неприкрытого саботажа: никому не хотелось вспоминать далекие и не слишком
приятные эпизоды. Посыпались тосты за дам, остроты, да еще оркестр призывал
к танцам -- словом, Ольга демонстративно закрыла тетрадку. Это вызвало общее
ликование, даже Дима шепнул мне: "Кажись, потрошение не состоится". Они
плохо знали, с кем имели дело!
Не прошло и часа, как гости обнаружили, что на столах не осталось ни
капли спиртного и что хозяйка не предпринимает никаких усилий, чтобы
возобновить его запас, а в ответ на запросы и иамеки отдельных гостей
официанты, симулируя непонимание и глухоту, притаскивают целые батареи
бутылок с минеральной водой.
Сергей Антоныч хохотал до слез.
-- Кожей чувствовал, что она возьмет свое, -- с торжеством восклицал
он, -- не мытьем, так катаньем. Сдавайтесь, ребята! Патрикеевна, пью этот
боржом за твою удачу!
Ольга скромно поблагодарила и раскрыла тетрадку.
Анатолий Аничкин и Саша Ковальчук, молодые коллеги и любимые ученики
Сергея Антоныча, уже бывали в нашей компании и посему чувствовали себя
вполне раскованно.
-- Вообще говоря, меня смущает эта тетрадка, -- начал Аничкин. -- Мало
ли чего я спьяну наговорю? Или лучше сказать -- с боржому? С одной стороны,
приятно, конечно, стать персонажем крупного художественного полотна, но с
другой -- диссертацию скоро защищать, как бы кого не обидеть, а, Сергей
Аатоныч?
-- Только умолчи, я тебе первый на защите черный шар брошу, --
пригрозил Сергей Антоныч. -- Крой, не взирая на лица!
-- Шеф имеет в виду, -- пояснил Аничкии, что далеко не все из ста
сорока трех гостей вели себя в достаточной степени благородно. Шефу хорошо,
Арбуз ему все прощает, летом шорты, а зимой свитер, которому место в
Ольгином музее -- кустарное изделие времен Бориса Годунова, а каково нам с
Сашей? Раскроет начальство будущую книгу и с возмущением прочитает, как
старший научный сотрудник Аничкин, который через несколько месяцев нагло
рассчитывает защитить докторскую, распространяет о членах ученого совета
самые чудовищные небылицы... Извините, я пас.
-- О начальстве или хорошо, или ничего, -- вставил Ковальчук.
-- Есть один выход, -- предупредив грозный окрик шефа, заметил Аничкин.
-- О тех, кто вел себя пристойно -- так и скажем, а тех, кто праздновал
труса и ревел, как корабельная сирена в густом тумане, скроем под
псевдонимами.
-- Валяй, -- великодушно разрешил Сергей Антоныч. -- Шила в мешке не
утаишь, каждый себя узнает.
И дальше последовал рассказ.
Аркадий Родионович Бузукин в свои шестьдесят пять лет выглядел на
пятьдесят: бывший капитан первого ранга сохранил морскую выправку, уверенную
походку (о том, что вместо правой ноги до колена у него протез, знали далеко
не все) и мозг без признаков склероза. Несмотря на внешнюю суровость и
попытки наладить в НИИ флотскую дисциплину, директор был типичным добряком и
ходатаем по делам подчиненных, которые, надо отдать им справедливость, умело
пользовались этой слабостью. Арбуз в институте был любим, а к его юбилею
готовились с энтузиазмом: сбросились по десятке на банкет, сочинили куплеты
и шуточные адреса, соорудили стенды, на которых отражались его жизнь и
деятельность. Жена Арбуза, его боевая подруга по морской пехоте Анна
Алексеевна, предоставила юбилейному комитету альбом с семейными
фотографиями. Особенно сильное впечатление производила любительская
карточка, на которой полуторагодовалый карапуз торжественно нес в руках
ночной горшок. Надпись гласила: "Профессор Бузукин в начале жизненного
пути". Были и другие экспонаты, вызывавшие тоже положительные, но совсем
иного рода, эмоции. На одной карточке капитан второго ранга, совсем еще
молодой, целовал перед застывшим строем гвардейское знамя, а на другой того
же кавторанга, опирающегося на костыли, держала под руку молоденькая
медсестра в гимнастерке, из-под которой виднелась тельняшка. И надпись:
"Поддержка на всю жизнь".
Руководили банкетом три человека.
Как и всякий директор, Аркадий Родионович опирался на особо
приближенных людей, которым передоверил все хозяйственные функции: на
заместителя по общим вопросам Глебушкина, референта Баринова и председателя
месткома Курова. В жизни часто бывает, что самые приближенные не всегда
оказываются самыми преданными, но когда хозяин об этом узнает, они обычно в
его покровительстве уже не нуждаются. Будучи человеком мудрым, но столь же
доверчивым, Аркадий Родионович полагал, что в данном случае имеют место
исключения, и сердился на жену, которая в этом вопросе проявляла большую
проницательность, и на Попрядухина, который в глаза и за глаза обзывал
тройку фаворитов "арбузными корками, прилипалами, бездельниками и
мошенниками". Почти все остальные сотрудники были солидарны с Попрядухиным,
но старались на сию опасную тему не высказываться, ибо почему-то так
получалось, что каждый, кто высказывался, выпихивался в отпуск в апреле или
ноябре и таинственным образом исчезал из списка на распределение квартир.
-- Я потому начал с этих людей, -- разъяснил Аничкин, -- что двое из
них сыграли существенную роль в первом же акте нашей драмы, я бы даже сказал
-- в первые минуты первого акта. Опоздавших, в том числе Сергея Антоныча, мы
решили не ждать: "Пусть опоздавший плачет, судьбу свою кляня!" -- заявил
Арбуз. И едва оркестр по знаку тамады Глебушкина грянул попурри на морские
темы, и едва сам Глебушкин проникновенно пропел длинный и приторно сладкий
экспромт в честь юбиляра, и едва сам юбиляр успел приказать: "Матросам пить
водку и веселиться!", и едва все сто сорок три человека приступили к этому
приятному занятию, как до нас донеслись крики и потянуло дымом.
Поначалу эти факты не очень нас встревожили: "Наверное, повар влюбился
и жаркое сгорело", -- сострил Глебушкин. Но когда крики усилились и дым
всерьез защекотал носоглотки, Арбуз велел Баринову и Курову разведать
обстановку и доложить. Те почтительно выслушали приказ, рысцой выбежали из
зала в лифтовой холл и через несколько мгновений влетели обратно, размахивая
руками и вопя: "Пожар! Горим!" Мы и опомниться не успели, как они снова
исчезли -- с тем, чтобы больше на сцене не появляться.
-- Так вот они кто... -- протянуяа Нина Ивановна, -- а я-то думаю,
откуда мне знакомы эти фамилии? Только насчет сцены вы ошибаетесь,
объявились они, голубчики, объявились. Раза четыре в 01 звонили, мы еще
удивлялись, почему они так просят их фамилия запомнить, сигнализировать, что
проявили бдительность, что ли? Один из них, помню, очень сокрушался,
пожарным просил передать, что жена его в ресторане, а она на пятом месяце,
ей вредно волноваться... Так он, прохвост, жену бросил?
Ненадолго прерву повествование, чтобы поделиться одним размышлением.
Эти двое оказали своим товарищам чрезвычайно плхую услугу.
Когда в изолированном помещении оказываются совершенно не готовые к
экстремальной ситуации люди, нет ничего легче, чем посеять среди них панику
-- с непредсказуемыми последствиями. Цепная реакция страха! Вот два
хрестоматийнйх подлинных эпизода, о которых нам рассказывали еще в училище.
Однажды в кинотеатре от одного такого панического выкрика "Пожар!" погибли
десятки людей, когда зрители, давя друг друга, кинулись к закрытым дверям, а
в другом, совершенно аналогичном случае, администратор вышел на сцену и
спокойно, даже с юмором, объявил, что из-за неисправности аппаратуры сеанс
отменяется, и зрители, за исключением тех, кто проник в зал зайцем, могут
возвратить билеты в кассу и получить свои деньги обратно. И зрители,
поругивая "сапожников", обычным порядком вышли на улицу и лишь там увидели,
что фойе и крыша кинотеатра горят, а со всех сторон подъезжают пожарные
машины.
Страшная штука -- паника. На пожарах она бывает особенно страшна тогда,
когда пути эвакуации отрезаны и толпа рвется к выходу, которого нет.
-- Это Баринов, -- сообщил Нине Ивановне Сергей Антоныч. -- Горлодер,
подхалим и редкая скотина!
-- Сергей Антоныч, -- с упреком сказал Ковальчук, -- почему одного
Баринова отмечаете? Я бы на месте Вити Курова на вас обиделся, он ведь тоже
забыл свою Татьяну. Да, вы же этого не видели! Когда нас вывели на улицу и
Витя с радостным воем бросился Татьяну обнимать, она влепила ему такую
пощечину, что даже у нас в ушах зазвенело. А пожарный, который нас выводил,
совсем еще пацан, очень Татьяну похвалил: "Браво, красотка, народ требует
"бис"!
-- Не говорил я красотка, -- возразил Уленшпигель,-- я ее малюткой
назвал. Мы с ней по дороге познакомились, она вся извелась -- так мечтала,
поскорее любимого мужа увидеть, вознаградить за любовь и преданность.
-- А вот Баринову повезло, -- припомнил Ковальчук, -- у его Светланы на
оплеуху сил не осталось, только всего и сказала: "Боже, какой ты негодяй!"
Ладно, наплевать и забыть, продолжай, Толя.
-- Наплевать -- это верно, а вот забыть... -- проговорила Ольга, занося
в тетрадку свои крючки. -- Анатолий, вы остановились...
-- ...на исчезновении этой парочки *, -- закончил Аничкин. -- Кроме
нас, институтских, за несколькими столиками сидели "аутсайдеры", не имевшие
к нам отношения посетители; всего в ресторане было человек сто восемьдесят
или чуть больше.
* Дальнейшая судьба двух "отважных разведчиков" сложилась так. Бросив
на произвол судьбы столь любимого ими юбяляра, товарищей и обеих жен, они
спустились вниэ на последнем лифте, поздравили друг друга с чудесным
спасением и, смутно чувствуя, что в моральном плане выглядят не лучшим
образом, стали изображать бурную деятельность: давали советы пожарным (пока
те не выставили их за оцепление), звонили в 01, в различные и нисколько в
этом не нуждавшиеся городские инстанции и т. д. Увы, это не спасло их от
пренеприятнейших разговоров и дома и в кабинете директора. Что касается жен,
то они в конце концов их простили -- и детей жалко, и женское сердце
отходчиво. Но Арбуз был неумолим. "В боевой обстановке я бы отдал вас обоих
под трибунал, -- заявил он. -- Нынче и обстановка и времена другие,
простимся по-хорошему, но с одним условием: не оправдываться и на бить на
жалость! Иначе будем прощаться по-плохому".
Баринов подал заявление "по собственному желанию", а Курову срочно
созванное профсоюзное собрание откаэало в доверии (прим.
Нестерова-младшего).
-- Сто пятьдесят семь клиентов, -- уточнил Вадим Петрович, -- плюс
двенадцать официантов, восемь музыкантов и кассирша на двадцатом этаже.
-- Итого сто семьдесят восемь душ, -- быстро подсчитал Аничкин. -- И в
каждую из них вопль "Пожар!" вонзился, как кинжал. "Где пожар? Какой пожар?
Горим!.."
В зависимости от темперамента, быстроты соображения, порядочности,
чувства долга и других параметров, -- продолжил он, -- я бы разделил сто
семьдесят восемь душ на три группы: одни мгновенно превратились в толпу и
бросились к дверям, вторые охотно последовали бы примеру первых, но,
скованные ужасом, примерзли к своим стульям, а третьи -- их было меньшинство
-- стали пытаться вносить в этот хаос разумный элемент. Саша, ты ближе к
дверям сидел, добавляй.
-- Классификация условная, но, в общем, справедливая, -- согласился
Ковальчук. -- Не знаю, как бы все сложилось, если бы Баринов и Куров не
подняли паники, но думаю, что мы успели бы поставить у двери кордон. А так
туда рванулось человек тридцать-сорок, возникла куча мала, давка, Алевтине
Павловне из вычислительного отдела вывихнули руку, кое-кому сильно помяли
