смотрового окошка, Лансинг видел перед собой лесистую низину. Деревья,
окружавшие небольшую поляну, были какими-то деформированными, ломаными,
напоминая собой согнувшихся старичков. Полная неподвижность, ни ветерка. И
в этом, подумал Лансинг, может заключаться частично то впечатление тоски,
которое вызывал этот ландшафт. Глубоко вросшие в почву, покрытые мхом
валуны высились среди деревьев. И по дну глубокого оврага бежал ручей.
Невеселый ручей, Лансинг не мог слышать, но был уверен, что даже звук
журчания этого ручья будет грустным. Но он не мог уловить причину - отчего
этот мир казался ему таким подавляющим. Почему он такой печальный?
Он повернулся и посмотрел на Мэри. Она покачала головой.
- Не спрашивай, - сказала она тихо. - Я тоже понятия не имею.
16
Они развели костер - солнце уже клонилось к закату. И внутри
сумрачного холла было зябко. Они сидели вокруг костра и разговаривали.
- Хотелось бы надеяться, - сказал Бригадир, - что двери - это и есть
ключ к загадке нашего появления здесь. Но я не могу заставить себя
поверить в это.
- Для меня совершенно очевидно, - сказал Пастор, - что это двери в
другие миры. Если бы мы осмелились войти...
- Я ведь уже говорил вам, - напомнил Бригадир, - что это ловушки.
Попробуйте только испытать одну, и окажется, что назад вернуться способа
нет.
- Очевидно, - сказала Мэри, - жители этого города очень
интересовались этими мирами. В этом здании мы нашли не только двери, тут
есть еще и графотанк. И то, что видно еще на экране - это явно нездешний
мир.
- Чего мы не знаем, - заговорила Сандра, - так это являются ли
видимые картины действительно продуктом творческого воображения, или это
действительно изображения других миров? А вдруг это лишь произведения
искусства? Возможно, довольно необычного вида искусства - с нашей точки
зрения. Но разве можно утверждать, что нам известны все формы и виды
искусства?
- Для меня это все чистой воды пустая болтовня, - проворчал Бригадир.
- Какой же художник, если у него все в порядке с головой, будет заставлять
зрителя смотреть на свою работу через крохотную дырочку в бронированной
двери? Он бы повесил произведение на стену, чтобы все видели, все сразу.
- Вы подходите к целой концепции с очень узким взглядом, - возразила
Сандра. - Как можно судить, каков был замысел автора и какую форму
передачи он избрал? Возможно, именно "метод смотрового отверстия" наиболее
соответствовал стремлению художника приблизить зрителя к произведению?
Заставить его сконцентрироваться на самом произведении, отсечь все
постороннее, раздражающее воздействие? А настроения - вы заметили, что мир
в каждом из окошек окрашен определенным настроением? И уже только поэтому
можно было бы назвать их произведением искусства.
- А я по-прежнему думаю, что это не картины, - настаивал Бригадир
упрямо. - Я считаю, что это переход в другие миры. И лучше нам держаться
от них подальше.
- По-моему, мы совсем забыли о картах, которые нашел Эдвард, -
сказала Мэри. - Вместе с Юргенсом. Насколько я понимаю, к нашему городу
эти карты отношения не имеют. Возможно, это карты других городов, о
которых мы, предположительно, должны знать. А может, это карты,
относящиеся к другим мирам, тем, что мы видели в окошки дверей. Если так,
то должен быть путь возвращения из этих миров обратно, сюда.
- Возможно, - сказал Бригадир. - Но необходимо знать, как это
делается. Мы же этого не знаем.
- На картах могут быть обозначены другие части мира, - предположил
Юргенс. - Этого. В котором мы сейчас находимся. Ведь мы видели лишь
небольшую часть этого мира.
- Лично мне кажется, - сказал Лансинг, протягивая руку к картам, -
что вот эта карта вполне может относиться к нашему миру. Да, вот эта.
Он развернул карту, разложив ее на полу.
- Смотрите, вот это - город, где мы сейчас. Вот это будто дорога, по
которой мы шли. А этот черный квадрат - гостиница.
Бригадир наклонился вперед, изучая карту.
- Да, вот этот значок с сеткой - это вполне может быть наш город, -
согласился он. - И линия соединяет его с квадратом. Это, возможно,
гостиница. Но где же куб? Нет никакого значка, обозначающего куб. А ведь
составители карты не могли бы пропустить такую важную деталь.
- А если карта составлялась до того, как построили куб? - предположил
Юргенс.
- Справедливо, - заметила Сандра. - Мне лично куб показался
построенным совсем недавно.
- Потом мы все это обсудим подробно, - сказал Бригадир. - А пока мы
просто утомляем языки, говоря все, что приходит в голову. Наверное, каждый
должен как следует обдумать ситуацию, а потом мы соберемся и снова
поговорим.
Пастор медленно поднялся.
- Я хочу пройтись, - сообщил он. - Глоток свежего воздуха прочищает
мысли. Кто-нибудь желает со мной?
- Думаю, я не прочь, - сказал Лансинг.
Снаружи, на площади, тени от домов стали длиннее и темнее. Солнце
почти село, скоро должна была наступить ночь. Зубчатые линии разрушающихся
домов четко выделялись на фоне закатного неба. Вес столетий почти
физически ощутимо давил на плечи. Время заразило своей коррозией сам
камень этих строений. Лансинг, шагавший рядом с Пастором, впервые так ясно
ощутил эту ауру древности.
Пастор, должно быть, испытывал подобное чувство, потому что сказал:
- Этот город древний, как само время. Это просто невыносимо. Вы
заметили это, мистер Лансинг?
- Кажется, - ответил Лансинг. - Очень необычное чувство.
- Это мир, - продолжал Пастор, - в котором прекратилась история. Она
исчерпала себя и остановилась. Город - это напоминание о том, что все вещи
плоти - мимолетны, сама история - всего лишь иллюзия. Вот такие города
оставлены, дабы люди созерцали их как пример провала. Этот мир - провал,
поражение. По-моему, неудача эта была неудачей во всех отношениях. Не так,
как на других мирах.
- Возможно, вы правы, - сказал Лансинг, не зная, что еще сказать.
Пастор замолчал и молча продолжал шагать впереди, сцепив ладони за
спиной, высоко подняв голову. Иногда он поворачивал ее, чтобы осмотреть
площадь.
Потом он снова заговорил:
- Нужно быть осторожным и внимательным с Бригадиром. Это - маньяк. Он
безумен, но таким весьма благоразумным способом, что внешне его поступки
кажутся вполне нормальными. Он упрям и верит лишь своему мнению. Но
рассуждать, думать он абсолютно не способен. И все потому, что его
сознание трансформированно в военную схему. Вы замечали, что все военные -
весьма ограниченные люди?
- За свою жизнь, - объяснил Лансинг, - я очень мало сталкивался с
военными.
- Да, можете не сомневаться, - заверил его Пастор. - Они знают только
один способ что-то делать, и ни в коем случае не два. Все по уставу. У них
на глазах невидимые шоры. Они могут смотреть строго прямо перед собой. Мне
кажется, что мы вдвоем должны бдительно следить за Бригадиром. Иначе он
доведет нас до беды. В этом и заключается вся беда, собственно. Он злостно
стремится быть лидером. У него просто фобия лидерства. Вы, конечно,
заметили это.
- Да, я заметил, - сказал Лансинг. - Если помните, я с ним об этом
уже говорил.
- Да, действительно, - сказал Пастор. - Он мне некоторым образом
напоминает одного моего соседа. Этот сосед жил в доме напротив, через
улицу, а в конце улицы обитал дьявол. Мы жили в прелестной местности, и
едва ли можно было ожидать, что там окажется дьявол, но так оно и было.
Думаю, едва ли многие понимали это. Я понимал, и подозреваю, что сосед, о
котором идет речь, тоже понимал, хотя мы никогда об этом не говорили. Но
вот в чем дело - сосед этот, даже понимая, что имеет дело с дьявольским
отродьем, вел себя с ним, как добрый сосед. Здоровался, когда они
встречались, и даже болтал с ним. Я уверен, что говорили о безобидных
вещах, просто убивали время. И если бы я намекнул на этот факт соседу, то
он бы меня поставил в известность, что он не имеет предрассудков против
евреев, чернокожих, нацистов и так далее. И следовательно, у него нет
оснований на какое-то предубеждение против дьявола, живущего на одной с
ним улице.
Мне кажется, что во Вселенной существует универсальный моральный
принцип, и есть вещи всегда правильные и вещи извечно неправильные, и долг
каждого из нас - уметь найти границу между добром и злом, правдивым и
грешным.
Если мы признаем моральным стремиться поступать по ее законам, то нам
необходимо проникать в эту разницу. И я говорю не об ограниченном
религиозном подходе, который, я признаю, зачастую весьма ограничен, но обо
всем широком спектре человеческого поведения. Хотя я сам не согласен с
этим, но признаю, что некоторые люди уверены, что человек может быть
добродетельным даже если он не исповедует какую-либо религию. Я не
согласен с этим, потому как считаю - человек нуждается в бастионе
собственной веры, дабы поддерживать в себе праведность так, как он
понимает ее.
Пастор остановился и повернулся лицом к Лансингу.
- Возможно, я говорю все это чисто из привычки. Дома, на своей грядке
с овощами, у своего белого домика, стоящего на безмятежной улице таких же
спокойных белых домиков, - несмотря на присутствие дьявола в домике на ее
конце, - и в моей маленькой белой церкви, среди моей паствы, я был уверен
во всем, что говорил. Я мог цитировать для своей паствы любое праведное
или неправедное деяние, мог определить, как им поступать - даже если
поступок был тривиален. Но теперь я не знаю, прав ли я. А вдруг я
ошибаюсь? Какая-то часть той каменной самоуверенности покинула меня здесь!
Я был убежден - раньше, теперь больше не убежден.
Он замолчал и посмотрел на Лансинга. Он был похож на сову,
разбуженную среди дня.
- Не знаю, зачем я все это вам говорю, - сказал он. - Именно вам. Вы
знаете, почему я говорю все это вам?
- Понятия не имею, - ответил Лансинг. - Но если вы хотите говорить со
мной, я готов вас выслушать. Если это вам в чем-то поможет, я буду даже
рад вас выслушать.
- Но разве вы не чувствуете этого? Одиночества, покинутости?
- Не могу сказать с уверенностью, - признался Лансинг.
- Пустота! - воскликнул Пастор. - Ничто! Это жуткое место, это
эквивалент АДА! Я ведь всегда говорил, постоянно твердил своей пастве - Ад
вовсе не коллекция всех земных и адских мук. Нет. Ад - это пустота, это
потеря, конец любви и веры, убеждения человека к себе, конца силы,
питающей убеждения...
- Да возьмите себя в руки! - крикнул на Пастора Лансинг. - Вы не
должны поддаваться депрессии! Неужели вы думаете, что мы все...
- О, Боже! Почему покинул ты меня! Почему, о Господи!..
И в этот момент откуда-то с холмов, окружавших город, в ответ ему
донесся другой жуткий крик. Своим тоскливым одиночеством этот яростный
крик ледяными пальцами сжимал сердце, и чувство потери превращало крик в
лед. Голос плакал, всхлипывал, стонал над городом, который был пуст уже
тысячелетия. Вопль отражался от пустоты неба и падал на город. Такой крик
могло издавать лишь существо, никогда не знавшее, что такое душа.
Всхлипывая, сжав голову руками, Пастор бросился бежать к их лагерю.
Он делал отчаянные прыжки, несколько раз едва не упал, споткнувшись, но
каждый раз ему удавалось сохранить равновесие и он продолжал бежать.
Лансинг, не пытаясь догнать Пастора, трусцой следовал за ним. Краем
сознания он понимал, что даже благодарен за эту невозможность. Что бы он
