воспоминанием. Книжечки по биологии и стали тем намеком, который
растревожил его память. Но трудность состояла в том, что помнил-то он
не слова и даже не образы, а ощущения. Он и сейчас не может перевести
все в слова - да, наверно, и никогда не сможет...
Впрочем, не это главное. Важно то, что такая информация есть. Ведь
смогли же эти "знания в ощущениях" породить в нем четкую осмысленную
идею: управлять обменом веществ в себе.
...Первый раз это получилось у него 28 января вечером, в
общежитии. Получилось совсем как у павловских собак: искусственное
выделение слюны. Только в отличие от них он думал не о пище (как раз
поужинал кефиром и докторской колбасой), а о нервной регуляции слюнных
желез. По обыкновению старался представить и ощутить весь путь нервных
сигналов от вкусовых рецепторов языка через мозг до слюнных желез и
вдруг почувствовал, как рот наполняется слюной!
Еще не вполне осознав, как это получилось, он напряг мысль в
испуганном протесте: "Нет!" - и во рту мгновенно пересохло!
В тот вечер он повторял мысленные приказы "Слюна!" и "Нет!" до тех
нор, пока желваки не стало сводить судорогой...
Всю следующую неделю он сидел у себя в комнате - благо шли
студенческие каникулы, на лекции и лабораторки не надо было
отвлекаться. Приказам в мысленных ощущениях подчинялись и другие
органы! Сначала удавалось управлять лишь грубо: из глаз текли ручьи
слез, нот то обильно выступал по всей коже, то мгновенно высыхал;
сердце или затихало в полуобморочной вялости, или бешено отстукивало
сто сорок ударов в минуту - середины не было. А когда он первый раз
приказал желудку прекратить выделение соляной кислоты, то еле успел
домчаться до туалета - такой стремительный понос прошиб его... Но
постепенно он научился тонко и локально управлять внешними
выделениями; даже смог однажды написать капельками пота на коже
предплечья "ПОЛУЧАЕТСЯ!", как татуировку.
Потом он перенес опыты в лабораторию и прежде всего повторил на
себе известный эффект "сахарного укола" Клода Бериара. Только теперь
не требовалось вскрывать череп и колоть иглой промежуточный мозг:
количество сахара в крови увеличивалось от мысленного приказа.
Но вообще с внутренней секрецией все обстояло гораздо сложнее -
она не выдавала результаты команд-ощущений на-гора. Он исколол себе
пальцы и мышцы, проверяя, выполняют ли железы приказы мозга о
выделении в кровь адреналина, инсулина, глюкозы, гормонов; истерзал
пищевод зондом для отбора желудочного сока, когда сознательно изменял
кислотность... Все получалось - и все было очень сложно.
Тогда до него дошло: надо ставить организму общую цель - сделать
то-то, произвести нужные изменения. В самом деле, ведь когда он идет,
то не командует мышцам: "Правая прямая бедра - сократиться! Двуглавая
- расслабиться! Левая икроножная - сократиться..." - ему до этого нет
дела. Сознание дает общую установку: идти быстрее или медленнее,
обойти столб, повернуть в подъезд. А нервные центры мозга сами
распределяют задания мышцам. Так должно быть и здесь: ему нет дела до
того, какие железы и сосуды будут производить различные реакции. Лишь
бы они делали то, что он хочет!
...Мешали слова, мешали образы. Он пытался разжевать до
подробностей: печени - как синтезировать гликоген из аминокислот и
жиров, расщепить гликоген до глюкозы, выделить ее в кровь; щитовидной
железе - сократиться, выжать в кровь капельки тироксина; кровеносной
системе - расширить капилляры в тканях больших грудных мышц,
максимально сократить прочие сосуды - и ничего не получалось, грудные
мышцы не наращивались. Ведь печень не знала, что она печень,
щитовидная железа понятия не имела о термине "тироксин" и не могла
представить себе его капельки. Аспирант Кривошеин клял себя за
излишнее усердие на лекциях и в библиотеке. Результатом этих усилий
была лишь головная боль.
В том-то и дело, что для обмена веществ в себе следовало избегать
чисел, терминов и даже образов, а мыслить только в ощущениях. Задача
сводилась к тому, чтобы превратить "знания в ощущениях" в третью
сигнальную систему управления внутренней секрецией с помощью ощущений.
...Самое смешное, что для этого не понадобились ни лабораторные
приборы, ни схемы управления. Просто лежать в темной комнате, закрыв
глаза и залепив пластилином уши, полудремотно прислушиваться к себе.
Странные ощущения приходили изнутри: зудела, обновляя кровь,
селезенка, щекотно сокращались кишки, холодили под челюстью слюнные
железы; сладостной судорогой отзывался на сигнал нервов надпочечник,
порция крови, обогащенная адреналином и глюкозой, тепло расходилась по
телу, как глоток крепкого вина: легким покалыванием извещали о себе
нездоровые клетки мышц.
Если употребить инженерную терминологию, то он "прозванивал" свое
тело нервами, как монтажник прозванивает электронную схему тестером.
К этому времени он уже четко представлял себе двоичную арифметику
ощущений: "больно" - "приятно". И ему пришло в голову, что самый
простой способ подчинить сознанию процессы в клетках - это заставить
их болеть. Весьма возможно, что этому изобретению способствовал случай
с сосулькой: идея пришла в голову после него.
Действительно, клетки, которые разрушались и гибли от различных
причин, давали весьма ощутимо знать о себе. Они ныли, саднили,
покалывали - будто кричали о помощи. Организм и сам, без команды
"сверху", бросал им на помощь лейкоциты крови, тепло воспаленной
ткани, ферменты и гормоны: оставалось либо ускорять, либо тормозить
усилиями сознания эти микроскопические бои за жизнь.
...Он колол и резал мышцы всюду, куда только мог дотянуться иглой
или ланцетом. Впрыскивал под кожу смертельные дозы культур тифозных и
холерных бактерий. Дышал парами ртути, пил растворы сулемы и древесный
спирт (на более быстродействующие яды, правда, не хватило духа). И чем
дальше, тем проще его организм справлялся со всеми осознаваемыми
опасностями.
А потом он возбудил в себе рак. Возбудить в себе рак! Любой врач
плюнул бы ему в глаза за такое заявление. Возбудить рак, мыслимое ли
дело - для этого ведь надо знать, от чего возникают раковые опухоли.
По совести говоря, он не стал бы утверждать, что знает причины рака -
просто потому, что не может перевести на язык слов все те ощущения,
что сопровождали перерождение клеток кожи на правом боку... Он начал с
того, что выспрашивал пациентов, проходивших в лаборатории
радиобиологии курс гамма-терапии: что они чувствуют? Это было
немилосердно: расспрашивать напуганных, тоскующих, кривящихся от болей
людей об их переживаниях и не обещать ничего взамен, - но так он
вживался в образ больного раком.
...Опухоль разрасталась, твердела. От нее стали ответвляться
наросты - причудливые и зелено-лиловые, как у цветной капусты. Боль
грызла бок и плечо. В студенческой поликлинике, куда он отправился на
освидетельствование, ему предложили немедленно оперироваться, не
хотели даже выпускать из кабинета. Он отвертелся, наврал, что желает
сначала пройти курс гамма-терапии...
Аспирант Кривошеин, разминая папироску, вышел на балкон. Стояла
теплая ночь. По загородному шоссе, махая лучами фар, промчалась
автомашина. От созвездия Лебедя к Лире торопливо перебирались два
огонька - красный и зеленый; за ними волочился рев реактивных
двигателей. Как спичка по коробку, чиркнул по небу метеор.
...Когда же у себя в комнате, стоя перед зеркалом, он напряг волю
и чувства, опухоль рассосалась в течение четверти часа. Через двадцать
минут на месте ее было лишь багровое пятно величиной с блюдце; еще
через десять минут - обычная чистая кожа в гусиных пупырышках озноба:
в комнате было довольно прохладно.
Но и знание, как устранить рак, он пока не может выразить в
рецептах и рекомендациях. То, что он смог бы описать словами, никого
не исцелит - разве что таких, как он сам, дублей, возникающих впервые.
И все его знания применимы только к ним.
Со временем, вероятно, удастся преодолеть барьер между дублями
"машины-матки" и обычными людьми. Ведь биологически они малоразличимы.
А знания есть. Ну, не удастся выразить их словами - запишут на
магнитные пленки колебания биопотенциалов, снимут карты температур,
обработают числа анализов в вычислительных машинах - медицина ныне
наука точная. Да в конце концов научатся записывать и передавать
точные ощущения. Слова не обязательны: для больного главное -
выздороветь, а не написать диссертацию о своем исцелении. Дело не в
том...
Внимание аспиранта привлек вспыхнувший внизу огонек. Он
всмотрелся: прислонясь к фонарному столбу, прикуривал давешний
широкоплечий верзила в плаще - сыщик. Вот он бросил спичку, стал мерно
прохаживаться по тротуару.
"Нашел-таки, черт бы его взял! Вот прицепился!" У Кривошеина сразу
испортилось настроение. Он вернулся в комнату, сел к столу читать
дневник.
Глава девятая
Жизнь коротка. Ее едва хватает, чтобы
совершить достаточное количество ошибок. А уж
повторять их - недопустимая роскошь.
К. Прутков-инженер, мысль N_22
Теперь аспирант читал записи придирчиво, с ревнивым любопытством:
ну, чего же достиг он, который намеревался "ручки вертеть"?
"1 июня. Уфф... все! Информационная камера готова. Завтра начинаю
опыты с кроликами. Если следовать общей традиции, то полагается
начинать с лягушек... но чтобы я взял в руки эту гадость! Нет, пускай
жабами занимается мой дубль-аспирант. Аспирант суть первый ученик в
науке, ему приличествует прилежание. Как-то он там?"
"2 июня. Оснастил кроликов датчиками, запустил в камеру - всех
сразу. Пусть нагуливают информацию".
"7 июня. Четыре дня кролики обитали в камере: лакомились морковкой
и капустными листьями, трясли ноздрями, дрались, спаривались, дремали.
Сегодня утром сделал первую пробу. Надел "шапку Мономаха", мысленно
скомандовал "Можно!" - и "машина-матка" сработала! Четыре
кролика-дубля за полтора часа. Гора с плеч - машина действует.
Любопытная деталь: зримое возникновение кроликов (что делается до
этого, не знаю) начинается с кровеносной системы; красно-синие сосуды
намечаются в золотистой жидкости точь-в-точь как в желтке насиженного
курицей яйца.
Ожив, кролики всплывали. Я их вылавливал за уши, купал, тепленьких
и дрожащих, в тазике, потом подсаживал к обычным. Встреча естественных
и искусственных двойников носила еще более пошлый характер, чем
некогда у нас с дублем. Они недоуменно пялились друг на друга,
обнюхивались и (поскольку у них нет второй сигнальной системы, чтобы
объясниться) начинали драку. Потом уставали, снова обнюхивались и
далее вели нормальную кроличью жизнь.
Главное, машина работает по моему заказу, без отсебятины. Надеть
"шапку", вспомнить (желательно зримо), какого именно кролика ты хочешь
продублировать, дать мысленное разрешение - и через 25-30 минут он
барахтается в баке. Противоположную операцию - растворение
возникающего кролика по команде "Нет!" - "машина-матка" тоже выполняет
безукоризненно.
За успехи и прилежание я скармливаю ей соли, кислоты, глицерин,
витамины и прочие реактивы по списку. Совсем как селедку
дрессированному тюленю".
"20 июня. Когда получается, так получается. А вот когда не
получается, так хоть головой бейся... Все эти дни я пробую остановить
