- Ваш дед не виноват, - сказал Грант. - Он хотел, он пытался лететь. Но человек бессилен против агорафобии.
Вебстер взмахом руки отмел его слова.
- Что было, то было. Тут уж ничего не воротишь, и мы вынуждены из этого исходить. И так как мой род, мой дед...
У Гранта округлились глаза, его вдруг осенило:
- Псы! Вот почему вы...
- Вот именно, псы, - подтвердил Вебстер.
Издалека, с реки, вторя плачу ветра в листве, донесся жалобный звук.
- Енот, - заметил Вебстер. - Сейчас псы начнут рваться на волю.
Звук повторился, вроде бы ближе, а может быть, это только показалось. Вебстер выпрямился в кресле, потом наклонился вперед, глядя на огонь в камине.
- И в самом деле, почему бы не попробовать? - рассуждал он. - У пса есть индивидуальность. Это сразу чувствуется, какого ни возьми. Что ни пес - свой нрав, свой темперамент. И все умные, пусть в разной степени. А больше ничего и не требуется: толика разума и осмысливающая себя индивидуальность.
Все дело в том, что природа с самого начала поставила их в невыгодные условия, создала им две помехи: они не могли говорить и не могли ходить прямо, а значит, не было возможности развиться рукам. Если бы отнять у нас речь и руки и отдать им, мы могли стать псами, а псы - людьми.
- Для меня это совсем ново, я как-то никогда не представлял себе ваших псов мыслящими созданиями, - сказал Грант.
- Еще бы! - В голосе Вебстера был оттенок горечи. - Иначе и быть не могло. Вы смотрели на них так же, как большинство людей до сих пор смотрят. Ученые собачки, домашние животные, забавные зверюги, которые теперь еще могут даже разговаривать с вами. Но разве этим дело исчерпывается? Вовсе нет, Грант, клянусь вам. До сих пор человек шел путями разума один-одинешенек, обособленный от всего живого. Так представьте себе, насколько дальше мы могли бы продвинуться и насколько быстрее, будь на свете два сотрудничающих между собой мыслящих, разумных вида. Ведь они мыслили бы по- разному! И сверялись бы друг с другом. Один спасует - другой додумается. Как в старину говорили: ум хорошо, а два лучше.
Представляете себе, Грант? Другой разум, отличный от человеческого, но идущий с ним рука об руку. Разум, способный заметить и осмыслить вещи, недоступные человеку, способный, если хотите, создать философские системы, каких не смог создать человек.
Он протянул к огню руки, растопырив длинные властные пальцы с узловатыми суставами.
- Они не могли говорить, и я дал им речь. Это было нелегко, ведь язык и гортань собаки не приспособлены для членораздельной речи. Но хирургия сделала свое - не сразу, конечно, через промежуточные этапы, - хирургия и скрещивание. Зато теперь... теперь, надеюсь... Конечно, утверждать что- нибудь рано... Грант взволнованно наклонился к нему.
- Вы хотите сказать, что перемены, которые вы внесли, передаются по наследству? Хирургические коррективы закрепились в генах?
Вебстер покачал головой.
- Сейчас еще рано что-нибудь утверждать. Но лет через двадцать я, пожалуй, смогу вам ответить.
Он взял со стола бутылку с бренчи и вопросительно поглядел на Гранта.
- Благодарю, - кивнул тот.
- Я плохой хозяин, - извинился Вебстер. - Вы распоряжайтесь сами.
Он поглядел на огонь через рюмку.
- У меня был хороший материал. Собаки - сметливый народ. Сметливее, чем вы думаете. Обыкновенная дворняга различает полсотни слов, больше, вплоть до ста. Добавьте вторую сотню - вот вам уже и обиходная лексика. Может быть, вы обратили внимание на речь Нэтэниела? Самые простые, необходимые слова.
Грант кивнул:
- Простые и короткие. Он сам сказал мне, что многое еще не может выговорить.
- В общем, работы еще непочатый край, - продолжал Вебстер. - Главное впереди. Взять хотя бы чтение. Собака видит не так, как мы с вами. Я экспериментировал с линзами, они корректируют зрение собак, так что оно приближается к нашему. Не поможет - есть другой способ. Пусть человек подлаживается. Научимся печатать такие книги, чтобы псы могли их читать.
- А сами псы, они что об этом думают?
- Псы? - повторил Вебстер. - Хотите верьте, хотите нет, Грант, они в восторге. И дай им бог... - добавил он, уставившись на пламя.
Следом за Дженкинсом Грант поднялся на второй этаж, где помещались спальни, но в коридоре его окликнул скрипучий голос из-за приоткрытой двери:
- Это вы, приятель? Грант озадаченно остановился.
- Это старый хозяин, сэр, - прошептал Дженкинс. - Ему часто не спится.
- Да! - отозвался Грант.
- Устали? - спросил голос.
- Не очень.
- Тогда зайдите ко мне, - пригласил старик.
Томас Вебстер сидел в постели, обложенный подушками, в полосатом ночном колпаке. Он перехватил удивленный взгляд Гранта.
- Лысею... Зябко без головного убора. А шляпу в постель не наденешь.
Потом прикрикнул на Дженкинса:
- А ты что стоишь? Не видишь, гостю выпить надо.
- Слушаюсь, сэр. - Дженкинс удалился.
- Садитесь, - предложил Томас Вебстер. - Садитесь и приготовьтесь слушать. Я как наговорюсь, потом лучше засыпаю. Да и не каждый день мы новые лица видим.
Грант сел.
- Ну как вам мой сын? - спросил старик.
- Ваш сын?.. - Необычный вопрос озадачил Гранта. - Ну, по-моему, он просто молодец. То, чего он добился с собаками...
Старик усмехнулся.
- Ох уж этот Брюс со своими собаками! Я вам не рассказывал, как Нэтэниел сцепился со скунсом? Конечно, не рассказывал. Мы с вами еще двумя словами не перемолвились.
Его руки скользнули по простыням, длинные пальцы нервно теребили ткань.
- У меня ведь еще сынок есть, Ален. Я его просто Алом зову. Он сейчас далеко от Земли, так далеко еще ни один человек не забирался. К звездам летит.
Грант кивнул.
- Знаю. Читал. Экспедиция на Альфу Центавра.
- Мои отец был хирургом, - продолжал Томас Вебстер. - Хотел и меня врачом сделать. Должно быть, сильно переживал, что я не пошел по его следам. Но если бы он дожил до этого дня, он сейчас гордился бы нами.
- Вам не надо бояться за сына, - сказал Грант. - Он...
Взгляд старика остановил его.
- Я сам построил корабль. Конструировал, наблюдал за сборкой. Космос сам по себе ему не страшен, он дойдет до цели. И парень у меня молодчина. Если надо, сквозь ад эту колымагу проведет.
Он сел попрямее, при этом подушки сдвинули его колпак набекрень.
- У меня есть еще одна причина верить, что он достигнет цели и благополучно вернется домой. Тогда я не придал этому особенного значения, но в последнее время все чаще вспоминаю и задумываюсь... Может быть, на самом деле... уж не...
Он перевел дух.
- Только не подумайте, я не религиозный.
- Ну конечно же, - сказал Грант.
- То есть ничего похожего, - твердил Вебстер.
- Какая-нибудь примета? - спросил Грант. - Предчувствие? Озарение?
- Ни то, ни другое, ни третье, - заявил старик. - А почти полная уверенность, что фортуна за меня. Что именно мне было предначертано построить корабль, который решит эту задачу. Кто-то где-то надумал, что пора уже человеку достичь звезд и не худо бы ему немного подсобить.
- Можно подумать, что вы подразумеваете какой-то случай, - сказал Грант. - Какое-то реальное событие, которое дает вам право верить в успех экспедиции.
- Провалиться мне на месте! - подхватил Вебстер. - Я это самое и подразумевал. А случилось это событие двадцать лет назад, на лужайке перед этим самым домом.
Он сел еще прямее, в груди у него сипело.
- Понимаете, я тогда был совершенно выбит из седла. Рухнуло все, о чем я мечтал. Годы потрачены впустую. Основной принцип, как достичь необходимых для межзвездных полетов скоростей, никак не давался мне в руки. И, что хуже всего, я знал, что не хватает пустяка. Осталось сделать маленький шажок, внести в проект какую-то ничтожную поправку. Но какую?
И вот сижу я на лужайке, настроение хуже некуда, чертеж лежит на траве передо мной. Я с ним не расставался, всюду носил с собой и смотрел на него, все надеялся, что меня вдруг осенит. Вы знаете, иногда так бывает...
Грант кивнул.
- Ну вот, сижу и вижу: идет человек. Из этих, горян. Вы знаете, кто такие горяне?
- Конечно, - сказал Грант.
- Да... Идет он развинченной походочкой, с таким видом, словно в жизни никаких забот не знал. Подошел, остановился за спиной у меня, поглядел на чертеж и спрашивает, чем это я занят. "Космический движитель", - говорю. Он нагнулся и взял чертеж. Я подумал, пусть берет, все равно он в этом ничего не смыслит. Да и чертеж-то никчемный.
А он поглядел на него, потом возвращает мне и показывает пальцем: "Вот, - говорит, - где загвоздка". Повернулся - и ходу. А я сижу и гляжу ему вслед, не то чтобы окликнуть его - слова вымолвить не могу, так он меня огорошил.
Старик сидел очень прямо в сбившемся набок ночном колпаке, вперив взгляд в стену. За окном гулкий ветер ухал под застрехами. Казалось, в ярко освещенную комнату вторглись призраки, хотя Грант твердо знал, что их нет.
- А потом вам удалось найти его? - спросил он.
Старик покачал головой.
- Нет, он словно сквозь землю провалился.
Вошел Дженкинс, поставил рюмку на столик возле кровати.
- Я еще приду, сэр. - обратился он к Грунту. - Покажу вам вашу спальню.
- Не беспокойтесь, - ответил Грант. - Только объясните, я сам найду.
- Как изволите, сэр. Это третья дверь по коридору. Я включу свет и оставлю дверь открытой.
Они посидели молча, слушая, как удаляются шаги робота.
Старик поглядел на виски и прокашлялся.
- Эх, жаль, не попросил я Дженкинса принести рюмочку на мою долю, - сказал он.
- Ничего, берите мою, - отозвался Грант. - Я вполне могу обойтись.
- Правда?
- Честное слово.
Старик взял рюмку, сделал глоток, вздохнул.
- Совсем другое дело, - сказал он. - А то мне Дженкинс все время водой разбавляет.
Чем-то этот дом действовал на нервы... Тихо перешептываются стены, а ты здесь посторонний, и тебе зябко. неуютно.
Сидя на краю постели. Грант медленно расшнуровал ботинки и сбросил их на ковер.
Робот, который служит уже четвертому поколению и говорит о давно умерших людях так, будто вчера подавал им виски... Старик, мысли которого заняты кораблем, скользящим во мраке глубокого космоса за пределами Солнечной системы... Ученый, который мечтает о другой расе - расе, способной идти по дорогам судьбы лапа об руку с человеком...
И над всем этим вроде бы и неосязаемая, но в то же время явственная тень Джерома А. Вебстера - человека. который предал друга... Врача, который не выполнил своего долга.
Джуэйн, марсианский философ, умер накануне великого открытия, потому что Джером А. Вебстер не мог оставить этот дом, потому что агорафобия приковала его к клочку земли в несколько квадратных километров.
В одних носках Грант прошел к столу, на который Дженкинс положил его котомку. Расстегнул ремни, поднял клапан. достал толстый портфель. Вернулся к кровати, сел, вынул из портфеля кипу бумаг и стал перебирать их.
Анкеты, сотни анкет... Запечатленная на бумаге повесть о жизни сотен людей. Не только то, что они сами ему рассказали, не только ответы на его вопросы - десятки других подробностей, все, что он подметил за день или час, наблюдая, более того, общаясь с ними как свой.
Да, скрытные обитатели этих горных дебрей принимают его как своего. А без этого ничего не добьешься. Принимают как своего, потому что он приходит пешком, усталый, исцарапанный колючками, с котомкой на спине. Никаких новомодных штучек, которые могли бы насторожить их, вызвать отчуждение. Утомительный способ проводить перепись, но ведь иначе не выполнишь того, что так нужно, так необходимо Всемирному комитету.
Потом где-то кто-то, исследуя вот такие листки, которые он разложил на кровати, найдет искомое, отыщет приметы жизни, отклонившейся от общепринятых человеческих канонов Какую-нибудь особенность в поведении, по которой сразу отличишь жизнь другого порядка.
Конечно, мутации среди людей не такая уж редкость. Известно много мутантов, ставших выдающимися личностями Большинство членов Всемирного комитета - мутанты, но их особые качества и таланты обтесаны господствующим укладом, мысли и восприятие безотчетно направляются по тому же руслу, в которое втиснуты мысли и восприятие других людей.
