Отчего такие фокусы удавались? Да оттого, что они спекулировали на психологии толпы и гражданских чувствах. Но откуда взяться гражданским чувствам, когда город на глазах умирает? И как спекулировать на психологии толпы, когда толпы нет, у каждого, или почти у каждого, свое царство величиной в сорок акров?
- Джентльмены, - взывал мэр, - джентльмены, прошу придерживаться регламента!
Кинг рывком встал и грохнул кулаком по столу:
- Нет уж, давайте начистоту! Вот и Вебстер тут, может быть, он поделится с нами своими мыслями?
Вебстер поежился.
- Боюсь, - ответил он, - мне нечего сказать.
- Ладно, хватит об этом, - резко подытожил Гриффин и сел.
Но Кинг продолжал стоять, лицо его налилось краской, губы дрожали от ярости.
- Вебстер! - крикнул он.
Вебстер покачал головой.
- Вы пришли сюда по поводу вашей очередной великой идеи! - не унимался Кинг. - Собирались представить ее на рассмотрение муниципалитета. Так чего сидите? Давайте, выкладывайте?
Вебстер поднялся с хмурым видом.
- Не знаю, может, тупость помешает вам уразуметь, - обратился он к Кингу, - почему меня возмущает ваша деятельность.
Кинг на секунду опешил, потом взорвался:
- Тупость? И это вы говорите мне! Мы работали вместе, я вам помогал. Вы никогда не позволяли себе... никогда не...
- Да, я никогда не позволял себе говорить ничего подобного, - бесстрастно произнес Вебстер. - Еще бы. Мне не хоте лось вылететь со службы.
- Так вот, вы уже вылетели! - рявкнул Кинг. - Уволены! С этой самой секунды!
- Заткнитесь, - сказал Вебстер.
Кинг ошалело уставился на него, словно получил пощечину.
- И сядьте. - Голос Вебстера кинжалом прорезал напряженную тишину.
У Кинга подкосились ноги, и он шлепнулся на стул. Все молчали.
- Я хочу сказать вам кое-что, - продолжал Вебстер, - о том, что давно уже пора сказать вслух. О том, что всем вам давно следовало бы знать. Странно только, что именно мне приходится говорить вам об этом. А может быть, ничего тут странного и нет, кому, как не мне, сказать правду, все- таки почти пятнадцать лет служу интересам города.
Олдермен Гриффин сказал, что город умирает на глазах. Верно сказал, с одной только небольшой поправкой: он выразился слишком мягко. Город - этот город, любой город - уже умер.
Город стал анахронизмом. Он изжил себя. Гидропоника и вертолеты предопределили его кончину. Первоначально город был попросту пристанищем того или иного племени, которое собиралось вместе, чтобы обороняться от врагов. Со временем его обнесли стеной, чтобы усилить оборону. Потом стена исчезла, а город остался как центр торговли и ремесла. И просуществовал до нашего времени, потому что люди были привязаны к месту работы, которое находилось в городе.
Теперь условия изменились. В наше время, при семейном вертолете, сто миль - меньше, чем пять миль в тридцатых годах. Утром вылетел на работу, отмахал несколько сот миль, а вечером - домой. Теперь нет больше необходимости жаться в городе.
Начало положил автомобиль, а семейный вертолет довершил дело. Уже в первой четверти столетия люди потянулись за город, подальше от духоты, от всяких налогов, - на свой, отдельный участочек в предместье. Конечно, многие оставались: не был налажен загородный транспорт, денег не хватало. Но теперь, когда все выращивают на искусственной среде и цены на землю упали, большой загородный участок стоит меньше, чем клочок земли в городе сорок лет назад. И транспорт перестал быть проблемой, после того как самолеты перешли на атомную энергию.
Он остановился. Тишина. Мэр был явно потрясен. Кинг беззвучно шевелил губами. Гриффин улыбался.
- К чему мы пришли в итоге? - спросил Вебстер. - Сейчас я скажу к чему. Кварталы, целые улицы пустых, заброшенных домов. Люди взяли да уехали. А зачем им оставаться? Что мог дать им город? Предыдущим поколениям он что-то давал, а вот нынешнему - ничего, потому что прогресс свел на нет все плюсы города. Конечно, что-то они потеряли, ведь какие-то деньги были вложены в старое жилье. Но все это с лихвой возмещалось, поскольку они могли купить дом, который был вдвое лучше и вдвое дешевле; могли жить так, как им хотелось, обзавестись, так сказать, фамильной усадьбой вроде тех, которые всего несколько десятилетий тому назад были привилегией богачей.
Что же нам осталось? Несколько кварталов под конторами фирм и компаний. Несколько актов под промышленными предприятиями. Муниципалитет, назначение которого заботиться о миллионе горожан, да только горожан-то больше нет. Бюджет с такими высокими налогами, что скоро и фирмы из города уберутся, чтобы не платить столько. Конфискованный жилой фонд, которому грош цена. Вот что нам осталось...
Только болван может думать, что ответ дадут торговые палаты, шумные кампании да идиотские проекты. Потому что на все наши вопросы есть один-единственный, простой ответ: город как таковой мертв, он может кое-как протянуть еще несколько лет, но не больше.
- Мистер Вебстер... - начал мэр.
Но Вебстер даже ухом не повел.
- Если бы не сегодняшний случай, - говорил он, - я продолжал бы вместе с вами играть в кукольные домики. Делать вид, будто город еще действующее предприятие. Продолжал бы морочить голову себе и вам. Но все дело в том, господа, что на свете есть нечто, именуемое человеческим достоинством.
Ледяную тишину раздробило шуршание бумаг, чье-то озадаченное покашливание.
Однако Вебстер еще не кончил.
- Город приказал долго жить. И слава богу! Чем сидеть здесь и лить слезы над его останками, лучше встали бы и прокричали спасибо. Ведь если бы этот город, как и все города на свете. не изжил себя, если бы люди не бросили городов, они были бы разрушены. Разразилась бы война, господа, атомная война. Вы забыли пятидесятые, шестидесятые годы? Забыли, как просыпались ночью и слушали, не летит ли бомба, хотя знали, что все равно не услышите, когда она прилетит, вообще больше ничего и никогда не услышите?
Но люди покинули города. промышленность рассредоточилась, и обошлось без войны.
Многие из вас, господа, живы сегодня только потому, что люди ушли из вашего города. Да, живы потому. что город мертв!
Так пусть же, черт побери, он остается мертвым. Вам надо радоваться, что он умер. Это самое счастливое событие во всей истории человечества.
Джон Дж. Вебстер круто повернулся и вышел из зала.
На широкой наружной лестнице он остановился и посмотрел на безоблачное небо. Над шпилями и башенками ратуши кружили голуби.
Джон Вебстер мысленно встряхнулся, словно пес, который выскочил из пруда на берег.
Глупо он поступил, чего там. Теперь надо искать новое место, и когда еще найдешь, ведь возраст уже не тот.
Но тут в душе его сама собой родилась какая-то песенка, потеснила мрачные мысли, он сложил губы трубочкой и, беззвучно насвистывая, бодро зашагал прочь от ратуши.
Не надо больше лицемерить. Не надо больше ночи напролет думать над тем, как жить дальше, зная, что город мертв, что ты занимаешься никчемным делом, презирая себя за то, что даром ешь хлеб, борясь с тягостным чувством, преследующим труженика, который понимает, что трудится вхолостую.
Он направлялся к стоянке, где ждал его вертолет.
Может быть, теперь и они уедут из города, исполнится желание Бетти. И будет он вечерами бродить по собственной земле. Свой участок с речушкой! Непременно с речушкой, чтобы можно было развести форель.
Кстати, надо будет сходить на чердак и проверить удочки.
Марта Джонсон стояла и ждала у въезда на скотный двор, когда древняя колымага пропыхтела по дорожке, и Уле неуклюже выбрался из кабины, посеревший от усталости.
- Ну как, что-нибудь продал? - спросила Марта.
Он покачал головой.
- Гиблое дело. Деревенского не берут. Еще и смеются. Показывают мне кукурузу: початки вдвое больше моих, ровнехонькие и такие же сладкие. На дынях кожуры почитай что и нет. И повкуснее наших будут, коли не врут.
Он поддал ногой ком земли, так что пыль полетела.
- Да что там говорить, разорили нас эти искусственные среды.
- Может, нам лучше уж продать ферму? - сказала Марта.
Уле промолчал.
- Наймешься в гидропонное хозяйство. Вон Гарри поступил. И как еще доволен.
Уле мотнул головой.
- Или в садовники наймись. У тебя очень даже хорошо получится. Всем этим барам с большими усадьбами только садовника подавай, машин не признают, не тот шик.
Уле снова мотнул головой.
- Душа не лежит с цветочками возиться, - объяснил он. - Как-никак двадцать лет с лишком кукурузе отдал.
- А может, и нам вертолет завести, какой поменьше? - сказала Марта. - И провести воду в дом. И ванну поставить, чем в старом корыте на кухне мыться.
- Не справлюсь я с вертолетом, - возразил Уле.
- Еще как справишься. Невелика хитрость. Вон погляди на андерсоновских ребятишек: от горшка два вершка, а уже летают почем зря. Правда, один из них тут затеял дурачиться и вывалился из кабины, но...
- Ладно, я подумаю, - перебил Уле с отчаянием в голосе. - Подумаю.
Он повернулся, перемахнул через ограду и зашагал в поле. Марта стояла у машины и глядела ему вслед. По припорошенной пылью щеке скатилась слеза.
- Мистер Тэйлор ждет вас, - сказала девушка.
Джон Дж. Вебстер опешил.
- Но ведь я у вас еще не бывал. И не договаривался с ним о встрече.
- Мистер Тэйлор ждет вас, - настойчиво повторила она и указала кивком на дверь с надписью:
ОТДЕЛ ПЕРЕСТРОЙКИ
- Но я пришел сюда узнать насчет работы, - возразил Вебстер. - А не затем, чтобы меня перестраивали. Здесь ведь бюро найма Всемирного комитета, или я ошибся?
- Нет, не ошиблись, - ответила девушка. - Так доложить о вас мистеру Тэйлору?
- Если вы так настаиваете...
Девушка нажала рычажок и сказала в микрофон:
- Мистер Вебстер здесь, сэр.
- Пусть войдет, - ответил мужской голос.
Вебстер вошел в кабинет, держа шляпу в руке.
Седой мужчина с молодым лицом жестом предложил ему сесть.
- Вы хотите устроиться на работу?
- Да, - подтвердил Вебстер, - но я...
- Да вы садитесь, - продолжал Тэйлор. - Если вас смутила надпись на двери, забудьте о ней. Мы отнюдь не собираемся вас перестраивать.
- Я никак не могу найти себе место, - объяснил Вебстер. - Которую неделю хожу, и всюду отказ. Вот и пришел сюда к вам.
- Не хотелось к нам обращаться?
- Откровенно говоря. не хотелось. Бюро найма...В этом есть что-то... В общем, что-то неприятное.
Тэйлор улыбнулся.
- Возможно, название не совсем удачное. Вы думали, это нечто вроде бывшей биржи труда, куда обращались отчаявшиеся люди. Государственное учреждение, которое старается определить людей на работу, чтобы они не были в тягость обществу...
- Ну что ж, я тоже отчаялся, - признался Вебстер. - Но гордость еще сохранил, оттого и трудно было заставить себя прийти к вам. Но что поделаешь, другого выхода нет. Понимаете, я оказался изменником...
- Другими словами, - перебил его Тэйлор, - вы предпочитали говорить правду. Хотя бы это стоило вам места. Деловые круги, и не только здесь, во всем мире, еще не доросли до вашей правды. Бизнесмен еще цепляется за миф о городе, миф о коммерческой хватке. Придет время, и он поймет, что можно обойтись без города, что честное служение обществу даст ему куда больше, чем всякие коммерческие штучки. А скажите, Вебстер, что вас все-таки заставило поступить так, как вы поступили?
- Мне стало тошно, - ответил Вебстер. - Тошно глядеть, как люди тычутся туда-сюда с зажмуренными глазами. Тошно глядеть, как лелеют старую традицию, которой давно место на свалке. Мне опротивел Кинг с его пустопорожним энтузиазмом.
Тэйлор кивнул.
- А как вы думаете, не смогли бы вы помочь нам с перестройкой людей?
Вебстер вытаращил глаза.
- Нет, я серьезно, - продолжал Тэйлор. - Всемирный комитет уже который год этим занимается ненавязчиво, незаметно. Многие из тех, кто прошел перестройку, даже сами об этом не подозревают.
С того времени, как на смену Объединенным нациям пришел Всемирный комитет, на свете многое изменилось, и далеко не все сумели приспособиться к этим изменениям. Когда начали широко применять атомную энергию, сотни тысяч остались без места. Их надо было переучивать и направлять на другую работу. Одних на атомные предприятия, других куда-нибудь еще. Гидропоника ударила по фермерам. Пожалуй, с ними нам пришлось особенно трудно, ведь они ничего не умели, только выращивать хлеб и смотреть за скотом. И большинство из них вовсе не стремилось ни к чему другому. Они возмущались, что их лишили источника существования, унаследованного от предков. Индивидуалисты по самой своей природе, они оказались для нас, так сказать, самым твердым психологическим орешком.
