Оксенфорда так стар, мы могли бы и подождать, но он очень стар и, по
последним сведениям, сильно слабеет. Из него уже песок сыплется. Того и
гляди, он отойдет к небесным наградам. А он единственная наша надежда. Я
не знаю больше никого, кто мог судить о манускрипте.
- А если манускрипт пропадет до того, как будет доставлен в
Оксенфорд? - спросил Дункан.
- Такое может случиться, хотя я знаю, что ты будешь беречь его, как
свою жизнь.
- Любой так сделает, - ответил Дункан.
- Это драгоценная вещь, - проговорил его преосвященство, - возможно,
самая драгоценная во всем христианском мире. В этих нескольких листах,
быть может, заключена будущая надежда человечества.
- Вы можете послать копию.
- Нет, - сказал архиепископ, - посылать надо оригинал. Как бы
тщательно ни скопировали - а у нас в аббатстве есть копиисты великого ума
- они могут нечаянно пропустить какую-нибудь характерную деталь, которая
окажется существенной при определении подлинности. Мы сняли две копии, они
будут храниться в аббатстве под семью замками. Если оригинал будет
потерян, у нас останется хотя бы текст, но потеря оригинала будет
катастрофой.
- А если Вайс установит подлинность текста, но поднимет вопрос о
пергаменте и чернилах? Вдруг он не настолько в них разбирается?
- Сомневаюсь, - возразил архиепископ, - что он поднимет этот вопрос.
Со своими товарищами - учеными он решит все вопросы, если признает
рукопись подлинной по тексту. Но если все же возникнут такие вопросы, ты
найдешь другого ученого. Там должны быть и такие, кто понимает толк в
чернилах и пергаменте.
- Ваше преосвященство, - сказал отец, - вы говорили, что были теории
насчет разоренных земель, насчет причин этого разорения. Нет ли среди этих
теорий приемлемой для нас?
- Трудно выбрать. Все они весьма изобретательны, некоторые обманчивы
и логически ненадежны. Только одна, пожалуй, кажется мне более разумной -
что разоренные земли используются для восстановления мировых сил зла -
возможно, они иногда нуждаются в покое для обсуждения своих целей, для
самоукрепления и восстановления своих сил. Вот они и опустошают местность,
превращают ее в место ужаса и отчаяния, что служит им защитным барьером
против вмешательства, пока они выполняют какие-нибудь нечестивые ритуалы,
необходимые для усиления их на следующие пятьсот лет деятельности зла.
Тот, кто предложил эту теорию, хотел доказать, что ослабление зла
происходит за несколько лет до разрушения земель и некоторое время после
этого великого прироста зла, но я сомневаюсь, что ученому это удастся. Для
такого изучения слишком мало данных.
- Если это правда, - сказал Дункан, - тогда наш маленький отряд, идя
очень осторожно и избегая столкновений, сможет, пожалуй, пройти
незамеченным. Силы зла, убежденные, что опустошение защищает их, будут
менее насторожены, чем при других обстоятельствах, и будут заниматься
своими делами.
- Пожалуй, ты прав, - согласился отец.
Архиепископ молча слушал разговор отца и сына, сложив руки на животе
и полузакрыв глаза, будто боролся с какой-то мыслью. Наконец он
зашевелился и сказал:
- Мне кажется, надо серьезно изучать эти великие силы зла, выпущенные
в мир за бесчисленные столетия. Мы все время отвечали на это ужасом,
объясняли бессмысленным суеверием. Нельзя сказать, что те рассказы,
которые мы слышали, безосновательны. Некоторые из них правдивы, другие
даже документальны, но немало среди них и вранья, глупых крестьянских
сказок, придуманных от безделья. В сущности, у крестьян мало развлечений,
только шутки да блуд, вот их и привлекают всякие глупые россказни.
Россказни эти только затемняют дело, а мы должны сосредоточиться на
понимании этого зла. И у нас ведь хватает глупостей: есть чары и
заклинания, чтобы отогнать дьявола, рассказы о людях, превращенных в собак
или во что-нибудь худшее. Мы верим, что вулканы могут быть вратами ада. Не
так давно мы слышали, что какие-то глупые монахи спустились в шахту и
обнаружили там чистилище. Такого рода вещи нам не нужны. Нам нужно понять
зло, потому что только понимание окажется для нас почвой, на которой мы
сможем сражаться со злом. Мы должны начать эффективную борьбу не только за
мир в наших мыслях, за какую-то меру свободы от оскорблений,
несправедливости и боли, которые зло посылает на нас, но и за рост нашей
цивилизации. Подумать только, мы столетиями были застойным обществом, мы
не прогрессировали. То, что делается каждый день в этом поместье и во всем
мире, ни на йоту не изменилось за тысячу лет. Сеют семена и собирают
урожай, молотят, как молотили всегда, поля вспахивают теми же
малопригодными орудиями, крестьяне так же голодают...
- В этом поместье они не голодают, - возразил отец Дункана. - Здесь
никто не голодает. Мы смотрим за своими людьми, а они смотрят за нами. Мы
делаем запасы на черный день, и когда такой день приходит, хотя это редко
бывает, у нас есть пища для всех и...
- Милорд, - сказал архиепископ, - простите меня, но я говорил вообще.
То, что я сказал, не относится к вашему поместью. Я прекрасно знаю это, но
в целом, дело обстоит так, как я сказал.
- Наша семья, - продолжал лорд Стэндиш, - управляет этими землями
почти десять столетий. И, как управляющие страной, мы принимаем на себя
безусловную ответственность...
- Простите, но я не имел в виду ваш дом. Я могу продолжать?
- Сожалею, что прервал вас, но я обязан был разъяснить, что в Стэндиш
Хаузе никто не голодает.
- Я понял, - сказал архиепископ. - Вернемся к тому, о чем я говорил.
Я считаю, что великий груз зла, который лег на наши плечи, работал против
любого прогресса. Так было всегда: в древние времена люди изобрели колесо,
сделали глиняную посуду, приручили животных, окультурили растения, стали
добывать руду. Но после этих первичных начинаний мало что было сделано.
Было время - если верить истории - когда появлялись искры надежды. Такая
искра зажглась в Греции, но Греция сошла на нет. Казалось, что Рим
представляет определенную величину и что-то обещает, но и Рим превратился
в пыль. Казалось, что теперь, в двадцатом веке, должны быть какие-то
признаки прогресса. Лучшие повозки, лучшие дороги, лучшие плуги и лучшее
понимание, как использовать землю, лучшие способы постройки домов, чтобы
крестьяне не жили больше в скверных хижинах, лучшие корабли. Иной раз я
размышлял над альтернативной историей, над дублем нашего мира, где зло не
существует. Мир, где столетия прогресса открыли возможности, о которых мы
даже не можем гадать. Это мог быть наш мир, наш двадцатый век. Но это
всего лишь мечта, конечно. Мы знаем, что где-то на западе, через
Атлантику, есть новые земли, как говорят, пустынные. Моряки с юга Британии
и с западных берегов Гала ходят туда ловить треску, но немногие, потому
что мало достаточно надежных кораблей. А может, и нет большого желания,
потому что нам не достает предприимчивости. Мы порабощены злом и такими
останемся, пока не сделаем что-нибудь с этим злом. Наше общество больно
недостатком прогресса и многого другого. Я часто думаю, что зло питается
нашей нищетой, становится от нее сильнее и, чтобы обеспечить себя хорошей
пищей, делает все, чтобы эта нищета продолжалась. Мне кажется также, что
это великое зло не всегда было с нами. В прежние дни люди шли к некоторому
прогрессу, создавая те немногие вещи, которые делали даже такое бедное
общество, как наше, теперь возможным. Было время, когда человек работал
ради более безопасной и удобной жизни, и это показывает, что он не был
придавлен злом, от которого мы страдаем, или, по крайней мере, не так
сильно придавлен. Возникает вопрос: откуда же пришло зло? Конечно, сейчас
мы не можем ответить. Но одно, по-моему, ясно: зло остановило нас на нашем
пути. То немногое, что у нас есть, мы унаследовали от наших далеких
предков, чуточку от греков, самую малость от Рима. Когда я читаю нашу
историю, мне кажется, я замечаю обдуманное намерение зла отстранить нас от
развития и прогресса. В конце одиннадцатого века наш святой отец Урбан
предпринял крестовый поход против язычников, подвергавших гонениям
христиан и осквернявших святыни Иерусалима. Великое множество людей
собралось под знаменами креста, и, дай им время, они, без сомнения,
пробили бы дорогу в новый свет и освободили бы Иерусалим. Но этого не
случилось, потому что как раз в это время зло напало на Македонию, а позже
распространилось на центральную Европу, опустошив ее, создало панику среди
участников крестового похода и блокировало их путь. Крестовый поход
окончился, не начавшись, и другие не предпринимались, поскольку
понадобились столетия, чтобы выйти из хаоса, причиненного этим нападением
зла. Из-за этого даже в наши дни святая земля, наша по праву, все еще в
руках язычников.
Он смахнул слезы, катившиеся по его полным щекам. Когда он снова
заговорил, в его голосе слышалось подавленное рыдание.
- С провалом крестового похода, хотя дальнейшие исследования
показывали, что это было не по нашей вине, мы лишились последней надежды
найти какое-нибудь свидетельство подлинности Иисуса, какое, возможно, еще
существовало в те времена, но теперь, без сомнения, исчезло и недостижимо
для смертного. Из всего тебе, конечно, ясно, почему мы придаем столь
большое значение манускрипту, найденному в этих стенах.
- Время от времени, - заметил лорд, - возникали слухи о крестовых
походах.
- Это правда, - ответил его преосвященство, - но никогда ничего не
получалось. Сфера действия зла распространялась, и злоба, о которой писали
наши историки, вытеснила из нас мужество. Вырвавшись из круга зла, люди
скучивались на своих акрах, неся в себе несказанный страх, и, может быть,
такая напряженность вновь призывала зло во всей его ярости. Зло снова
возникло на иберийском полуострове и все наши планы были заброшены и
забыты, так как полуостров был опустошен и в страну вполз ужас. Два таких
свидетельства не могут не вызвать мысли, что зло действительно держит нас
на одном и том же уровне, в нищете, чтобы иметь возможность питаться и
расти за счет нашей нищеты. Мы - скот зла, мы пасемся на наших пастбищах и
предлагаем злу нашу нищету, когда оно в ней нуждается.
Архиепископ вытер лицо.
- Я думаю об этом ночами, пока не усну. Меня это мучит. Мне кажется,
что свет ушел от нас и мы погружаемся в древнюю тьму. Мне кажется, что это
конец всему.
- Вы высказывали кому-нибудь эти свои мнения? - спросил лорд Стэндиш.
- Не многим, - ответил архиепископ. - Их это не интересует. Им
плевать на то, что я говорю.
В дверь тихо постучали.
- Да, - отозвался хозяин. - Кто там?
- Это я, - послышался ответ Уэлса. - Я подумал, что, может быть,
бренди...
- Да, действительно, - воскликнул архиепископ. Он оживился. - Немного
бренди было бы неплохо. У вас чудный бренди. Куда лучше, чем в аббатстве.
- Завтра утром, - сквозь зубы сказал лорд, - я пришлю вам бочонок
бренди.
- Чрезвычайно любезно с вашей стороны, - сладко отозвался
архиепископ.
- Давай сюда, - приказал лорд Уэлсу.
Старик принес поднос со стаканчиками и бутылкой. Осторожно
передвигаясь в своих ковровых шлепанцах, он разлил бренди и вручил всем по
стаканчику.
Когда он вышел, архиепископ откинулся на спинку кресла и посмотрел
бренди на свет.
- Замечательно! - проговорил он. - Какой чудесный свет!
- Какой отряд вы предполагаете? - обратился Дункан к отцу.
- Ты намерен идти?
