тебе, нильфгаардцы могут тут
появиться в любой момент! Кто не отгородится от них Яругой,
пойдет под нож. Под нож, понимаешь?
- Не паникуй, Лютик.
Внизу, на пристани, ржание коней, силой затаскиваемых на
паром, бьющих копытами по доскам. Вопли. Суматоха. Плеск воды,
в которую плюхнулась телега, рев волов, выставивших морды на
поверхность. Геральт смотрел, как мешки и ящики с воза
перевернулись в потоке, ударились о борт парома, поплыли. Крик,
проклятия, ругань. В ущелье туча пыли, топот.
- По очереди! - орал перевязанный, напирая лошадью на
толпу. - Порядок, мать вашу! По очереди!
- Геральт, - простонал Лютик, хватаясь за стремена. -
Видишь, что творится? Нам ни в жизнь не попасть на паром.
Солдаты переправятся, сколько успеют, а потом сожгут, чтобы им
не воспользовались нильфгаардцы. Так ведь делают всегда, нет?
- Точно, - кивнул ведьмак. - Так обычно делают. Однако я не
понимаю, почему такая паника? Что это, первая война, других не
бывало? Как обычно, дружины королей поперебивают половину друг
друга, а потом короли договорятся, подпишут мир, и оба
надерутся по сему случаю. Для тех, кто сейчас ломает ребра на
пристани, в принципе ничего не изменится. Так чего же ради
такой шум-гам?
Лютик внимательно посмотрел на него, не отпуская стремени.
- Похоже, у тебя паршивые сведения, Геральт, - сказал он. -
Или ты не в состоянии понять их значения. Это не обычная война
за наследование трона или огрызок земли. Это не стычка двух
феодалов, за которой кметы наблюдают, не прерывая сенокоса.
- Тогда что же это такое? Объясни ты мне, потому как я в
самом деле не знаю, что творится. Между нами говоря, меня не
очень-то все это интересует, но все же объясни, будь добр.
- Подобной войны никогда еще не было, - серьезно сказал
бард. - Армии Нильфгаарда оставляют за собой выжженную землю и
