что ни на есть бархатный взгляд:
- Подумайте о своей безопасности и о безопасности доверенного вам
ребенка, Клэр.
- Без фамильярностей!- сухо отрезает она.- Терпеть не могу лакеев,
строящих из себя покорителей сердец. Что называется - по всей морде. Как она
меня отшила, эта малышка! Сердитая красотка... Жаль, она мне приглянулась. Я
всегда любил все красивое. Я гоню в сторону Нормандии. Это не та провинция,
где я появился на свет, но все равно приятный уголок. Молчание давит мне на
нервы. Эта сильнее меня: когда в моем жизненном пространстве оказывается
красивая куколка, я никак не могу молчать. Через десять километров я нахожу
тему для беседы.
- Мне кажется, мы попали в странное место, а?- говорю я.- Эти алабанцы
веселые люди.
- Это верно,- соглашается Несравненная.- Лично я нисколько не расстроена
отъездом из этого мрачного дома.
Она успокаивает малыша, который проявляет признаки нетерпения. Я смотрю в
зеркало заднего обзора, очарованный ее нежными движениями.
- У вас никогда не было желания работать на себя?- спрашиваю.
- В каком смысле?
- Я хочу сказать: вам не хочется ухаживать за своим собственным ребенком?
- Я об этом думаю,- соглашается Клэр.
- Когда примете окончательное решение, дайте знать мне. Я вам с
удовольствием помогу. Уверен, что у нас с вами получится нечто очень милое.
Она снова насупливается. Вы ни за что меня не убедите, что у нее нет
парня, с которым она познакомилась совсем недавно, а потому хранит ему
верность. В отличие от того, что воображают многие, верность - это не
призвание, а каприз. Если девчонке нравится какой-нибудь парень, она кладет
на него лапу и играет в эксклюзив. Она как будто связана контрактом. Не дает
до себя даже дотронуться. Потом, однажды, малый ей надоедает и она
превращает свою кровать в проходной двор. Но до того ломает комедию. Носит
свои прелести, как священные реликвии. Не трожьте, это для него,
единственного! Куколки любят кино и в жизни ведут себя, как героини с
экрана.
- Вы помолвлены?- спрашиваю я.
- Нет,- отвечает она.
- Не хотите же вы сказать, что живете одиноко, как в пустыне Гоби?
- У меня есть подруга.
У меня перехватывает горло. Она сказала "подруга", да? В женском роде? Я
попал на охотницу до розовой любви? Мадемуазель работает языком! Чисто
женское занятие. Так она не скоро получит своего собственного мальца. Даже
старикашка лет семидесяти пяти и то сделал бы пи-пи в носки от досады!
Видеть такую красотку, как Клэр, и знать, что она потеряна для страдающего
человечества! Да от этого свихнуться можно. Так и хочется взять посох
паломника и идти в Лурд молиться о ее исцелении.
- Вы меня разочаровали,- удается мне выговорить. Ее это не расстраивает.
- Правда?
- Такая богиня, как вы, и вдруг пальцем... Это печально. Скажите, а вы
никогда не пробовали с мужчиной?
- Пробовала, но результаты меня не удовлетворили.
- Это потому, что вам попался какой-нибудь доходяга. Хотя у каждого свои
вкусы.
"Кло Фрели" - это миленький нормандский пансион, расположенный посреди
парка на берегу Арвы. Заведение содержат две чистенькие старые девы, которые
начинают кричать от восторга, едва увидев младенца. Они щекочут ему
подбородок и придумывают для него экзотические имена, постанывая от
восхищения.
Я удивлен, потому что этот приличный дом совершенно не соответствует
тому, что я себе представлял. Я ожидал увидеть подозрительное место, но
здесь, наоборот, все чисто, дышит здоровьем и покоем. Тихая провинция во
всей ее прелести.
Пока Клэр обустраивает своего подопечного, я расспрашиваю одну из хозяек:
- Вы знакомы с его превосходительством?
- Нет. Договариваться о найме приезжал его секретарь. Обязательно
передайте господину консулу, что мы, моя сестра Ортанс и я, безмерно
счастливы этим выбором. Оказав такую честь нашему скромному дому, он...
И т.д. и т.п.
- Вы знаете алабанский гимн?- спрашиваю я.
- Нет...
- Придется выучить. Его превосходительство хочет, чтобы вы пели его
каждое утро его сыну, когда тот проснется.
Оставив старую деву сильно встревоженной, я еду назад, в Париж.
Глава 15
Я заезжаю в Сен-Клу переодеться. Мама широко раскрывает глаза, увидев
меня в форме шофера.
- Антуан, сынок,- вздыхает она,- чего тебе только не приходится делать! Я
целую ее.
- Это даже смешно, ма.
Я с нежностью смотрю на нее. За последнее время Фелиси немного постарела.
Морщины вокруг глаз и на висках стали резче, волосы еще больше поседели,
глаза грустные. Мое сердце подкатывает к горлу. Я говорю себе, что она
стареет от волнений за своего любимого отпрыска. Однажды она исчезнет
навсегда, и я останусь с вечными угрызениями совести за то, что проводил с
ней так мало времени.
- Я тебя очень люблю, ма.
Она улыбается счастливой улыбкой и вместо ответа гладит меня по щеке
кончиками пальцев.
- Слушай, ма, я знаю, что часто даю обещания, которые потом не выполняю,
но это решено. Как только я закончу дело, которое веду сейчас, мы с тобой
уедем на две недельки в деревню.
Она делает вид, что верит.
- Ну конечно, Антуан.
- Я не помню, когда брал отпуск. Если бы я взял все отпуска, которые мне
должны, то досрочно вышел бы в отставку! Мы поедем куда-нибудь недалеко.
Найдем гостиницу без телефона и будем каждый день есть лангустов. Ты можешь
уже начинать собирать чемоданы.
Я переодеваюсь в гражданское и смотрю на часы. Почти девять.
- Ты не будешь ужинать дома?- беспокоится Фелиси.
- Буду, но позже. Держи что-нибудь наготове. Я перекушу, когда вернусь.
- Я буду смотреть телевизор,- шепчет Фелиси. На ее языке это означает,
что она будет ждать меня до конца программы и даже позже. Она любит
смотреть, как я ем приготовленные ею блюда, наливая мне попить, подавая соль
или горчицу как раз в тот момент, когда мне это нужно.
- Ты не заболела, ма?
- Нет, с чего ты взял? Я плохо выгляжу?
- У тебя усталый вид.
- Это потому, что сегодня не приходила домработница. Представь себе, ее
дочь родила, но у бедняжки начался талидомид и...
Фелиси крестится, из чего я делаю вывод, что несчастная мадам Согреню,
которую решительно не минует ни одно несчастье, теперь стала бабушкой урода.
В квартире четы Берюрье стоит полная тишина. Домработница, открывшая
дверь, сообщает мне, что месье дома. Обломки вывезены, на дырке в потолке
установлена решетка, чтобы сосед сверху не упал в нее, все, что можно было
склеить, склеено.
Берта, развалившись на диване, смотрит телевизор. Рядом с ней ее друг
парикмахер. Берю сидит на стуле сзади них, как в автобусе. Слышится тихий
звук подвязок Толстухи, на которых парикмахер играет гаммы. На экране месье
Пьер Сабба ведет викторину. Он задает крайне сложный вопрос: какой масти
была каурая лошадь Генриха Четвертого? Зрители так поглощены игрой, что
никто даже не подумал со мной поздороваться. Я сажусь рядом с Толстяком, а
их служанка - мне на колени, потому что я занял ее место. Минута, отведенная
на раздумье, заполнена тревожным ожиданием. Это матч года: месье Баландар
против парня из Бельнава (департамент Аллье). Представитель Бельнава
отвечает, что лошадь была серой в яблоках; месье Баландар утверждает, что
она была вороной. Ни тот, ни другой не угадал. Игра продолжается.
Жирдяй решает все-таки небрежно протянуть мне два пальца.
- Каким добрым ветром?- культурно спрашивает он. Я пожимаю протянутые мне
сосиски.
- Мы можем секунду поговорить?
- После передачи,- отрезает он.- Кстати, остался последний вопрос.
- Литературный вопрос!- объявляет месье Сабба. Он вытягивает из ящика
карточку, и его лицо освещается, как кинозал после окончания сеанса.
- Кто написал "Неприятности на свою голову"?- спрашивает он, приняв
хитрый вид, смущающий четыре миллиона пятьсот двадцать шесть тысяч
телезрительниц.
Месье Баландар отвечает: Шекспир; представитель Бельнава говорит:
Сан-Антонио и, естественно, выигрывает.
- А я и забыл, что это твоя книжка!
- Это потому, что уровень твоей общей культуры оставляет желать лучшего!
Победа бельнавца абсолютная. Его противник уничтожен, но все равно
получает какую-то ерундовину в виде утешительного приза и право пожать
клешню ведущего. Некоторые готовы убить и за меньшее. Я собираюсь
поздороваться с Коровищей, но больше не вижу ее. Она разлеглась на диване, и
парикмахер ее вовсю лапает, а она ворчит, как горный ручей.
- У тебя тоже идет представление!- шепчу я Толстяку, указывая на его
китообразную супругу.
Он шепчет мне на ухо:
- Я ничего не могу поделать: мы не разговариваем. Затем, показывая на
своего друга цирюльника, он добавляет:
- Представь себе, он только что развелся. Так что мы с ним в ближайшее
время погуляем.
Это множественное число звучит странновато. Я стыдливо увожу Толстяка в
бистро.
Прислонившись к стойке бара, Толстяк возвращает себе спокойствие.
- Знаешь,- говорит он,- после нашей вчерашней потасовки я хандрю. Мне
жаль, что у меня больше нет тигра. А мой Сара Бернар в больнице. Он весь в
гипсе и похож на статую.
- Надо будет его поставить на постамент рядом с Пино,- смеюсь я.
- Кстати, о Пино. Я навестил его сегодня после обеда.
- И как он?
- Его без конца мучает зуд. Охраняющий его полицейский все время чешет
его.
- Теперь к делу!- решаю я. Берюрье осушает свой стакан божоле.
- Не подгоняй меня,- ворчит он. Берю вытирает губы рукавом пиджака и
делает хозяину бистро знак повторить заказ.
- Ладно, поговорим о деле. Наблюдение ничего не дало, потому что
консульство весь день закрыто и никто туда не приходил. У меня аж глаза
заболели от смотрения в бинокль из квартиры твоего учителя.
- От Морпьона никаких новостей?
- Ни единой. Консьержка его тоже не видела.
- Короче, тебе совершенно нечего мне сообщить, так? Толстяк принимает
таинственный вид: прижмуривает один глаз, открывает во всю ширь другой и
зажимает кончик носа большим и указательным пальцами.
- Как знать...
- Давай без загадок, Толстяк, это не твой стиль,- отрезаю я.- Если тебе
есть что сказать, выкладывай. Это его обижает.
- Кончай обращаться со мной, как с рваными трусами,- бурчит он,- Новость,
которую я собираюсь тебе сказать, я узнал благодаря моим талантам.
Он опрокидывает второй стакан- Я едва сдерживаюсь, чтобы не послать его
куда подальше, но беру его молчанием: раскрываю валяющуюся на стойке газету
и начинаю читать отчет о матче Монако - Ницца. Мамонт вырывает газету у меня
из рук.
- Не перегибай палку, Сан-А. Я не на службе. Ты являешься ко мне домой
посреди телепередачи. Я оставляю мою достойную супругу одну, в то время как
ее лапает парикмахер, чтобы следовать за тобой, а ты читаешь у меня на
глазах "Экип"! Так порядочные люди не делают.
В его красных глазах появляются слезы унижения.
Я хлопаю его по плечу.
- Ну, Берю, не строй из себя оскорбленную принцессу. Рассказывай.
Берюрье славный малый и всегда открыт добрым чувствам. Энергично шмыгнув
носом, он заявляет:
- Поскольку ничего не происходило и я скучал у твоего папаши Морпьона, то
стал обыскивать его квартиру.
- И каковы же результаты твоих поисков?
- Вот они, вот они!- объявляет он, шаря по карманам. Толстяк достает
старый кисет, от которого несет, как от рыбного порта в дождливую погоду, и
открывает его. В кисете лежат: порнографическая фотография, изображающая
даму и месье во время игры в фотографа (роль аппарата исполняет дама),
сломанная зубочистка, орех, монета в пятьдесят старых франков, монета в
пятьдесят сантимов, корка от швейцарского сыра и пуговица от ширинки. Он
