Смелкрэп классифицировал все человечество но обувке. Сандалеты старого
образца -- с дырками и ремешками -- носят фатально учителя. Можно было
спрятать какого-нибудь мужика за портьеру так, чтобы были видны только его
ноги, и он по обувке определил бы его социальное положение. Штиблеты из
выворотной черной кожи -- непризнанный мелкий комедиант; из желтой кожи с
заостренным носочком -- сутенер из Северной Африки; с квадратным носком --
служащий парижского метро; широкие черные с круглым передом -- священник;
желтые на каучуковой подошве -- перекупщик лошадей; разношенные мокасины --
рабочий, а домашние кожаные туфли подбитые войлоком -- владелец питомника.
Он никогда не ошибался, я вам повторяю. Вот так-то! Один взгляд ва мокасы, и
господин Смелкрэп уже имел представление о их хозяине. Только меня, по моим
шлепанцам из шин, он не мог вычислить. Постичь меня оказалось ему не по
силам. Я был совершенно необычный случай. И все же, в каком-то смысле,
несмотря на глубокое ко мне отвращение, я его заинтересовал. Если бы у меня
была желтая кожа, он объявил бы меня партизаном, вьетконговцем... У Трокю
физиономии стали наподобие города под артиллерийским обстрелам, когда они
увидели меня в таком костюме. Им стало не хватать кислорода. У жены
покойного полковника от отвращения образовались дополнительные морщины на
лице. Она стала похожей на прошлогоднее яблочкоранетку, страдающее запором.
"Ты что? -- лепечет Трокю. Но вы меня, Берю, знаете. Невозмутимый, я
отвечаю: "Послушай, Жежен, ведь ты мне сказал, что у тебя будет
костюмированный ужин?" Он перепугался еще пуще. "Ты ошибаешься,
Александр-Бенуа", -- лепечет он. "Как ошибаюсь? -- возмущаюсь я. --
Доказательство: вот этот маленький чудак, переодетый священником, и
очаровательная дама (я показываю на полковничью вдову) в костюме
выдавальщицы стульев из горсада!" И я болтаю, все болтаю, и им стало смешно.
В конце концов они нашли забавным мой костюм и идею ужина дураков. Торговец
башмаками одел сутану архисвятого, архисвятой переоделся в муэдзина (так он
сам сказал), напялив на себя пеньюар и банное полотенце, а мамаша
Хардилегас, Берта и я переоделись в учениц балетной школы. У мадам
Хардилегас были усохшие ножки -- что правда, то правда -- плюс к тому сиськи
у нее больше напоминали пустой кисет, чем груди, и все же, если глядеть на
нее сзади через бронированную плиту, то при очень живом воображении все же
можно было представить ее ученицей. Как бы там ни было, мы здорово
похохотали. Но посудите сами, какая могла быть катастрофа, если бы не моя
находчивость! Нет, что касается приглашений на мероприятия, обязательно
требуйте список участников и их нагрудные номера -- это избавит вас от
ляпов.
Он приглаживает волосы, которые становятся ломкими по мере того, как
высыхает камедь.
-- По поводу малых приемов. Побрейтесь, даже если вы идете к хорошо
знакомым людям. Там могут оказаться игривые дамы, и если вы захотите сорвать
у них на скорую руку поцелуй за шторой, то ваша щетина -- ловушка для
вермишели -- будет вам мешать. Никогда не приходите с пустыми руками. Если
вас приглашают, значит хотят проявить к вам любезность, поэтому будьте сами
любезны с теми, кто вас ждет. Что можно приносить? Само собой разумеется, --
цветы. Хотя у них есть свой минус: они быстро вянут и их нельзя есть. Я
сейчас дам вам список вещей, которые вы можете презентовать и от которых
хозяева получают удовольствие: большая банка сардин, кило сахара, литровая
бутыль красного, плитка шоколада, полфунта кофе, последний номер "Пари
матч", пачка "Житан", коробочка презервативов (если родители ими не
пользуются, ими могут позабавиться дети), головка канамбера, палка колбасы,
цветная фотография Генерала или десятая часть выигрыша в национальной
лотерее. Если у вас нет времени на покупки, захватите остатки недоеденного
рагу или торта, но сделайте жест, мужики, сделайте жест!
Другая вещь: не приходите в гости вовремя. Когда вас приглашают, то
просят вас явиться на это дело в восемь часов. Только если вы будете точны
(я говорю для Парижа), то застанете хозяйку дома в комбинации или за чисткой
картошки.
Следовательно, приходите в девять часов, и вам будут премного
благодарны.
Ну, -- продолжает Неутомимый, -- вот вы в гостях своих приятелей. Может
получиться, что вы там встретите каких-нибудь ханыг, портреты которых вам не
по душе. Немедленно спрячьте в себе вашу антипатию, чтобы не поломать вечер.
Но при всем при этом и при том, вы имеете полное право шепнуть на ушко
хозяину: "Что это тебе стукнуло в темечко позвать этих макак? Они такие же
симпатичные, как камешек в моей туфле. Смотри, не посади их рядом со мной, а
то я за шальные пули не отвечаю". Заметьте, что до первой стопки эти мужики
кажутся вам несимпатичными, а после второй и после аперитива ты уже думаешь,
что они не такие уж кретины, как тебе показалось. В общем, короче говоря,
если вы не знаете, о чем с ними потрепаться, чтобы растопить лед встречи, я
дам вам список тем, которые вы смело можете обсуждать в любой компании.
Толстый полуприщуром закрывает свои прекрасные, как сыр в масле, глаза.
-- Прежде всего, -- продолжает он вещать, -- погода. Если слово --
серебро, то для разговора слова о погоде -- золото. В полной тишине
достаточно обронить фразу наподобие: "Согласитесь, хоть сейчас и июнь, а
вроде похоже на осень", и вы увидите, как начнет набирать обороты маховик
пустопорожней трепотни. После погоды большое подспорье -- это, как всегда,
правительство, независимо от его цвета. Вы качаете головой и говорите: "Они
обещают нам снижение налогов, а налоги все увеличиваются". Либо так: "С их
новыми налогами они нас пустят по миру". Надо всегда говорить "они" или
"их", -- так вы никого не обидите. Если же вы вслух назовете фамилии,
которые каждый называет про себя, когца вы говорите "они", это может вызвать
недовольство у присутствующих. "Они" и "вас" дают возможность поносить всех
и вся, строить самые разные догадки и при этом ве подвергаться ни малейшему
риску. Что страшного для пацана, который опрокинул на пол банку с краской,
если не знают, что это сделал он?
Можно каждый вечер опрокидывать на пол правительства и оставаться при
этом безымянным.--Если у вас хватит ума не переходить на личности, можете
позволять себе все, что угодно. Я припоминаю один банкет, где я
присутствовал, и на котором тамадой был какой-то министр. Разговор шел о
катастрофически плохом состоянии автомобильных дорог, и министр, который
немножко хватил лишнего со своими подружками, воскликнул буквально
следующее: "Что вы хотите, плевать они хотели на это!"
"Они" -- это никто и кто угодно. Это многоточие в середине предложения.
Каждый может вставить вместо точек фамилию по своему вкусу. Это самое
практичное слово во французском языке.
Кроме погоды и правительства можно потолковать о машине. В минуту общей
напряженности достаточно спросить у какого-нибудь мужика из присутствующих,
не продал ли он свой "мерседес", свой "ситроен" или "симку 1300", как салон
тут же начинает оживленно гудеть, как парижский стадион "Парк де Прэнс",
когда "Рэсинг" пропускает пятнадцатый мяч в свои ворота. Если хорошенько
поразмыслить, то я бы сказал, что тема автомобиля гораздо выигрышнее, чем
тема правительства. Здесь, по крайней мере, можно цитировать имена и открыто
высказывать свою точку зрения. Можно вести треп о том, что "рено восемь" по
своим характеристикам намного превосходит "моррис" или обратно, наоборот.
Хорошенько зарубите себе: мотор -- это самое лучшее лекарство для языка,
когда он перестает работать из-за отсутствия горючего. Это все равно, что
впрыснуть горючее в карбюратор глохнущего двигателя беседы. Рычаг
переключения скоростей! Волшебная палочка!
И, наконец, -- продолжает Жизнерадостный, -- последняя крупная тема --
это здоровье. Особенно у престарелых дев и у русских. Помню, как-то нас,
меня и Берту, пригласил к себе в гостя Григорий Заяблонски, бывший киязь
великого царя московской управы и, к тому же, бывший шофер такси. В тот
момент он уже не рулил по причине того, что его сын стал кинозвездой.
Русские -- очень добрые люди, этим они и привлекают к себе. У них мужик,
когца выбивается в люди, не выпендривается перед членами своей семьи. Это,
наоборот, везуха для всех бедных родственников. Самым шустрым он покупает
продуктовые магазины, где торгуют икрой, а остальных помещает ва пансион с
бесплатным питанием. Так вот, в тот вечер, когда мы рубали у Заяблонски, мы
с Бертой были единственными французами среди гостей. Все остальные были
бывшие генералы, маркизы и гвардейские полковники. У них была между собой
небольшая грызня из-за того, что их прислуга выдула всю водку в доме. И
вместо того, чтобы заниматься по хозяйству, она, пьяная вдрабадан, дрыхла в
подсобке для веников. Эта пьяная тетка испортила им весь прием. Потому что
им самим пришлись лепить фрикадельки из курятины, варить суп из капусты с
томатным соусом, стряпать пирожки с творогом. А также разделывать своими
ручками вымоченную селедку. Они страшно ругались. У приглашенных без водки
разговор не клеился. За столон стояла зловещая тишина. Я понял, что дело
швах, уже когда подали закуску -- потому, как хозяин возмутился тем, что
полковник положил себе сардин больше, чем положено. "Никола! -- сквозь зубы
сказал он ему -- вы же здесь не одни, надо думать и об обществе". Что
говорит за то, что в глубине души князь Заяблонски не был законченным
антисоветчиком. Короче, каждый смотрел на каждого с таким видом, будто
испытывал желанье вонзить ему в живот свою вилку. И тут, ни с того, ни с
сего, моя Берта жалобно кричит: "Ай". В тот день ее мучили печеночные
колики, и после дозы спирта, который мы потребляли ввиду отсутствия водки, у
нее обострился ее гепатит. Все сразу уставились ва нее. Княгиня Заяблонски
обращается к ней с такими словами: "Что с вами, милочка? Неужели я забыла
вытащить кости из селедки?"
Тоща Берта объяснила, что ее желудочный сок стал выбивать из ее железы,
которая находятся под желудком, желчные шарики, и поэтому все ее
внутренности стало обволакивать желчью. Так, сама того не подозревая, моя
милейшая женщина спасла вечер. Вы бы только видели и слышали, как эти
русские зашевелили усами и пошли расписывать свои болезни! Они описывали
своя болячки с помощью диаграмм. Обменивались адресами докторов в
лекарствами. Каждый хотел, чтобы остальные попробовали его таблетки! Все
повытаскивали из своих карманов какие-то лекарства с причудливыми
названиями. Красные и зеленые пилюли, таблетки с бороздкой посередине,
порошки, микстуры, мази. Слышалось звяканье баночек и скляночек. Одни капали
в стаканы соседей, отсчитывая количество капель по-русски. Другие
указательным пальцем запихивали в глотку таблетку, чтобы она попала туда,
куда надо, а именно -- в дыхательное горло. Стол стал похож на аптечную
стойку. Мою Берту в два счета напичкали разными медикаментами. Берта не
могла отказать -- ведь все предлагалось от чистого сердца. Ее заставили
проглотить какие-то отвратительного вида леденцы, здоровенные, как пуговицы
от пальто, таблетки; выпить растворенные в воде ужасные порошки, которые при
этом пенились и воняли, как искусственное г...; закапали капли: одни в уши,
другае в ноздри! Одни старый акупунктурщик всадил ей в окорока какие-то
стрелки, заявив, что его иголки -- панацея от всех бед. На смешанном
