со своим профсоюзом, и с раздражением закрывает дверь.
Я отхожу, осторожно ставя копыта, и быстро спускаюсь, используя в
качестве единственного средства передвижения лестничные перила.
Ночной сторож стоит в обалдевшем состоянии. Он считает эти манеры
несовместимыми с моей должностью, о чем дает понять суровым взглядом.
Я встаю на ноги.
- Если меня кто-нибудь вдруг станет искать,- говорю,- не забудьте меня
предупредить, когда я вернусь. Он кивает в знак согласия:
- Ясно.
Я бегу к бреши, пролезаю в нее и прячусь в густых зарослях, моля небо,
чтобы не сесть в муравейник.
Теперь мне остается только ждать типа, который придет покормить своих
голубей. Решительно, все дело крутится вокруг этих птичек.
Если бы я мог покурить! Но, ясное дело, об этом не может быть и речи.
Ничто так не привлекает ночью внимание, как краснеющий огонек сигареты.
Я борюсь с бедой терпением, принуждая себя к спокойствию, обманывая
время... Часы текут медленно, как гудрон... Верх невезения - на небе
начинают собираться тучи и луна растворяется в их серости, как таблетка
аспирина в воде.
Я продолжаю ждать. Начинает накрапывать дождик, а я все жду! Так где он
шляется, этот любитель голубей?! Он что, не собирается сегодня тащить своим
птичкам жратву? В конце концов, может же он кормить их через день... Или
независящее от его воли событие помешало ему выйти из комнаты?
Я сижу еще пару часов, а когда стрелки моих часов показывают половину
третьего, решаю бросить это дело. Мои шмотки намокли, и я клацаю зубами, как
пара скелетов, танцующих "Пляску смерти". Если я проторчу тут еще час, то
заработаю себе пневмонию. Ко мне, пенициллин!
Я встаю и делаю несколько беспорядочных движений, чтобы восстановить
кровообращение. Я уже собираюсь возвращаться, но тут говорю себе, что можно
сходить взглянуть на голубей. Иду к полуразвалившемуся сараю. При моем
приближении слышится воркование. Я подхожу к клетке и направляю внутрь луч
моего фонаря. И вздрагиваю, ребята. В клетке сидит всего один голубь!
Вот это сюрприз! Парень приходил днем... Он отправил сообщение... Я был
тут, а этот мерзавец вел себя так, будто Сан-Антонио вообще не существует.
Хоть я и знаю, что сообщение придет в нашу Службу, а все равно злюсь, что
дал себя провести.
К счастью, я принял свои меры предосторожности. Дождь начинает лить как
из ведра, и в дом я возвращаюсь совершенно мокрым.
Глава 7
Придя в свою комнатушку, я раздеваюсь, чтобы вытереться, потом надеваю
красивую пижаму и снова отправляюсь в поход.
Подойдя к комнате Мартин, я начинаю скрестись в дверь, чтобы разбудить
ее. Скоро под дверью появляется полоска света. Узнав мою манеру стучать, она
открывает, не спрашивая, кто пришел.
- В такое время!- восклицает она. Я ее обнимаю.
- Представь себе, нежная моя, что я увидел тебя во сне... Мне захотелось
соединить сон с реальностью... Слишком часто действительность разочаровывает
после сна, но в этот раз она просто бесподобна...
Такая речь смягчила бы даже бронзовую статую. Она идет прямо в сердце
Мартин и, преодолев этот этап, направляется в другие, столь же
чувствительные части ее тела.
Мы чудно проводим время.
Организуется большая партия "Папа, мама, бонна и я" с холодными
закусками, музыкальным парадом и хоровыми песнями в исполнении школьников.
Я исполняю ей "Похищение Прозерпины", "Фантастическую скачку", "Злую
фею", "Туда-обратно" и "Не раскрывая кошелек" - произведеньице моего
сочинения.
Она сходит от этого с ума, кричит "бис!", и я повторяю до тех пор, пока
не утоляю ее жажду.
Затем я пользуюсь ее состоянием полузабытья, чтобы задать несколько
вопросов. Как вы знаете, я никогда не забываю о деле.
- Скажи, милая, после обеда ты пила кофе с ассистентами, верно?
- Да, мой любимый дурашка!
"Любимый дурашка"! Надеюсь, она больше не повторит это, иначе попробует
мой кулак.
- Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время?
Она поднимает брови.
- Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе
время на раздумья, я говорю:
- Я объясню тебе после... Она размышляет.
- Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да?
Это меня раздражает...
- Да, я помню. А кроме него?
- Планшони ходил в свою комнату за сигарами.
- Он быстро вернулся... Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в
памяти.
- Кажется, больше никто.
Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить... Значит,
он выпустил голубя не во время обеда... Может быть, утром? Да, пожалуй...
- Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой?
- Просто так...
- Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь
начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати.
- Спи, мое сокровище, и до завтра...
На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою
дверь.
- К телефону,- кричит он.- Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в
поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе.
Именно ко второму я и направляюсь.
Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И
опять-таки несомненно, у него есть для меня новости.
- Алло?
- Это вы, Сан-А?
- Да.
- Приезжайте немедленно!
- Что слу...
- Нет времени!- рявкает он.- Возвращайтесь!
И кладет трубку.
Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это
значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший.
Почему он заткнул мне рот? Боялся, что я скажу что-то лишнее? Да,
наверняка именно из-за этого...
Я поднимаюсь заняться туалетом, одеваюсь и иду стучать в дверь профессора
Тибодена.
Он уже готов. В его галстук воткнута золотая булавка- Можно подумать, он
собирается нанести визит римскому папе. Но нет, он надевает белый халат.
- Я слышал телефон,-говорит он мне.- Звонили вам?
- Да, профессор. Это был мой шеф. Он хочет, чтобы я вернулся сегодня
утром...
- О! Есть новости?
- Не знаю...
- А вы, со своей стороны, что-нибудь узнали? Я не решаюсь говорить о
голубях. Зачем его снова огорчать этой фантастической историей?
- Э-э... Ничего особенного, господин профессор. Я только приехал...
- И уже уезжаете!- вздыхает он.
- Вне всяких сомнений, это поездка туда-обратно... Я буду вам
признателен, если за завтраком вы при остальных поручите мне сделать в
Париже важные покупки, чтобы объяснить мой отъезд.
- Отлично...
Все происходит согласно предусмотренному плану. Два часа спустя я являюсь
в Службу и спрашиваю Старика, но мне отвечают, что он на совещании у
министра внутренних дел, а мне велел передать, чтобы я его подождал. Значит,
мне придется убивать время в своем кабинете.
Я рад встретить там Берюрье. Толстяк лопает огромную порцию солянки,
одновременно читая "Ле Паризьен".
- Привет,- говорит он мне.- Ты где пропадал?
- Отдыхал в провинции.
Я с ужасом показываю на его солянку.
- Что это за куча дерьма?
- Мой завтрак... Я заказал ее в бистро за углом. Там готовят самую лучшую
солянку во всем районе.
- Ты что, не можешь есть это дома или в туалете? Это же неприлично!
Он пожимает плечами и яростно подцепляет вилкой большую порцию, которую
собирается донести до рта. Франкфуртская сосиска делает ноги и сваливается
ему на ширинку. Он хватает ее двумя пальцами и заглатывает одним махом, чем
доказывает мне, что она осталась совершенно съедобной.
Я смотрю на него, смущенный и втайне восхищенный такой прожорливостью.
- Ты уверен, что у тебя нет солитера, Берю?- спрашиваю я наконец.
Он благовоспитанно рыгает в сложенную зонтиком ладонь.
- Ну и что?- спрашивает он.- Жить-то всем надо... Что с того, если у меня
в брюхе сидит солитер? Мои доходы позволяют мне его прокормить!
После такого убийственного аргумента мне остается только отступить, что я
делаю в темпе, потому что мне сообщают о возвращении Старика.
Он сидит за рабочим столом. Его руки с кожей, как у ящерицы, положены,
словно драгоценные предметы, на кожаную папку.
- Ну слава богу! - вздыхает он, увидев меня. Я закрываю дверь и
направляюсь к креслу для посетителей.
- У вас есть новости, патрон?
- Еще какие!
Он берет футляр для лапки голубя, как две капли воды похожий на первый, и
достает из него сообщение, написанное на такой же, как в прошлый раз,
кальке.
- Без комментариев, - говорит он, протягивая мне текст.
Я читаю, и по мере чтения моя рука начинает дрожать.
Первый голубь перехвачен. Послал вам формулу по запасному каналу. Просьба
не входить со мной в контакт до нового сообщения, в поместье агент Секретной
службы.
Тибоден.
Бумагу Старику возвращает совершенно бледный человек.
- Вы были правы, что подозревали Тибодена,- шепчет Старик. - Это лишний
раз доказывает, что полностью достойных доверия людей не существует...
Профессор предатель, пусть так... Я склоняюсь перед очевидностью. Но я не
понимаю, как этот человек, посвятивший свою жизнь и карьеру Франции, мог
перейти на другую сторону...
Какие высокопарные слова он подбирает!
- Вы недолго будете мучиться этим вопросом, шеф. Надо заставить этого
подонка расколоться...
Старик качает головой со смущенным видом, совершенно для него не
характерным. У него в голове явно есть какая-то идея...
- Нет, Сан-Антонио, он ничего не скажет...
- Я сам его расколю! Ах, я должен был догадаться... Он один выходил вчера
во время обеда...
Старик меня даже не слушает. Он прилежно хрустит суставами.
- Устанавливается густая, как детская молочная смесь, тишина. Я
предчувствую гадости на ближайшее время и ерзаю в кресле...
- Сан-Антонио, я только что от господина министра... Как босс
официален... Господин министр! Ни больше ни меньше. Это тем более смешно,
что в Службе этого министра все зовут Балда...
- Правда?
- Да.
- Дело приказано замять во что бы то ни стало. Скандал такого размера
стал бы катастрофой для престижа нашей страны!
Я не могу не засмеяться:
- Престиж нашей страны! Да разве он у нее, бедняжки, есть?
- Что вы говорите, Сан-Антонио!
- Правду! Если бы вы ездили за границу, как я, шеф, то видели бы, что там
испытывают к нам только жалость из-за наших проблем в колониях, из-за наших
политиков и нашего франка, худеющего с удивительной скоростью... Водородной
бомбы у нас и то нет! Все, что у нас осталось, это канкан, вино и Лазурный
берег... Плюс Париж, к счастью!.. Вы мне скажете, что лучше производить
шампанское и иметь женщин, умеющих заниматься любовью, чем готовить
людей-торпед, и будете правы... Но все-таки мы живем в эпоху, когда
царствует материализм, а благородство измеряется деньгами... Когда мы
принимаем главу иностранного государства, то в один день показываем ему
Версальский дворец и заводы Рено, как будто это единственные достижения за
всю нашу историю! Мы хотим спасти лицо, но лучше спасать мебель, вам так не
кажется?
Он с интересом смотрит на меня, потом начинает выстукивать ножом для
резки бумаги "Марш гренадеров императорской гвардии".
- Сан-Антонио, я думаю, что нам платят не за то, чтобы думать, а за то,
чтобы действовать...
Успокоившись, я издаю вздох переключателя скоростей.
- Вернемся к интересующему нас делу. Повторяю: никакого скандала. Тибоден
слишком значительный человек. Сообщение о его измене создало бы панику... А
кроме того, официально его нельзя обвинить в государственной измене. Он
работал над созданием не оружия, алхимического препарата. Никто не может
запретить продавать такой продукт кому заблагорассудится!
- В таком случае, зачем он привлек к разработке свою страну?
