все тело его зудело, отчего он непрестанно чесался. Однако при этом он не
только сохранял спокойствие, но и, поглядывая на остальных, занятых ловлей
вшей, бормотал:
- Ладно, ловите, но только не убивайте их. Собирайте их живьем в
чайники и приносите мне.
- Зачем они тебе? - удивленно спросил кто-то.
- Зачем? Я буду их кормить, - невозмутимо отвечал Мори.
- Давайте наберем живых вшей и принесем ему! - решили некоторые
самураи, приняв его слова за шутку, и за полдня набрали несколько
чайников. Они полагали, что таким образом им удастся сломить упрямство
Мори, и уже собирались предложить ему этих вшей со словами: "На, корми
их!", как Мори нетерпеливо воскликнул:
- Ну что? Наловили? Тогда подавайте их сюда!
Все удивились его упрямству.
- Запускайте! - спокойно приказал Мори и раскрыл ворот кимоно.
- Долго не выдержишь - взвоешь, - увещевали его спутники, но он не
обращал на них ни малейшего внимания.
Они поочередно переворачивали чайники и, словно бы засыпая рис в
амбары, ссыпали вшей ему за шиворот. Подбирая сваливающихся на палубу
вшей, Мори с ухмылкой приговаривал:
- Огромное вам спасибо, наконец-то как следует высплюсь. Со вшами не
замерзнешь.
Изумленные самураи переглядывались, но никто не вымолвил ни слова.
После того как все вши оказались у него за шиворотом, Мори изящно
застегнул ворот кимоно и, высокомерно осмотревшись, произнес:
- Тем, кто в такую холодрыгу не хочет схватить простуду, рекомендую
последовать моему примеру. Тогда вы даже ни разу не чихнете. Даже насморка
не будет. А про холод сразу забудете. И, как вы думаете, благодаря чему?
Благодаря вшам!
Мори рассуждал следующим образом: если на теле имеются вши, они
непременно начнут кусаться. А укушенное место будет зудеть. Когда же все
тело будет искусано вшами, оно начнет чесаться. Разумеется, человек начнет
чесать зудящее место, и таким образом его тело разогреется. А когда станет
тепло, можно будет и заснуть. Во сне же от зуда и воспоминания не
останется. Следовательно, когда на теле много вшей, можно спать и при этом
не простудиться. Поэтому-то вшей нужно кормить своим телом, а не
уничтожать.
- Возможно, он и прав, - согласились некоторые, с интересом выслушав
соображения Мори по поводу вшей.
Вскоре на судне образовалась особая группа, которая по примеру Мори
начала кормить собой вшей. Они, как и все остальные, с чайниками в руках
собирали вшей. Разница была лишь в том, что пойманных вшей они пускали
себе за пазуху.
Впрочем, в любой стране, в любой части света редко бывает, чтобы все
в равной степени внимали проповедям пророка. Поэтому и на судне нашлось
немало фарисеев, не принявших проповедь Мори о вшах. Первым в списке
фарисеев был пехотинец по имени Иноуэ Тэцудзо. У него была своя
странность: пойманных вшей он съедал. Приступая к ужину, он ставил перед
собой чайник, а с аппетитом сожрав всех вшей, приподнимал чайник и
заглядывал в него со словами:
- Неужели я сегодня так мало их наловил?
Когда его спрашивали, каковы вши на вкус, он отвечал:
- Жирные, слегка напоминают жареный рис.
Любители давить вшей зубами встречаются повсюду, но Иноуэ был не из
их числа. Он ежедневно поедал вшей, словно чудесное лакомство. Он же
первым и выступил против Мори.
Никто, кроме Иноуэ, вшей не ел, но нашлись такие, которые его
поддержали. Они выдвигали следующие доводы: от того, что вши кусают тело,
теплее не становится. Более того, поскольку в "Книге о сыновней
почтительности" говорится, что дети своим телом обязаны родителям, значит,
первостепенным долгом является непричинение вреда своему телу.
Следовательно, позволять вшам кусать свое тело является страшным
нарушением сыновней почтительности. Вшей во что бы то ни стало следует
уничтожать. И уж ни в коем случае нельзя их кормить своим телом.
Вот по этому вопросу между сторонниками Мори и сторонниками Иноуэ
возник спор. Возможно, этим бы все и ограничилось. Однако, когда дискуссия
уже близилась к завершению, вдруг сам ее предмет, то есть вши, чуть не
послужил причиной кровопролитной ссоры.
Как-то Мори, намереваясь покормить вшей, оставил без присмотра
принесенный ему чайник, а Иноуэ потихоньку съел всех вшей. Когда Мори
вернулся, то обнаружил, что не осталось ни одной вши. Тогда наш предтеча
разъярился.
- Почему ты сожрал вшей? - вскричал он.
Иноуэ раздвинул локти, зрачки у него засверкали, и с показным
равнодушием и притворным миролюбием он произнес:
- Тот, кто кормит вшей своим телом, - болван.
- Болван тот, кто их пожирает! - парировал разъярившийся Мори, топая
ногами по дощатой палубе. - Найдется ли на этом судне хоть один человек,
который не сказал бы вшам спасибо. А ты ловишь этих вшей и пожираешь их,
за добро воздавая злом.
- Что-то не припомню, чтобы ты благодарил вшей, - возразил Иноуэ.
- Пусть я и не выражаю им благодарности, но и не гублю понапрасну
живых существ.
Так они переругивались довольно долго, пока Мори вдруг не сверкнул
зрачками и не схватился за рукоять меча. Разумеется, Иноуэ уступать не
собирался: он тоже выхватил из ножен меч. Если бы остальные спутники,
собиравшие вшей, не вмешались, дело могло бы дойти до смертоубийства.
Как рассказывал один из очевидцев, оба самурая, все еще с пеной на
губах, стояли, обнявшись, и долго повторяли одно слово:
- Вши, вши...
А пока на судне чуть не произошло кровопролития из-за вшей, суда
водоизмещением в пятьсот коку риса, с развевающимися на ветру белыми и
алыми флагами, плыли на запад; карательная экспедиция направлялась в
княжество Тёсю. Небо предвещало снегопад.
Акутагава Рюноскэ
МАСКА ХЁТТОКО
На мосту Адзумабаси толпится народ. Время от времени подходит
полицейский и уговаривает всех разойтись, но толпа тут же образуется
снова. Все ждут, когда под мостом пройдут лодки, направляющиеся на
праздник цветущей вишни.
По одной и по две лодки плывут вверх по реке, уже поднимающейся от
прилива. Над многими натянута парусина, к которой прикреплены
свешивающиеся донизу белые в красную полосу занавески. На носу водружены
флаги и старые вымпелы. Все сидящие в лодках, видимо, слегка навеселе.
Из-за занавесок можно разглядеть людей, которые, обмотав голову полотенцем
на манер женщин из Ёсивара или торговок рисом, играют в кэн, выкрикивая:
"Раз, два!" Кто-то пытается петь, качая в такт головой. Сверху, с моста,
все это кажется очень забавным. Когда мимо проплывают лодки с музыкантами,
толпа на мосту разражается громкими возгласами. Кто-то даже кричит: "Вот
дурачье!"
С моста река похожа на оловянную пластинку, поблескивающую на солнце,
временами на волнах от проходящих катеров вспыхивает ослепительная
позолота. И, как укусы вшей, вонзаются в эту гладкую водную поверхность
бодрый стук барабанов, звуки флейты и сямисэна. От кирпичных стен
пивоваренного завода Саппоро далеко за насыпь тянется что-то закопченное,
грязно-белое - это и есть вишни, которые сейчас в цвету. У пристани
Кототои собралось множество японских и европейских лодок. Шлюпочный сарай
университета заслоняет их от солнца, и отсюда видно только, как движется
что-то грязное и темное.
Но вот из-под моста вынырнула еще одна лодка. Как и все прежние, это
четверка, направляющаяся на праздник цветущей вишни. Укрепив на лодке
красно-белые занавески с полосатым вымпелом таких же цветов, гребцы,
повязавшие голову полотенцами с нарисованными на них алыми цветками вишни,
поочередно гребут веслами и отталкиваются шестом. И все же лодка идет не
очень быстро. В тени занавесок сидит с десяток человек. Пока лодка не
вошла под мост, они наигрывали на двух сямисэнах не то "Весна в сливовом
цвету", не то еще что-то, а когда песня кончилась, оркестр заиграл
праздничную музыку. Зеваки на мосту снова разражаются восклицаниями.
Слышится плач ребенка, придавленного в сумятице. Потом пронзительный
женский голос, выкрикивающий: "Эй, смотрите! Вон, танцует!" На палубе
мужчина невысокого роста в шутовской маске хёттоко как-то нелепо прыгает
под музыку.
Он еще раньше снял верхнюю одежду из ткани, какие делают в Титибу, и
выставил на обозрение яркую, в узорах нижнюю рубашку с узкими рукавами.
Что он сильно пьян, ясно уже потому, что воротник его с черным обшлагом
небрежно распахнут, темно-синий пояс развязался и болтается сзади. Танцует
он, конечно, тоже по-сумасшедшему. Совершает какие-то неуклюжие
телодвижения и без конца размахивает руками в подражание священным танцам.
Но и это выглядит так, будто, сильно опьянев, он не владеет своим телом, и
иногда кажется, что он потерял равновесие и просто двигает руками и
ногами, чтобы не свалиться в воду.
Это было еще смешней, и на мосту оживленно загалдели. И, смеясь, все
обменивались критическими замечаниями:
- Вот это походка!
- Развеселился как! И откуда это чучело?!
- Потеха! Ой, смотрите, спотыкается!
- Лучше б он без маски танцевал!
И все в таком духе.
Тем временем - вино, что ли, подействовало сильнее, - движения
танцора становились все более странными. Голова его с завязанным у
подбородка праздничным полотенцем качалась, как стрелка испорченного
метронома, чуть не свешиваясь за борт лодки. Лодочник даже забеспокоился и
дважды его окликнул, но тот, казалось, и не слышал.
И вдруг боковая волна от проходящего катера высоко подбросила лодку.
В этот момент человечек в маске, будто от удара, подался на три шага
вперед, описал последний большой круг и, остановившись, как прекративший
вращение волчок, упал навзничь на дно лодки, задрав ноги в трикотажных
штанах.
Зеваки на мосту снова расхохотались. В лодке от этого толчка,
кажется, даже сломалась ручка сямисэна. Из-за занавесок видно было, как
пьяная шумная компания в смятении то привставала, то садилась. Игравший
вовсю оркестр неожиданно умолк, будто задохнулся. Стали слышны только
громкие голоса. Поднялся переполох. Через некоторое время из-под тента
выглянул человек с красным лицом и, растерянно жестикулируя, что-то
скороговоркой сказал лодочнику. Тогда лодка почему-то взяла круто вправо и
направилась не в ту сторону, где цвели вишни, а к противоположному берегу,
к Яманосюку.
О смерти человека в маске зеваки на мосту узнали спустя десять минут.
Более подробные сведения были помещены в газете на следующий день в отделе
"Разное". Там было сказано, что звали этого чудака Ямамура Хэйкити и что
умер он от кровоизлияния в мозг.
Ямамура Хэйкити - владелец полученной в наследство от отца
художественной лавки в Вакамацу-мати, в районе Нихомбаси. Умер он в
возрасте сорока пяти лет, оставив веснушчатую жену и служившего в армии
сына. Они были не очень богаты, но все же имели прислугу и жили,
по-видимому, не хуже других. Рассказывают, что во время японо-китайской
войны они занялись скупкой натуральной малахитовой краски где-то в
окрестностях Акита и не прогадали, а раньше магазин славился только своей
старинной репутацией, товары же, составлявшие его особую гордость, можно
было пересчитать по пальцам.
Хэйкити - круглолицый, лысоватый, с мелкими морщинами вокруг глаз,
чем-то забавный человек и перед всеми заискивает. Больше всего он любит
выпить и, выпив, становится добродушным. Но вот есть у него привычка - как
выпьет, так и принимается за свои странные танцы. Как сам он рассказывал,
