- Он очень осторожен и хочет, чтобы все были у него под рукой.
Она показывает мне на внутренний телефон, стоящий у изголовья ее кровати.
- Представляете? Он иногда вызывает меня среди ночи, чтобы снимать копии
с записей.
Я навостряю уши на манер пса Плуто из мультиков.
- Записей, относящихся к его работе?
- Точнее, к работе его помощников...
Разговаривая, она наполняет оба стаканчика ликером. Сказать по правде, я
бы предпочел виски, но, как любит говорить моя славная матушка Фелиси,
дареному коню в зубы не смотрят.
Мартин указывает мне на стул, обитый гранатовым бархатом. Прямо скамеечка
для молитв. Хочется скорее опуститься на него коленями, чем садиться.
Я беру книгу, которую она положила на сиденье, и пристраиваю на него в
качестве компенсации свой зад.
Смотрю на название книги: "Загадка Жанны д'Арк". Серьезное чтение.
Неужели я нарвался на интеллектуалку? Только этого мне не хватало! Стоит
нормальной женщине прочитать "Эмиля", как она воображает себя знатоком
литературы и начинает вас доставать Паскалем (которому, между нами говоря,
лучше было бы держать свои мысли при себе) и целой шайкой умников, которые
утомляли людям мозги, вместо того чтобы писать развлекательные книжки типа
"Я прошла своим путем, или Мемуары слабительной свечи"...
- Как,- говорю я, показывая на жизнеописание Жанны д'Арк,- вы
интересуетесь славными страницами истории?
- Нет, что вы! Эта книжка лежала здесь. А я не могла продвинуться дальше
пятнадцатой страницы! Ну слава богу!
- Поучительная жизнь нашей национальной святой вас не привлекает?
- Да, в кино, и то если фильм сняли американцы. Эта белокурая киска
нравится мне все больше и больше. Готов поспорить на собачку ружья против
щенка моей собачки, что мы быстро станем с ней близкими друзьями.
- Лично я,- говорю,- знаю о ней только то, что она была девственницей и
хорошо горела...
- Интересно, как это она осталась девственницей среди стольких солдат?
- А вы среди ваших ученых?
Она хохочет резким безумным смехом.
- Вы видели их морды?
- Да, мрачноваты. А как они в плане дружбы?
- Пфф, считай никак... Они думают только о своей работе.
- Неужели ни один из пяти не пытался за вами ухаживать хоть немножко?
- Как же, толстяк Бертье пожирает меня глазами, но дальше не идет.
- А куда он может пойти со своим брюхом в вице мяча для регби?.. А они
работают по ночам?
- Редко. Иногда старик объявляет общий аврал, когда сделает новый шаг в
своих исследованиях...
- Кстати, а в чем конкретно заключаются его исследования?
Я незаметно наблюдаю за ней с невинной физиономией. Она издает губами
неблагозвучный звук.
- Понятия не имею! Все окружено страшной тайной! Это может быть что
угодно, он нем как могила...
- А остальные знают?
- Если и знают, то мне об этом не говорили... Продолжать нет смысла. Или
она действительно ничего не знает об открытии Тибодена, или достаточно умна,
чтобы помалкивать.
Поскольку других срочных дел у меня нет, я беру ее за крылышко и
приглашаю сесть ко мне на колени. Она делает это мягко и не ломаясь обвивает
мою шею руками. Я бы не хотел продолжать радиорепортаж дальше границ,
определенных приличием, но все же скажу, что, когда часы начинают бить
полночь, я знаю наизусть все изгибы ее тела, все ее реакции, то, как она
зовет свою мамочку, то, как просит ее не беспокоиться, нежность и
бархатистость ее кожи, все ее умения, ее пассивность и ее требовательность,
ее цепкость и сообразительность, а также ее деликатную манеру ощипывать
маргаритку, ухаживать за боярышником на ветке и собирать пальцы ноги в букет
фиалок.
Глава 5
Когда она пришла в себя, а я надел брюки, мы обмениваемся несколькими
поцелуями и возобновляем беседу.
Маленький сеанс чик-чирика нас утомил и осчастливил Лично я нами доволен.
Еще немного, и я ущипну себя за ухо, чтобы сказать себе это. Не знаю, как вы
устроены. Может, у вас в трусах один знак вопроса, но каждый раз, сразу
после того, как я вернул свой долг особе диаметрально противоположного моему
пола, я чувствую себя превосходно. Я как будто оправдал свое существование в
глазах творца...
Я протягиваю руку к бутылке ликера.
- Ты позволишь, нежная моя? Она запечатлевает на моей груди влажный
поцелуй, от которого по моему хребту идет приятный разряд тока.
- Ты здесь у себя,- говорит она. Я пью прямо из горла, потом заливаю себе
в глотку стакан чистой воды, чтобы смыть этот сироп.
- Скажи, Мартин, тебе не кажется, что нам вдвоем было отлично?
- Чудесно,- соглашается она.- Я никогда не испытывала такого наслаждения,
мой волк!
Это "мой волк" заставляет меня внутренне закипеть. Я терпеть не могу
любовные прозвища. Стоит девице назвать меня "лапочка", "дурашка" или
"зайчик", как у меня сразу возникает желание двинуть ей по морде; что вы
хотите, это чисто физическое отвращение. Ненавижу сюсюканье. О любви не
говорят, ею занимаются.
- Пфф,- говорю,- тебе не кажется, что ночь душная? Мне хочется
прогуляться по воздуху...
- Значит, ты подвергнешься допросу ночного сторожа. Он не может выносить,
чтобы кто-то выходил на воздух после отбоя.
- Не волнуйся, я скажу ему пару слов... Я уже выхожу, когда мне в голову
приходит один вопрос.
- А чьи машины стоят у входа?
- Помощников старика и его тоже.
- Они никогда не выезжают ночью из поместья?
- Нет, они уезжают только на уик-энд, как и я...
- Наверное, в Париж и его окрестности?
Не желая продолжать допрос после чудесных мгновений, которыми мы только
что наслаждались, я покидаю ее после последнего поцелуя, от которого
перехватило бы дыхание даже у специалиста по подводной охоте.
Ночной сторож - не туфтовый часовой. Как тихо я ни шел, мое появление
заставляет его вскочить с раскладушки.
Он направляет мне в портрет луч великолепного электрического фонаря.
- Стой, кто идет?- спрашивает он, следуя доброй традиции.
- Опустите ваш фонарь, старина,- отвечаю я-У меня от него отслоится
сетчатка...
Но он не подчиняется. Он встает и включает верхний свет. Его
настороженный взгляд неласково меряет меня.
- Вы куда?
-Хочу прогуляться по парку. В моей каморке два квадратных метра, мне
приходится открывать дверь, чтобы надеть пиджак... А мне просто необходим
кислород, чтобы выжить.
Моя трепотня не производит на него впечатления У этого типа засохшая фига
вместо мозгов.
На всякий случай он смеется, потому что видел это в голливудских фильмах.
- Знаете, здесь исследовательская лаборатория, а не место для прогулок.
- Вы хотите сказать, что я, ассистент профессора Тибодена, не имею права
пройтись по парку?
- Я могу сказать, что меня поставили сюда смотреть, чтобы все было в
порядке. А я считаю беспорядком, если один из служащих выходит в
неположенное время.
- Тогда подайте вашему начальству соответствующий рапорт, малыш, и
перестаньте выпендриваться, а то я разозлюсь и заставлю вас сожрать ваш
галстук.
После этого я, не обращая на него внимания, открываю засов входной двери
и выхожу в духоту ночи.
Я беру курс на сборные домики. Хочу своими глазами убедиться, что с этой
стороны все О'кей. Пятеро живущих в нем господ являются пятью неизвестными
этой задачи. Ставлю петуха в винном соусе, что шпион (я называю кошку
кошкой, как говорил Казанова) один из этих пятерых...
Идя по заросшей травой тропинке, ведущей от дома к вспомогательным
строениям, я обдумываю ситуацию. Тот, кто спер формулу, использовал голубя,
чтобы отправить ее по назначению. Зачем применять такой устаревший метод9
Молчите? Я вам скажу, если у вас запор в мозгах... Потому что он торопился и
не хотел выходить за пределы поместья Вывод: в окрестностях, возможно, есть
и другие почтовые голуби...
Где же он может прятать этих тварей? Голубь не останется незамеченным,
потому что производит сильный шум своим воркованием... Значит,
импровизированная голубятня удалена от построек...
Я обхожу парк, навострив уши и вслушиваясь в многочисленные шумы,
населяющие его; но воркований не слышно, как симфонии Бетховена в переходах
метро. Из птиц я нахожу только соловья, заливающегося на ветке...
Я снова шагаю по парку, останавливаясь под каждым деревом, но никакого
результата. Хмурый, я возвращаюсь в свою комнату. Когда я прохожу мимо
охранника, задыхающегося от бешенства, он мне говорит малоприветливым
голосом:
- Однако!
Я нежно улыбаюсь ему.
- Вам бы следовало покупать рубашки на пару размеров больше, а то вы
совсем красный. В один из ближайших дней вы умрете от удушья, и это отнесут
на счет апоплексии.
Он выплевывает: "Не слишком-то умничайте", от которого разболелась бы
голова у слона, но мне на это начхать.
После изящного и непринужденного поклона я расстаюсь с бульдогом.
При электрическом свете моя комнатушка кажется мне еще меньше.
Я раздеваюсь, широко открываю окно и выкуриваю последнюю за день
сигарету, высунувшись наружу.
На этой высоте прохладно. Ветер, легкий, как рука массажиста, ласкает
растительность парка. Небо, как сказал бы лишенный воображения, но поэтичный
писатель, "усыпано звездами", однако луны не видно. Она ушла, не оставив
адреса. Может, пошла покупать рогалики в ближайшей булочной?
Я с сожалением заканчиваю сигарету, но еще одну решаю не закуривать.
Ладно, пора баиньки! Когда я собираюсь закрыть окно, мое внимание привлекает
белая фигура, которую я различаю в просвете между деревьями, в правой
стороне парка. Это человек, узнать которого не представляется возможным
из-за темноты и расстояния. Этот самый тип перемахнул через стену поместья.
Направляется к служебным постройкам?
Слушая только голос собственного любопытства, ваш любимый Сан-Антонио
быстро одевается и во второй раз бросается вниз по лестнице.
Едва увидев меня, ночной сторож чуть не валится в обморок от ярости.
- Комедия окончена!- задыхается он.
- Никак не могу заснуть,- отвечаю я.- Потерял ключ от страны снов.
Наверно, положил в карман штанов и выронил, когда снимал их. Вы понимаете?
Он хватает меня за лацкан пиджака и встряхивает.
- Ну хватит! Поднимайтесь к себе и постарайтесь...
Какой несговорчивый.
Решив, что ему можно доверять, открываю, кто я такой. Я предпочитаю
показать ему удостоверение, чем дать поднять на ноги весь дом!
Тогда он вытягивается по стойке "смирно".
- Я не мог и подумать, господин комиссар. Я прикладываю палец к губам.
- Тсс! О моем настоящем качестве запрещено говорить кому бы то ни было.
Даже вашим коллегам, иначе вас просто уволят! Понятно?
- Даю вам слово, месье...
- Хватит! Вы не из Нанта?
- Нет, а что?
Я молча пожимаю плечами, но мысленно говорю себе, что, если бы он был
нантцем и я бы его вышиб с работы, это было бы новой отменой Нантского
эдикта.
Я возвращаюсь в парк с его густыми тенями, церковной тишиной и сильным
запахом перегноя. Я мчу со скоростью радиоуправляемой ракеты к домикам
ассистентов и обследую их фасады, надеясь найти свет. Но все темно, тихо,
все спит...
Тогда я направляюсь к месту, где, как я видел, человек перелез через
стену. В этом месте стена полуразрушена, от чего получилась брешь, в которую
легко пролезть. Я перелезаю на ту сторону и оказываюсь в другом парке,
гораздо более густом, чем наш. Видимо, это поместье заброшено.
От бреши идет, нет, не тропинка, а след, протоптанный чьими-то
регулярными хождениями здесь... Я следую по этой извилистой дорожке и
подхожу к большому сараю, покрытому соломой. Строение полуразрушено. Крыша с
