- Идемте пешком все вместе, - предложил я. - Как раз по дороге
успеете окончательно обрисовать ситуацию.
Болсохоев с готовностью кивнул и сделал ждавшему в джипе шоферу
освобождающий жест рукой. Джип, тихонько урчавший на холостом ходу,
начальственно рыкнул и прыгнул с места; круто развернулся, кренясь и
пружинисто подскакивая, и понесся к гаражам.
- Подозрения прежде всего падают на Игоря Фомича Кисленко только лишь
потому, что он, в отличие от перечисленных мною троих, исчез бесследно
сразу после отлета "Цесаревича", - заговорил Болсохоев. - С другой
стороны, он дважды на протяжении последних минут перед взлетом оставался с
аппаратом практически наедине - ни из аппарата, ни из тягача его не было
видно. В ангаре он один зацепил за носовые крючья два буксировочных троса;
тут его, правда, мог видеть охранник. Охранник за этой операцией в
действительности не следил, но Кисленко этого знать не мог. Проходивший
мимо механик Гущин видел мельком, как Кисленко возится со вторым тросом,
но ничего подозрительного в его действиях не заметил, мы беседовали с
Гущиным очень тщательно. И, наконец, самый вероятный момент - отцепление
тросов. Это две-три минуты, и вокруг - никого. Магнитную, например, мину,
пришлепнуть где-нибудь у кормы - секундное дело, если знать, где ей не
угрожает быть сорванной воздушным потоком. Кисленко, опытнейший технарь,
такое укромное место, безусловно, мог придумать.
Действительно, было во всем этом что-то от кошмарного сна. В
разговоре то и дело мелькало: опытнейший технарь, беспорочная служба,
проверенный человек, надежный работник... И ведь иначе и быть не могло -
Тюратам! А в то же время семь ни в чем не повинных людей погибли страшной
смертью.
А каково сейчас великой княгине Анастасии? Красавица, умница,
настоящий друг; мне довелось танцевать с нею на последнем рождественском
балу - как она ловила взгляд мужа!
Каково было бы Лизе или Стасе, если бы меня...
А - мне, если бы ее или ее?
До чего же беззащитно человеческое тело! Даже лаская, можно ненароком
сделать больно; что уж говорить о намеренном вреде. Как эта божественная
капелька нуждается в опеке, в заботе; сколько ослепительно прекрасных
чувств и поступков висит на волоске, в полном рабстве у тонюсенькой
кожицы, у ничтожных грязных бляшек на стенках сосудов, у какой-то там
синовиальной жидкости, у потайной капели гормонов - беречь, беречь друг
друга, помогать и прощать, пестовать, как больных, ведь все мы больны этой
плотью, хрупкой, как раковина улитки и жадной до жизни, как жаден до
солнца зеленый лист. Иначе просто не выжить!
- А что, собственно значит - исчез? - спросил я.
- Исчез - это исчез, и все тут, - вздохнул Болсохоев. - Вскоре после
отлета пошел домой обедать - он живет тут относительно неподалеку, на
ближней окраине Тюратама: от остановки автобуса, который ходит между
аэропортом и городом, ему ходу минуты три, поэтому и обедал он обычно не в
столовой, а дома... И тут - сообщение получаем из столицы. Ну пока
раскрутились, час прошел, не меньше. Туда, сюда - нет Кисленко. Все под
рукой, а его, как у вас в России говорят - будто корова языком слизнула. С
работы ушел, домой не пришел. Мы на вокзал, на автовокзал, в пассажирский
аэропорт, всем кассирам, всем постовым суем фотографию - нет, не помнят.
Конечно, это не гарантия - мог проскочить, и его не запомнили, или на
попутных удрал, да мало ли... Но - странно все же. И ведь, какая тут еще
несуразица - он, как обыск показал, перед тем, как из дому на работу идти
в то утро, все документы уничтожил.
- Как это? - опешил я.
- Водительские права сжег - корочки обгоревшей кусок нашли в
пепельнице, и все. Над паспортом куражился, будто озверел - рвал по
странице и жег, орла изрезал ножиком и тоже подпалить хотел, но обложка
обуглилась только, жесткая... В той же пепельнице еще зола, уж не поймешь,
от чего.
- Как же он на работу попал?
- Пропуск, значит, сохранил.
- А вы этот пропуск по городу поискать не пытались? В мусоре, в
урнах... и просто так, на тротуаре каком-нибудь, на лестнице?
- Признаться, нет.
- Если быть логичным, он, сразу после дела, должен был избавиться и
от последнего из столь ненавистных ему документов. Скажем, прямо в
автобусе швырнул под сиденье и еще каблуком потоптал... или в канаву на
обочине. Нет, пожалуй, не найти, если в канаву. А в автобусе - пожалуй,
найти, Яхонт Алдабергенович! И в урне найти!
Он с сомнением покачал головой. Зато Круус удовлетворительно засопел,
закивал.
- А в больницах вы искали его?
- А как же! Все три стационара, все травмопункты, профилакторий...
даже в моргах смотрели. Нету. И происшествий никаких не было - ни драки,
ни наезда, ни убийства, ни несчастного случая. То, что после дела его
кто-то ликвидировал, мы сразу подумали. Нигде ничего.
- Да, понимаю. Но... я имел в виду кое-что иное. Психиатрическая есть
в Тюратаме?
Болсохоев удивленно покосился на меня.
- Нет.
- А пункты неотложной наркологической помощи?
- Как же не быть, семь штук. Нет-нет, да и попадется пьяненький... да
и дурь просачивается иногда из Центральной Азии. Думаете, техник первого
ранга Кисленко, пустив на воздух наследника российского престола, так
напоролся на радостях в ближайшей подворотне, что даже до дому не дошел и
вот уж сутки прочухаться не может?
- Не совсем так. Но вот что мне покоя не дает. Преступление, которое
выглядит не мотивированным, совсем не обязательно должно иметь неизвестный
нам мотив. Оно и на самом деле может оказаться не мотивированным.
За спиной у меня опять раздалось удовлетворенное сопение Крууса.
Болсохоев обескураженно провел ладонью по лицу.
- Упустил, - признался он. - Не пришло в голову. А ведь верно:
Асланов, последним видевший Кисленко накануне, обмолвился, что тот был как
бы не в себе!
- Вот видите. Надо будет очень тщательно поговорить со всеми, кто его
видел в последние сутки перед катастрофой. И с его домашними. Есть у него
домашние?
- Жена и мальчишек двое.
- Значит, и с женой. Теперь вот что, - до ангаров оставалось совсем
немного, и я хотел покончить с этим щекотливым для меня вопросом, пока
вокруг минимум людей. - Мне сказали, что Кисленко - коммунист.
- Да.
- Давно?
- Двенадцать лет.
- Кто принимал у него обеты?
- Алтансэс Эркинбеква, - голос Болсохоева приобрел уважительный, едва
ли не благоговейный оттенок.
- Здесь, в Тюратаме?
- Да.
- Нам с нею нужно будет поговорить.
- Это невозможно, Александр Львович. Три года назад она умерла, -
Болсохоев испытующе покосился на меня, видимо размышляя, как я сообразил
секундами позже, не сочту ли я то, что он собирался сказать, за неуклюжую
попытку подольстится к столичной штучке - ему, конечно, сообщили уже, что
эмиссар центра по вероисповеданию является товарищем подозреваемого - а
потом решительно закончил: - Хоронили всем городом, как святую.
- В таком случае, нужно будет поговорить с нынешним настоятелем
Тюратамской звезды, - невозмутимо сказал я.
Разговор прервался. Последние три десятка метров мы прошли молча;
распаренный северянин Круус, не в силах долее сдерживаться, то и дело
вытирал лицо просторным, чуть надушенным платком. Открыв перед нами дверь
административного флигеля, Болсохоев, пряча глаза, пробормотал невнятно:
- И все-таки, знаете... Кисленко был непьющий.
2
В кабинете начальника охраны аэродрома, где мы временно обосновались,
было сравнительно прохладно; шелестел и поматывал прозрачно мельтешащей
головой вентилятор. Крууса в сопровождении одного из местных работников,
молодого ротмистра-казаха, явно счастливого тем, что ему выпало
участвовать в расследовании столь поразительного злодеяния, я отправил по
наркопунктам; Григоровича - домой к Кисленко, наказав осмотреть все
доскональнейше не просто так, а именно на предмет поиска других следов
аномального, алогичного поведения подозреваемого, уж больно меня
насторожили эти горелые документы; Климову велел осмотреть рабочее место
Кисленко в поисках любого тайника, либо следов изготовления мины. Трое
ребят Болсохоева двинулись, бедняги, за пропуском - нудная и
малоперспективная работа, но пренебрегать нельзя было ничем. Кабинет
опустел - остались сам Болсохоев да я. Он, отдуваясь, чуть вопросительно
покосился на меня и расстегнул китель, потом верхнюю пуговицу рубашки.
Уселся напротив вентилятора, сокрушенно покачивая головой от всех этих
дел, и на какой-то миг показался мне удивительно похожим на вентилятор -
такое же круглое, плоское, понурое и доброе лицо. Только от вентилятора
веяло свежестью, а от Болсохоева - жаром. Я вытер потный лоб тыльной
стороной ладони, присел на край стола возле телефонов, положил руку на
трубку.
- Вот еще что я хотел спросить вас, Яхонт Алдабергенович.
- Слушаю вас, Александр Львович.
- Собственно, если бы что-то было, вы бы мне сами сказали... Не было
ли каких-то попыток помешать работе на столах, или... каких-то покушений
на занятых в "Аресе" специалистов...
- Конечно, сказал бы, - ответил Болсохоев. - Это - буквально первое,
что и мне пришло в голову. А раз первое - значит, неверное, так весь мой
опыт показывает. Ничегошеньки, Александр Львович. Чисто. Если бы было, я
бы знал... и все равно сразу поговорил на эту тему и с начальником охраны
космодрома, и с молодцами, отвечающими за безопасность ведущих
специалистов. Ничего. Ни шантажа, ни подметных писем, ни покушений, ни
диверсий. Это не "Арес".
- Откровенно говоря, я тоже так думаю, - проговорил я и поднял
трубку. Набрал на клавиатуре код Лодейного Поля, потом номер телефона,
потом сразу - код, включающий экранировку линии. Посредине клавиатуры
зажглась зеленая лампочка, и в трубке тоненько, чуть прерывисто засвистело
- значит, разговор пошел через шифратор, и подслушивание исключено.
Повезло. Подошел сразу Сережа Стачинский из группы "Аз".
- Это Трубецкой. Что у вас, Сережа? Смотрелись?
- Так точно, Александр Львович, все правильно, никаких сомнений.
Диверсия.
Так. Я на секунду прикрыл глаза. Ну, собственно, никто и не
сомневался. И все-таки прав Болсохоев - не укладывается в голове.
Раздвоение личности: уже семнадцать часов занимаюсь преступлением, а в
глубине души до сих пор не могу поверить, что это действительно
преступление, а не несчастный случай.
- Вы уверены? - все-таки вырвалось у меня. Стачинский помедлил.
- Господин полковник, ну не мучайте себя, - проговорил он мягко. -
Сомнений нет.
- Какая мина? Чья? Удалось установить? - я забросал его вопросами, и
тон, кажется, был немного резковатым - но мне очень не хотелось выглядеть
раскисшим.
- Фрагменты, конечно, в ужасном состоянии, - ответил Стачинский. - Мы
перевезем их в Петербург и все осмотрим еще раз в лаборатории. Но
предварительное заключение такое: мина-самоделка, кустарного производства.
Патрон с жидким кислородом плюс кислотный взрыватель плюс магнит плюс
обтекатель. Все гениальное просто. Такой пакостью нас всех можно извести,
ежели поставить это дело на поток. Нашлепнута была под левым параболоидом
тяги - параболоид сбрило в долю секунды, гравилет сразу закрутило вдоль
продольной оси... в общем, вот так.
- Понятно, - сказал я. Голос чуть сел, я кашлянул осторожно.
- Что? - не понял Стачинский.
- Ничего, Сережа, это я кашляю. Горло перехватило от таких новостей.
