весьма противоречивые чувства - вина, стыд и сексуальное возбуждение. Но
страшнее всего ему казалась перспектива, что эта попытка овладеть Нэнси
так ничем и не кончится. Ведь кто ее знает - сохранит ли она все это в
тайне или сегодня же нажалуется матери? А тогда уж Гарриет наверняка
подаст на развод. Вот проклятие! Маленькая сучка! Ведь она каждый день
щеголяла перед ним по дому почти раздетая, а теперь, когда он наконец
отважился на первый шаг, притворяется, будто сильно испугалась. Чего она
добивается? Чтобы ее долго упрашивали?
Нэнси повесила трубку и, посмотрев на дверь спальни, решила, что
будет лучше запереть ее на замок. Но едва она собралась сделать это, как
дверь неожиданно распахнулась и на пороге появился отчим. Он успел уже
снять рубашку, и теперь его дряблый живот жирной складкой свисал на
ремень форменных полицейских брюк.
- Ну, иди ко мне, Нэнси! Покажи, крошка, как ты умеешь любить, а то я
уже забыл, как это делает твоя мамочка...
- Отстань от меня! - Нэнси отступила назад, хотя в голове ее
промелькнула мысль, что, возможно, было бы правильнее стоять и не
шевелиться, показывая этим свою робость не поддаваться ему. Хотя надо
признаться, она мало что понимала в эту минуту.
- Ну позволь мне хоть посмотреть на тебя! Клянусь, я и пальцем тебя
не трону, - взмолился Берт. - Ну сними, пожалуйста, свой халатик... Я
хочу видеть тебя всю. Я только посмотрю - и сразу уйду... Если, конечно,
ты сама ничего больше не захочешь.
- Да ты.., ты просто спятил! Ты не соображаешь, что говоришь! Ты ведь
мой от ч им! Сейчас же убирайся отсюда, иначе я все расскажу матери!
- Ну, что ты... Я же понимаю - ты просто обязана поломаться немного,
чтобы показать мне, как ты себя уважаешь. Но только не вздумай уверять
меня, что ты еще девственница. Я прекрасно слышал, чем вы тут занимались
по ночам со своим дружком.
- Пошел к черту! - с отвращением выпалила девушка.
И тут Берт рванулся вперед с явным намерением схватить ее за грудь.
Однако Нэнси в последний момент удалось увернуться, и она со всего
размаху влепила ему звонкую пощечину. Отчим остановился и, бросив на нее
гневный взгляд, тяжело задышал. А потом молниеносным движением руки
рванул ее за ворот халата. Ткань затрещала, по полу запрыгали оторванные
пуговицы. Нэнси заплакала, а он продолжал разрывать на ней одежду,
пожирая девушку жадным взглядом.
Когда с халатом было покончено, отчим сгреб Нэнси в охапку и начал
покрывать поцелуями, одновременно пытаясь стащить с нее лифчик. Но это
ему никак не удавалось и Нэнси, отчаянно отбиваясь, почти уже
выскользнула из его пьяных объятий. Но Берт успел просунуть колено между
ее ног и, пользуясь своей силой, повалил девушку на кровать. Здесь она
не могла больше ни изворачиваться, ни лягаться - слишком велик был его
вес, под которым Нэнси чуть не лишилась сознания. Наконец рука Берта
нащупала ее грудь, а другой он начал судорожно шарить по всему ее телу,
то и дело норовя забраться в трусы. Но чрезмерное возбуждение и избыток
алкогольных паров все же подвели его: сражаясь с трусами, Берт настолько
погрузился в свои действия, что не заметил, как Нэнси, извернувшись,
смогла-таки дотянуться до стоящего на ночном столике приемника,
по-прежнему передающего рок-концерт. И в следующую секунду девушка изо
всех сил обрушила аппарат на его лысеющую голову. На какой-то миг
изумление в глазах Берта смешалось с испугом, а потом он разом обмяк и
потерял сознание.
Не помня себя от ужаса, Нэнси выбралась из-под его грузного тела,
натянула трусы и, увидев себя в зеркале почти голую, схватила с пола
бюстгальтер, тут же кое-как напялив его.
Первой ее мыслью был страх, что этим ударом она убила его. Нэнси
осторожно подняла руку отчима, нащупала пульс и успокоилась. Рука
безвольно упала на простыню, и почти в ту же секунду Берт захрапел.
Нэнси никак не могла взять себя в руки. Еще какое-то время она стояла
неподвижно, молча уставившись на него.
Что он будет делать, когда придет в себя? И как после этого они все
втроем смогут уживаться здесь под одной крышей?..
Обойдя широкую кровать, девушка раскрыла шкаф и нашла в нем небольшой
чемоданчик. Раздвинув на туалетном столике коробки с бижутерией и
косметикой, она поставила на него чемоданчик, а потом, перерывая полку
за полкой, стала наполнять его своей одеждой.
Берт Джонсон по-прежнему лежал на спине и громко храпел.
Нэнси была в смятении. Слишком уж неожиданно она оказалась отрезанной
от целого мира, который привыкла считать своим и думать, что в нем царят
спокойствие, мир и любовь. Но теперь она ясно понимала одно: надо
немедленно бежать отсюда. В этом сомнений не было. Вот только куда она
побежит - об этом Нэнси не имела ни малейшего представления.
Глава 5
Синтия вспоминала те времена, когда они только начинали ставить
капканы Ее тогда еще удивляло, насколько хитроумно устроены эти
штуковины, хотя занималась ими вовсе не она, а ее братья Льюк и Авраам К
сожалению, Сайрус, самый старший из братьев, был довольно бестолков в
подобных вещах, и ему даже близко не позволялось подходить к ловушкам.
Хотя, с Другой стороны, Сайрусу не было равных в изготовлении крошечных
гробиков для птичек и мышей. А у Льюка и Авраама было по три разных
капкана, которые подарил им дядюшка Сэл.
Синтия хорошо помнила эти приспособления - их зазубренные острые
челюсти, захлопывающиеся с помощью пружины и специальной петли, плоские
металлические пластины, на которые помещалась приманка, стальные цепи и
колья, которые вбивались глубоко в землю и как надежные якоря держали
капканы на месте, не позволяя жертве сбежать. Хотя на самом деле
началось все еще задолго до этих капканов. Сначала были бесконечные
мамины рассказы - давным-давно, еще когда они жили в городе над
маленьким магазинчиком, в котором мама торговала всевозможными
средствами для магии и колдовства - там были разные травы и снадобья,
амулеты и другие вещицы, а также толстые старинные книги с таинственными
рисунками и непонятными заклинаниями. Но, наверное, другого такого
магазинчика нигде не было, потому что покупатели приезжали к ним даже из
Нью-Йорка и Филадельфии. Папа тоже тогда жил вместе с ними, и вот как-то
на Пасху они всей семьей отправились навестить дядюшку Сэла и тетушку
Эдну.
Синтия устроилась на заднем сиденье, поджав под себя ноги. На ней
было накрахмаленное розовое платье, а черные блестящие волосы мама
аккуратно заплела в косички. Девочка смотрела на затылок отца и пыталась
представить себе, о чем он сейчас думает. А еще ей была видна мамина
нарумяненная левая щека и кусочек ее плеча. Наконец Синтия не выдержала
и встала, и перед ней сразу раскинулась широкая дорога, по которой они
ехали, с бесконечными телеграфными столбами по обе стороны. Мать слегка
придерживала ее, обернувшись с переднего сиденья. Но однообразный пейзаж
шоссе вскоре утомил девочку, и она снова уселась на свое место.
- Синтия, лучше не вставай больше, - предупредила мать. - А то если
мы наедем на какой-нибудь камень, или папе придется резко затормозить,
то ты вылетишь прямо на дорогу.
Девочке это показалось невероятным. Тем более что все окна в машине
были закрыты. Но мама, наверное, знала, что говорит, иначе зачем бы люди
стали приезжать к ней со всех концов страны, чтобы купить амулет или
послушать, что она расскажет им про их будущее?
Синтия и трое ее братьев, деливших с ней заднее сиденье,
переглянулись и захихикали. Розовощекий Льюк с прилизанными лоснящимися
волосами цвета соломы был одет в костюм моряка с длинными расклешенными
брюками, а на голове имел настоящее накрахмаленное морское кепи. На
Аврааме был "мундир" простого солдата и шорты. Сперва он обиделся, когда
папа преподнес ему такой подарок, потому что раньше никогда не видел,
чтобы солдаты ходили в шортах, но потом слегка успокоился, когда в
комплекте одежды обнаружилась и настоящая офицерская фуражка - с золотой
тесьмой и черным блестящим козырьком. Сайрус был самым крупным из всех,
и на нем неуклюже болтались зеленые парусиновые брюки, какие носят
обычно грузчики и водители автобусов, белая рубашка с короткими рукавами
и серые подтяжки, которые и не давали спадать его нелепым штанам. Он
почти всегда был одет в нечто подобное и от этого выглядел смехотворно,
но мать никак не могла подобрать ему вещи, в которых он смотрелся бы
более-менее прилично.
Синтия с сожалением вспоминала о пасхальной корзиночке со сладостями,
которую мать не разрешила ей взять с собой, сказав, что этим она только
испортит себе аппетит, а у дяди Сэла и тети Эдны наверняка найдется для
нее немало всяких вкусных сюрпризов. Льюк и Авраам тоже оставили свои
корзиночки дома, а Сайрусу почему-то разрешили взять гостинцы с собой, и
теперь остальные только посмеивались над ним, потому что за время пути
он успел съесть почти все, что находилось в его корзинке, причем ел он
так неумело, что очень быстро перепачкал всю свою одежду мармеладом и
пастилой. У него оставалось уже лишь несколько желтых мармеладных
зайчиков, которых он припас напоследок, потому что любил их больше
всего, как, впрочем, и Синтия. Они были мягкие, сладкие, липкие и
тягучие, а когда их полностью засовываешь в рот, они начинают буквально
таять там, как будто сделаны из сахарной пудры.
- Празднование Пасхи поначалу не имело к Христу никакого отношения, -
поясняла мама. - Это был языческий праздник весны. Зайчики и яйца - это
символы плодородия, отсюда и пошел традиционный пасхальный зайчик,
несущий яйца. Теперь вам понятно?
Синтия, самая младшая, в свои семь лет не поняла ничего. Но до
старших братьев, может быть, кое-что и дошло. Сайрус же, который в
умственном развитии сильно отставал от остальных детей, кажется, вообще
считал, что весь смысл Пасхи состоит в откусывании голов мармеладным
зайцам.
Возле дома, когда они садились в машину, Синтия увидела, как
несколько ее школьных товарищей направляются в церковь.
- А мы почему не ходим в церковь? - поинтересовалась она.
- Потому что мы не верим в то, что там происходит, - ответила мама. -
Мы верим в вещи, которые гораздо древнее церкви и имеют намного большую
силу и власть. А церковь создана для убогих и слабых. И поэтому нам там
нечего делать. Она нам попросту не нужна, как никогда не была нужна ни
вашему деду, ни прадеду.
- А расскажи нам про дедушку, - попросил Льюк, чтобы как-то скоротать
время в дороге.
- Он был чародеем, - начала мама, - как и его отец - ваш прадед.
- А что это такое? - спросила Синтия, хотя мать уже много раз
объясняла ей это.
- Чародей - это волшебник, - терпеливо повторила она. - Это значит,
что он очень хитрый, умный и может делать то, что недоступно другим
людям. Дедушка Барнс был очень мудрым. В Англии, в деревне, где он жил,
все вокруг знали, что он волшебник. Он мог делать такие вещи, что у
людей волосы вставали дыбом. И творил он самые настоящие чудеса. Поэтому
его боялись и уважали, и у него было много последователей - целое
общество учеников и поклонников. А все потому, что его магия была
настоящей - не то что те фокусы, которые теперь частенько показывают по
телевизору. Он знал все о демонах и имел над ними власть.
- А кто такие демоны? - спросил один из братьев. - Они живут в аду, -
объяснила мама. - И служат Сатане или тем, кто может вызывать их из ада
с помощью волшебства.
- И дедушка знал, как это делается?
- Да, говорят, он умел это делать. А еще я слышала, будто он с
помощью заклинаний мог убить человека.
