Мы становимся по обе стороны кровати.
-- Как ты себя чувствуешь, парень?
-- Чуточку пришибленный, но операция прошла очень хоро
шо. Мне сделали черепотомию: это очень редкая операция,
Наконец-то он счастлив. Он получил то, что искал: редко встречающуюся
на практике хирургическую операцию, которую он сможет комментировать всю
оставшуюся жизнь -- вдоль, вширь и поперек.
Он рассказывает нам, что у него был зашиблен акселеративный центр, но
благодаря поливалентному аннексированному ушибицину удалось прошпрынцевать
левый эмолиент. Выжить после такой операции -- один шанс из тысячи! И он --
Матиас, выжил! Он пролежит месяц в госпитале, потом получит еще месяц
отпуска на поправку. У него на голове останется маленькая серебряная
пластина, но когда он отпустит волосы под битлов, ее не будет заметно. В
этот момент открывается дверь и входят доктор Клистир с супругой. Они одеты
во все черное, ва всякий случай. Они всегда под рукой держат траур. При
малейшем сомнительном случае они сразу закутываются в черный креп. При виде
меня и Взбалмошного у них лица становятся круглыми, как качан капусты. На их
отвратительных рожах написано ничем не смываемое осуждение.
-- Как! -- скрипит папа-серафист, -- ваш несчастный зять едва успел
прийти в сознание, а вы уже терзаете его, как два коршуна!
Его мамуля открывает сумочку, вытаскивает зеркальце и, свирепо таращась
в него, начинает чехвостить нас, на спокойную голову. Как и в прошлый раз,
она рассказывает нам, кто мы такие и, причем начинает с самого приятного:
два чокнутых, два отвратительных прохвоста, два садиста, два...
-- Мама, -- шепчет раненый, можно мне кое-что вам сказать, вам и папе?
Вислощекая замолкает, немножко оторопев:
--Скажи, эятюшка! -- разрешает она, принимая во внимание, что он тяжело
ранен.
Клистир и она склоняются к постели страдающего Матиаса, приготовившись
слушать. Симпатичный Рыжий поочередно поглядывает на них из-под бинтов.
-- Вчера, -- говорит он, -- я находился в том состоянии, которое
располагает к великим раздумьям. Я устроил экзамен своей совести...
-- Ну надо же! -- как флюгер скрипит старая.
-- ...и все тщательно проанализировал, -- продолжает Матнас.
-- Вам удалось прийти к веским выводам, мой мальчик? -- изрекает
врачевателъ с бороденкой.
-- Да, -- говорит наш коллега, -- да, папа, я сделал один вывод и,
более того, разработал правила поведения на будущее!
-- Господь велик! -- говорит жена Папы. -- Что же это за вывод? Что же
это за удивительные правила поведения?
Матиас показывает мне на стакан минеральной воды на прикроватной
тумбочке. Я подаю ему стакан, он отпивает глоток, чем вызывает гримасу
недовольствия на лице Бсрюрье.
Увлажнив язык, Матиас продолжает:
.. -- Мой вывод,, мама, -- это то, что вы оба отвратительные штучки,
старый и вы!
-- Он бредит! -- вопит с надрывом теща.
Матиас смеется.
-- Нет, мамаша. У меня голова в порядке, хоть и забинтована марлей. Вы
оба -- две гнусные отвратительные вороны, два зеленых фурункула, два гада, в
общем! Как только я смогу ходить, я скажу Анжелике, чтобы она собрала вещи,
и мы вернемся в Париж с нашим ребенком. Я не хочу, чтобы он стал маленьким
маньяком, контактируя с вами. Что же это за социальное положение -- внук
Папы!
Мертвенно бледный, как свой стихарь служителя культа, Клистир заявляет:
-- Я сейчас позвоню, чтобы ему ввели укол глобулида с фосфором, он
видимо не в себе.
Он подходит к кнопке, но вмешивается Берю.
-- Послушайте, старец мой, -- говорит он примирительным голосом. -- Вы
ясно видите, как видите этот госпиталь, что Матиас в своем уме. Он уже
набрался силенок и находится в полном здравии. Это раньше у него было хилое
здоровье. Вы ему здорово затуманили мозги! Сейчас в нем произошла редакция,
и он начинает соображать, что к чему. Лучше бы вам убраться отсюда
по-быстрому!
Мегера кидается к изголовью своего недостойного зятя.
-- И вы воображаете, что Анжелика поедет с вами, мерзавец?
-- Она моя жена, -- с достоинством отвечает Матиас. -- Если она меня
любит, она послушается меня, если она меня не любит, то мне начхать на нее,
и вы можете оставить ее у себя с ее довеском впридачу! А сейчас, исчезните,
ходячие зловония! Мне нужно поговорить с этими госпопами!
Если бы вы видели этот спектакль, дорогие мои подруги! Это шоу двух
актеров! Клистиры задергались, как марионетки на ниточках. У тещи отвислые
щеки стали сбиваться в хлопья. А у старого бороденка стала, как у курсанта
сен-сирского училища: она вздыбилась, ощетинилась, а волосы встопорщились,
как у артишока!
Они начинают говорить завывающими голосами ужасные вещи! Они
повизгивают, как пила по мрамору. Они угрожают. Они говорят, что
психлечебница Брона находится в двух шагах отсюда, и что стоит доктору
Клистиру черкнуть пару слов -- и Матиаса забастилируют туда навечно. Вместо
шляпы берет, брюки а ля царь Горох -- вот так он и закончит свою жизнь в
какой-нибудь комнатенке со стенами, обитыми матрацами. Его Святейшество
Клистир I немедленно созовет консилиум серафистов! Дамы и господа, за ваше
Святейшество! Его некардиналы примут безотлагательные меры: они потребуют у
небес самого страшного наказания, которое заслуживает Рыжий. У него
отвалится язык из-за того, что он осмелился произнести подобные слова. В
ответ Матиас их побивает их же доводами: он говорит, что если они и дальше
будут ему надоедать, то он им расквасит их противные рожи. Кулаки у него в
полном порядке.
Я звоню дежурной! Я говорю, что у Клистиров случился приступ истерии и
что их необходимо эвакуировать из помещения. Мое звание комиссара
оказывается весомее звания лекаря. Учитывая возбужденное состояние пары и
оскорбления вслух в свой адрес, медсестры вызывают здоровенных медбратьев из
породы мужиков, которые могут носить вас на вытянутых руках совершенно
запросто, как целлулоидную куколку. В конце концов происходит выдворение их
блаженств, у которых лица далеко не блаженные. Наконец воцаряется тишина, и
Матиас разражается смехом.
-- Как же мне хорошо! -- говорит он. -- Надо было быть настоящей
размазней, чтобы жить в одном климате с этими двумя тронутыми!
-- Баста! У тебя это вроде периода детства, -- заверяет его Берю. -- У
тебя гляделки были усыплены любовью, а сейчас, мужик, когда ты среагировал,
ты спасен. Ты спасен!
Мы горячо пожимаем его мужескую руку. Да здравствует Человек с большой
буквы "Ч" и вещи с прописной буквы!
-- А теперь, -- решительно говорю я, -- давайте перейдем к серьезным
вопросам, -- рассказывай!
Он подмигивает мне.
-- Я ждал вашего прихода, господин комиссар.
Он вытягивает руки поверх простыни.
-- Той ночью, когда мы расстались, я вошел в дом. Только я запер
входную дверь и стал шарить по стенке, чтобы включить выключатель, как
кто-то приставил мне ствол пистолета к спине и женским голосом, шепотом,
сказал с иностранным акцентом: "Ни слова, ни жеста -- иначе смерть, у меня
пистолет с "глушителем". Поэтому я не дергался. Мы немного постояли в
темноте. Я предполагаю, что напавший на меня человек хотел убедиться, что вы
уехали. Потом я услышал, как подъехала какая-то машина. У меня появилась
некоторая надежда, но я ошибся -- это был ее сообщник. Женщина, которая
держала меня на мушке, открыла дверь. Какой-то мужчина с вьющимися волосами
стоял по другую сторону. У него тоже в руке бил пистолет. Он посадил мена на
заднее сиденье машины и сел рядом со мной, а девушка, потрясиая блондинка,
села за руль...
Он замолкает, запыхавшись с непривычки.
-- Может, передохнешь немножко? -- предлагаю я.
Но Матиас во что бы то ни стало хочет закончить свои рассказ. Он знает,
что это очень важно. Он хороший полицейский.
Я опять подаю ему стакан. Он пьет. Берю предлагает сходить в магазин и
купить бутылочку бургундского, уверяя, что это придаст раненому сил. Я
отговариваю его, и Матиас возобновляет рассказ. Время от времени он делает
паузы.
-- Они привезли меня в какой-то мрачный дом, это по дороге на Сен-Клер.
-- Я знаю, это мы тебя освободили, -- замечаю я.
-- Я узнал ваш голос, когда вы предлагали моему охраннику сдаться, --
подтверждает раненый.
-- И что же там произошло, когда вы приехали?
Рыжий делает глубокий вздох.
-- Нас ждал один тип, вы, наверное, видели его?
-- Он сделал больше, чем просто увидел, -- хохочет Любезный. -- Он его
даже пришлепнул.
Матиас качает головой.
-- Он сам на это нарывался! Сволочь этакая! Они привязали меня цепью и
стали пытать меня, чтобы я заговорил.
-- Что они хотели узнать?
-- Кто вы, и что вы знаете.
-- Мы? -- с изумлением вырывается у Толстого.
-- В начале, -- еле слышно говорит Матиас, -- я сказал, что знал вас по
Парижу. Но это их не удовлетворило. Они заявили мне, -- что Берюрье не
настоящий преподаватель, а вы -- не настоящий негр, господин комиссар!
-- Не настоящий преподаватель, -- бормочет Толстый, как громом
сраженный. -- Тупицы.
-- У них, наверное, есть свой человек в школе, -- уверяет Огненный.
-- Один слушатель, -- информирую я его, -- некто Авель Канто.
Он открывает восторженные глаза.
-- И правда, я слышал, как они произносили это имя.
Матиас показывает свою левую спеленутую руку.
-- Они мне сорвали ногти на этой руке, -- признается он. -- Это ужасно.
Если бы вы только знали, как мне было больно!
Какой молодчага! А я я не заметил, что с ним так жестоко обошлись: я
был загипнотизирован пулевым ранением в его башке.
-- Они спрашивали, что нам известно, -- продолжает он.
-- И ты им сказал?..
-- Правду: т.е., что вам ничего не известно. Что у нас только были
некоторые сомнения относительно двух самоубийств, и что мы стремимся понять,
почему дважды меня пытались убить.
-- Наш приезд в школу вызвал у них беспокойство, и они решили похитить
тебя и заставить тебя заговорить, прежде чем тебя убить, чтобы узнать, до
чего мы докопались. Они тебе поверили?
-- Перед лицом страданий, которые они мне причиняли, но которые при
этом не меняли содержания моих слов, они вынуждены были признать
очевидность.
-- Прекрасно! Итак, на данный момент они убеждены, что мы ничегошеньки
не знаем?
-- Точно так.
-- Я признаю, что это именно тот случай, -- брюзжит Беспощадный.
-- Да, это тот случай, -- соглашаюсь я.
Я снова склоняюсь над Матиасом.
-- Что-нибудь есть еще?
-- А как же! Они говорили между собой по-испански, а я прекрасно
понимаю этот язык. За несколько минут до вашего приезда на виллу я слышал,
как они говорили, что за ними следят, и они рекомендовали моему охраннику
ликвидировать меня, если обстановка станет сложной.
Матиас подавлен. Он проглатывает еще несколько глотков воды, доведя
Верю до предела отвращения.
-- Жена сказала мужу: "Мы должны предупредить Канто, чтобы он не
возвращался в школу, -- это для него опасно. Во всяком случае, его
присутствие там не требуется теперь, когда все уже подготовлено!"
Матиас хватает меня за запястье своей здоровой рукой.
-- Вы слышите меня, господин комиссар? Она сказала "теперь, когда все
уже подготовлено".
Я встаю. В голове какой-то шум. Меня познабливает от нервного
напряжения. "Теперь, когда все уже подготовлено". Из этого следует, что
ребята из таинственной банды свою задачу выполнили. И еще раз следует, что
что-то произойдет! И что-то серьезное, что-то ужасное, потому что они пошли
