Если чего-то хочешь, крикни. Я всегда рядом.
- А я вот как раз и не хочу, чтобы ты был рядом, - указала она тихо,
вполголоса, но вполне внятно. - Мне надо помочиться.
Когда он вернулся, чтобы забрать ночной горшок, она лежала на
топчане, ощупывая материю, прижатую к щеке лентами и охватывающую лоб и
шею. Когда минуту спустя Высогота снова подошел к ней, она не
пошевелилась, чтобы изменить позу, а лишь спросила, глядя в потолок:
- Четверо суток, говоришь?
- Пятеро. После нашего последнего разговора прошли еще сутки. Все это
время ты спала. Это хорошо. Тебе сон необходим. - Я чувствую себя лучше.
- Рад слышать. Снимем повязку. Я помогу тебе сесть. Возьми меня за
руку.
Рана затягивалась хорошо и не мокла. На этот раз почти не пришлось с
болью отрывать тряпицу от струпа. Девушка осторожно дотронулась до щеки.
Поморщилась. Высогота знал, что причиной была не только боль. Всякий раз
она заново убеждалась в размерах раны и понимала, сколь она серьезна. С
ужасом убеждалась, что то, что раньше она чувствовала прикосновением, не
было кошмаром, вызванным температурой. - У тебя есть зеркало? - Нет, -
солгал он.
Она взглянула на него, пожалуй, впервые совершенно осознанно.
- Стало быть, все настолько плохо. - Она осторожно провела пальцами
по швам.
- Рана очень обширная, - прогудел он, злясь на себя за то, что
вынужден объяснять и извиняться перед девчонкой. - Опухоль на лице все
еще не спадает. Через несколько дней я сниму швы, а пока буду
прикладывать арнику и вытяжку из вербены. Не стану обматывать всю
голову. Рана хорошо заживает. Поверь мне - хорошо.
Она не ответила. Пошевелила губами, подвигала челюстью, морщила и
кривила лицо, поверяя, что рана делать позволяет, а чего нет.
- Я сварил бульон из голубя. Поешь? - Поем. Только теперь попробую
сама. Унизительно, когда тебя кормят будто паралитичку.
Она ела долго. Деревянную ложку подносила ко рту осторожно и с таким
трудом, словно та весила фунта два. Но справилась без помощи Высоготы, с
интересом наблюдавшего за ней. Высогота был любознательным и сгорал от
нетерпения, зная, что одновременно с выздоровлением девушки начнутся
разговоры, которые могут прояснить загадку. Он знал - и не мог дождаться
этой минуты. Он слишком долго жил в одиночестве, в отрыве от людей и
мира.
Девушка кончила есть, откинулась на подушки. Некоторое время
неподвижно глядела в потолок, потом слегка повернула голову. Невероятно
большие зеленые глаза - в который раз отметил Высогота - придавали ее
лицу невинно детское выражение, в данный момент, однако, противоречащее
жутко искалеченной щеке. Высогота знал такой тип красоты - большеглазый
вечный ребенок, лицо, вызывающее инстинктивную симпатию. Вечная девочка,
даже когда двадцатый или тридцатый дни рождения давно останутся в
прошлом. Да, конечно, Высогота прекрасно знал этот тип красоты. Такой
была его вторая жена. Такой же была его дочь.
- Мне надо отсюда бежать, - неожиданно сказала девушка. - И как можно
скорее. За мной гонятся. Ты же знаешь.
- Знаю, - подтвердил он. - Это были твои первые слова, которые вовсе
не были бредом. Точнее - одни из первых. Потому что прежде всего ты
спросила о своем коне и своем мече. Именно в такой последовательности.
Когда я заверил тебя, что и конь, и меч под надежным присмотром, ты
заподозрила меня в соучастии какому-то Бонарту и решила, что я не лечу
тебя, а подвергаю пыткам надежды. Когда я не без труда вывел тебя из
заблуждения, ты назвалась Фалькой и поблагодарила меня за спасение.
- Это хорошо. - Она отвернулась, словно опасалась смотреть ему в
глаза. - Хорошо, что не забыла поблагодарить. Все, что случилось, я
помню как бы сквозь туман. Не знаю, что было явью, а что сном. И
боялась, что не поблагодарила. Меня зовут не Фалька.
- Об этом я тоже узнал, хотя скорее всего случайно. Ты разговаривала
в бреду.
- Я беглянка, - сказала она, не поворачиваясь. - Беглец. Укрывать
меня опасно. Опасно знать, как меня в действительности зовут. Мне надо
лезть в седло и выматываться, пока они не добрались сюда.
- Ты только что, - мягко сказал он, - с трудом села на горшок. Что-то
я не подставляю себе, как ты залезешь в седло. Но уверяю: здесь
безопасно. Здесь тебя никто не отыщет.
- За мной наверняка гонятся. Идут по следу, перепахивают все
кругом...
- Успокойся. Ежедневно идут дожди, следы найти невозможно. А ты на
безлюдье, у отшельника. В доме пустынника, который отринул себя от мира
или мир от себя так, чтобы миру тоже нелегко было бы его отыскать.
Впрочем, если ты так хочешь, я могу найти способ передать весть о тебе
твоим родным или друзьям.
- Ты даже не знаешь, кто я...
- Ты - раненая девушка, - прервал он. - Убегающая, от кого-то, кто не
задумываясь ранит девушек. Хочешь, чтобы я кому-нибудь сообщил о тебе?
- Некому сообщать, - после краткого молчания ответила она. Высогота
уловил, как изменился ее голос. - Мои Друзья погибли. Все до единого. Он
промолчал.
- Я - смерть, - продолжала она странным голосом. - Каждый, кто
сталкивается со мной, умирает.
- Не каждый, - возразил он, внимательно глядя на нее - Не Бонарт,
тот, чье имя ты выкрикивала в бреду, тот. от которого собираешься теперь
убегать. Ваше столкновение повредило больше тебе, чем ему. Это он...
ранил тебя в лицо?
- Нет. - Она сжала губы, чтобы приглушить то ли стон, то ли
ругательство. - В лицо меня ранил Филин. Стефан Скеллен. А Бонарт...
Бонарт ранил гораздо сильнее. Глубже. Что, я и об этом тоже говорила в
бреду? - Успокойся. Ты ослабла, тебе нельзя перевозбуждаться. - Меня
зовут Цири.
- Я сделаю тебе компресс из арники, Цири. - Подожди... немножко. Дай
мне зеркало. - Я же сказал... - Пожалуйста!
Высогота решил, что дальше оттягивать не стоит. Принес даже каганчик,
чтобы она могла лучше рассмотреть, что сотворили с ее лицом.
- Ну да, - сказала она изменившимся, ломким голосом. - Ну да. Так я и
думала. Почти так, как я думала. Он вышел, задернув за собой занавеску.
Она старалась всхлипывать совсем тихо, так, чтобы он не слышал. Очень
старалась.
***
Через день Высогота снял половину швов. Цири ощупала щеку, пошипела
как змея, жалуясь на сильную боль около уха и большую чувствительность
шеи в районе челюсти. Однако встала, оделась и вышла во двор. Высогота
не возражал и сопровождал ее. Помогать или поддерживать надобности не
было. Она была здорова и гораздо сильнее, чем можно было предполагать.
Покачнулась лишь, когда выходила, и прислонилась к дверному косяку.
- Однако... - Она подавилась воздухом. - Ну и холодина! Мороз, верно?
Уже зима? Сколько же времени я здесь провалялась? Сколько недель?
- Ровно шесть дней. Сегодня пятое октября. Но октябрь обещает быть
очень холодным.
- Пятое октября? - Она поморщилась, ойкнула от боли. - Это как же
так... Две недели? - Что? Какие две недели?
- Не важно, - пожала она плечами. - Может, я что-то путаю... А может,
и не путаю. Скажи, чем тут так жутко несет?
- Шкурами. Я ловлю ондатр, бобров, нутрий и выдр, выделываю шкуры.
Ведь отшельникам тоже надо на что-то жить. - Где моя коняга? - В
овчарне.
Вороная кобыла встретила пришедших громким ржанием, а коза Высоготы
поддержала ее блеянием, в котором прозвучало явное недовольство
необходимостью делить обиталище с другим жильцом. Цири обхватила лошадь
за шею, пошлепала, огладила по загривку. Кобыла фыркала и гребла копытом
содому.
- Где мое седло? Упряжь? Чепрак?
- Здесь.
Он не возражал, не делал замечаний, не высказывал своего мнения.
Просто молчал, опираясь на палку. Не пошевелился, когда она застонала,
пытаясь поднять седло, не дрогнул, когда покачнулась под грузом и
тяжело, с громким стоном хлопнулась на застеленный соломой глинобитный
пол. Не подошел, не помог встать. Просто внимательно смотрел.
- Ну да, - проговорила она сквозь стиснутые зубы, отталкивая кобылу,
пытавшуюся сунуть ей нос за воротник. - Все ясно. Но я должна отсюда
бежать, холера меня забери! Попросту должна! - Куда? - холодно спросил
он.
Она пощупала лицо, продолжая сидеть па соломе рядом с упущенным
седлом. - Как можно дальше.
Он кивнул, словно ответ его удовлетворил, сделав все ясным и понятным
и не оставив места домыслам. Цири с трудом поднялась, даже не пытаясь
наклониться за седлом и упряжью. Только проверила, есть ли у кобылы сено
и овес в колоде, а потом принялась потирать спину и бока лошади пучком
соломы. Высогота молча ждал и дождался. Девушка, побледнев как полотно,
покачнулась, ее понесло на столб, поддерживавший крышу. Высогота молча
подал ей палку.
- Со мной все в порядке. Прости... - У тебя просто закружилась
голова. Ты больна и слаба, как новорожденная. Возвращаемся. Тебе надо
лечь.
***
После захода солнца, проспав несколько часов, Цири вышла снова.
Высогота, возвращаясь от реки, натолкнулся на нее около живой изгороди
из ежевичных кустов. - Не отходи слишком далеко от дома, - сказал он
резко. - Во-первых, ты очень ослабла... - Я чувствую себя лучше.
- Во-вторых, это опасно. Вокруг обширная трясина, бесконечные камыши.
Ты не знаешь тропок, можешь заблудиться или утонуть.
- А ты, - она указала на мешочек, который он тащил, - тропки,
конечно, знаешь. И даже не очень далеко по ним ходишь, стало быть,
болото не очень и велико. Дубишь шкуры, чтобы жить, понятно. У Кэльпи,
моей кобылы, не переводится овес, а поля тут что-то не видать. Мы едим
кур и каши. И хлеб. Настоящий хлеб, не лепешки, что на поду пекут. Хлеба
ты от траппера не получишь. А значит, неподалеку есть деревня.
- Железная логика, - спокойно согласился он. - И верно, провизию я
получаю в ближнем селе. Самом ближнем, но вовсе не близком, лежащем на
краю болота. Трясина прилегает к реке. Я обмениваю шкуры на пищу,
которую мне привозят лодкой, на хлеб, крупу, муку, соль, сыр, иногда
кролика или курицу. Порой привозят известия. Вопроса он не дождался,
поэтому продолжал: - Орава конных за время погони дважды побывала в
деревне. Первый раз предупредили, чтобы тебя не прятать, пригрозили
мужикам огнем и мечом, если тебя в селе прихватят. Второй - обещали
награду. За то, что найдут труп. Твои преследователи убеждены, что ты
валяешься мертвая в лесах, в каком-нибудь яре или лощине.
- И не успокоятся, - проворчала она, - пока не отыщут труп. Уж это я
знаю хорошо. Им нужно доказательство, что я подохла. Без такого
доказательства они не откажутся от поисков. Будут тыркаться всюду. В
конце концов доберутся до тебя.
- Это им очень важно, - заметил Высогота. - Я бы даже сказал,
невероятно важно... Цири стиснула зубы.
- Не бойся. Я уеду прежде, чем они меня найдут. Тебя не подставлю...
Не бойся.
- С чего ты взяла, что я боюсь? - пожал он плечами. - Что, у меня
есть причина бояться? Сюда не пройдет никто, никто тебя здесь не
выследит. Но вот если ты высунешь нос из камышей, то точно попадешь
своим преследователям в лапы.
- Иначе говоря, - гордо вскинула она голову, - я должна здесь
остаться? Это ты хотел сказать?
- Ты не под арестом. Можешь уезжать, когда вздумаешь. Точнее - когда
сумеешь. Но можешь остаться и переждать. Любые, даже самые, горячие
преследователи остывают. Рано или поздно. Всегда. Можешь поверить. Я в
этом разбираюсь. Ее зеленые глаза сверкнули, когда она взглянула на
него. - Впрочем, - быстро сказал он, пожимая плечами и уходя от ее
взгляда, - поступай, как знаешь. Повторяю, я тебя не удерживаю.
- Однако сегодня, - вздохнула она, - я, пожалуй, не уеду. Слаба я
