глядя как эта девочка поддается слабоумию песчаной болезни.
Аиды, какая потеря!
Она стояла на коленях, но спину не согнула. Дел осторожно опустила
острие на песок и надавила на перекрестье, пытаясь установить меч прямо,
но сил у нее не хватало и плотный песок не поддавался. В конце концов мне
пришлось нажать на рукоять и меч встал прямо как штандарт.
Но я успел почувствовать боль. Она вошла в кисть, пробежала до плеча
и меня затрясло. Только когда я отдернул руку жуткое ощущение исчезло.
- Дел, - резко сказал я, встряхивая ноющую ладонь. - Баска, в аиды,
что такое этот меч? - и тут же понял, какую глупость спросил - меч это
меч, что же еще? - но боль, возникавшая сразу после прикосновения к
рукояти подтверждала, что Северный клинок был чем-то большим, чем просто
куском металла, обращенным в форму смертоносного оружия. Кисть ныла. Я
подозрительно посмотрел на ладонь, яростно растер ее другой рукой и
уставился на Дел.
Это просто трюки и фокусы для наивных людей, но я-то не наивный.
А если быть откровенным, хотя я не прочь посмеяться над любыми
суевериями, я сразу узнаю запах настоящей магии, когда он наполняет
воздух, которым я дышу.
Как сейчас.
Дел не ответила мне, я даже не уверен, что она меня слышала. Голубые
глаза сосредоточились на рукояти. Серебряные узоры возвышались на уровне
ее лица. Она сказала что-то - набор слов на Северном языке - и повторила
эти фразы четыре раза. Она подождала - ничего не произошло (или по крайней
мере мне так показалось), она снова повторила.
- Дел, это нелепо, вытаскивай его оттуда, - я протянул руку, чтобы
вытащить меч из песка, но не смог. Рука застыла в нескольких дюймах от
рукояти. Я снова вспомнил болезненное онемение и зуд, замораживающие кровь
в венах.
Какой-то наговор?
Возможно, но тогда Дел ведьма... или что-то в этом роде.
Как бы там ни было, я не мог коснуться рукояти. Не мог заставить
себя, хотя ничто меня не останавливало. Ничто, кроме непреодолимого
нежелания снова почувствовать свою смертность.
Дел согнулась. Ее ладони с разведенными пальцами легли на песок. Лоб
трижды коснулся раскаленных крупинок. Она взглянула на меч. Потом ритуал
повторился.
К воспаленной коже на лбу, к носу, губам прилипли песчинки, и когда
Дел снова склонилась в унизительном поклоне мечу, я увидел как неровное
дыхание поднимало пыль под ее лицом.
Светло-коричневое облако над желтым песком.
Я молчал. Ее сознание было уже в другом мире.
Дел снова склонилась в низком поклоне, а потом неуклюже потянулась
вперед, пока не опустилась на песок. Она обхватила ладонями сверкающее
лезвие. Воспаленные суставы, обгоревшие докрасна, побелели от напряжения.
- Кайдин, кайдин... я прошу тебя, - Дел говорила то на Северном, то
на Южном. Значит она уже ничего не соображала. - Ан-кайдин, ан-кайдин, я
прошу тебя...
Ее глаза были закрыты, на ресницы налипли сукровица и песок. Такая же
корка покрывала ее лицо и раздувшиеся ссадины уродовали безупречный овал.
Во мне поднялся безудержный гнев. Я наклонился, оторвал ее руки от меча и
- заставив себя забыть и о визите смерти - выхватил клинок из этого
подобия алтаря в песке.
Боль успела добежать до груди. Замораживающая, острая как кинжал,
хотя ничто не вонзилось в мое тело. Мне стало холодно, так холодно, что
могли замерзнуть кости, кровь, плоть.
Я содрогнулся и попытался отбросить меч, но рука, казалось, примерзла
к рукояти. Голову наполнил ослепительный свет, все оттенки пурпурного,
синего и красного. Я смотрел в пустыню и не видел ничего, кроме света.
Я что-то закричал, сам не помню что. Но когда я прокричал это, мне
удалось отбросить меч, собрав все силы, которые у меня оставались, а их
было совсем немного.
Ладонь, хвала валхайлу, освободилась. Несколько клочков кожи и мяса
прилипли к рукояти. На ладони остался отпечаток чужих запутанных контуров
Северных тварей и теней. Ямки в ладони быстро заполнились сукровицей,
которая тут же высохла и затвердела. И отвалилась, сорвав еще один кусок
кожи.
Меня трясло. Я обхватил правую ладонь левой, пытаясь унять дрожь,
ослабить острую боль. Горячий металл мог обжечь, опалить, я видел такие
ожоги, но это... Это было что-то другое, что-то большее. Это было
колдовство. Замораживающее колдовство. Воплощение Севера.
- Аиды, женщина! - заорал я. - Какой же магией ты владеешь?
Не поднимаясь с песка, Дел взглянула на меня. Голубые глаза смотрели
в другой мир, она уже ничего не понимала. Рот был приоткрыт. Дел осторожно
согнула руки, оперлась на локти и, едва удержавшись от падения, с трудом
встала на одно колено, упираясь в песок трясущимися руками.
- Магия, - с отчаянием прошептала она, - магия не поможет...
- Магия! - с отвращением повторил я. - Да какая сила в этом... в этой
штуке? Она может сделать день прохладнее? Может облегчить боль от ожогов?
Закрыть солнце и дать нам тень?
- Да, может. Но только на Севере, - она сглотнула и кожа на горле
треснула. - Кайдин говорил...
- Мне плевать, что тебе говорил твой мастер меча! - заорал я. - Это
просто меч, оружие. Клинок. Его сделали, чтобы разрезать мясо и кости,
отрубать руки и ноги... отнимать у человека жизнь, - даже вслух отрицая
силу, которую почувствовал, я взглянул на руку, обожженную творением
Севера. Замороженную магией.
Дел шаталась. Я видел, как дрожали ее руки. На один короткий миг в ее
глазах засветился разум и она посмотрела на меня с горечью.
- Откуда Южанину знать, какая сила заключена в мече...
Я протянул руку, взял в широкую ладонь рукоять Разящего, не замечая,
что израненная кожа снова треснула, и вытащил меч из ножен. Острие клинка
застыло в дюйме от ее носа.
- Сила меча заключена в умении того, кто владеет им, - объявил я, - и
больше ни в чем.
- Нет, - прошептала Дел, - все не так. Но боюсь, ты этого уже не
узнаешь.
Ее глаза закатились и она бессильно упала на песок.
- Аиды, - с отвращением выдавил я и убрал Разящего.
Сначала я услышал лошадей. Фырканье. Скрип кожаных седел. Бряцанье
удил и стремян. Скрежет дерева и голоса.
Голоса!
Мы с Дел лежали растянувшись на песке как тряпичные куклы. Слишком
слабые чтобы идти. Слишком сильные, чтобы умереть. Мы лежали на расстоянии
вытянутой руки друг от друга. Когда я повернул голову и посмотрел на нее,
я увидел сначала изгиб бедра, потом ее выгоревшую под солнцем косу и
длинные, сильные, покрытые ожогами ноги.
И песок, запекшийся коркой на обожженном теле.
Я собрал остаток сил, повернул голову в другую сторону и увидел
темнолицую женщину, одетую в голубой бурнус. Я узнал ее.
- Сула, - хрип так и остался на моем распухшем языке.
Я увидел, как расширились черные глаза. На широком лице отразилось
изумление, а потом решительность.
Женщина отвернулась, закричала, и через минуту к нам подъехали
повозки. Вокруг нас собрались люди. Я услышал изумленные возгласы: меня
узнали. Мое имя переходило от мужчины к женщине и от женщины к ребенку.
Мое старое имя, которого у меня не было.
Кочевники, такие как Салсет, знают пустыню. Быстро обменявшись
несколькими словами, они завернули Дел и меня в прохладную мокрую ткань,
поднесли поближе к повозкам и положили нас в тень. За несколько минут они
разбили лагерь. Это Салсет умеют: один хиорт здесь, другой там, пока
десятки их не раскинутся на небольшом клочке пустыни. Такое поселение они
называют домом.
Я хотел попросить Сулу и других женщин сначала заняться Дел, но не
мог говорить. Язык распух и отяжелел и даже дыхание давалось с трудом. В
конце концов после долгих уговоров Сулы я прекратил попытки заговорить и
отдал себя в надежные руки Салсет. Когда ткань на обожженном теле высохла,
Сула снова намочила ее водой из деревянной бочки, укрепленной в повозке.
После пятой смены мокрой ткани она достала пасту из растения алла и я
провалился в благословенное забытье, когда прохладная мазь покрыла
израненное тело и унесла боль. Сула, благословение богам валхайла,
приподняла мою голову и я сделал первый глоток воды за двое суток.
Перед тем, как потерять сознание, я думал о Дел. Вспоминал как
странно она себя вела. И действительно ли ее меч был не просто куском
металла. И всерьез ли она полагала, что он мог спасти нас.
Разящий, несмотря на всю мою любовь и уважение к нему, был только
мечом. Не богом. Не человеком. Не магическим существом.
Он был обычным мечом.
И моим спасением.
Обычно я выздоравливал быстро, но на этот раз мне пришлось
проваляться несколько дней, прежде чем я снова ощутил себя живым
существом. Обгоревшая кожа сходила кусками и я сам себе напоминал кумфу во
время линьки. Новую кожу я обильно смазывал пастой алла, пока та не
огрубела до нормального состояния. Песчаный Тигр, который, сколько я его
помнил, всегда был темным как кусок меди, стал похож на огромного
новорожденного младенца, рожденного незадачливой женщиной. Нежная розовая
кожа обтягивала все тело кроме тех мест, которые прикрывала набедренная
повязка.
А поскольку она прикрывала именно ту часть моего тела, к которой я
всегда был наиболее привязан, я не терял веру в будущее.
Дел, однако, болела серьезно. Она лежала в маленьком оранжевом хиорте
Сулы, забывшись в бреду песчаной болезни и черном мире настоя, которым
поила ее Сула несколько раз в день. Но даже паста алла и настой не могли
полностью успокоить боль.
Я стоял у входа в хиорт и смотрел на фигурку, закутанную в шафрановое
покрывало. Я видел только ее лицо. Обожженное, покрытое волдырями и
клочьями сходившей кожи.
- Она не может разговаривать с тобой, - Сула говорила на Южном языке
с выговором Салсет, которого я не слышал уже много лет. - Она ничего не
понимает. А тот, кто не думает, не говорит.
- Это пройдет, - убежденно сказал я, в душе понимая, что о таком
исходе можно было только мечтать. Песчаная болезнь это не шутки.
- Может быть, - выражение широкого лица Сулы меня не слишком
успокоило.
- Но о ней хорошо заботятся, - напомнил я. - У нее есть вода и тот
напиток, который ты даешь. Песчаная болезнь пройдет.
Сула пожала плечами.
- Зря сидишь здесь. Она не заговорит с тобой.
Я снова посмотрел на Дел. Она стонала и вскрикивала в наркотическом
ступоре, шепча что-то на Северном языке. Я снова и снова слышал слово
"кайдин", но если Дел и произносила имя своего меча, я его не уловил.
Смирившись с собственным бессилием, я покачал головой.
- Глупая маленькая баска. Тебе бы следовало остаться на Севере.
Я хотел спать по ночам в хиорте, но Сула, верная обычаям Салсет, не
позволила. Я был неженатым мужчиной, она незамужней женщиной, которая еще
могла изменить свое положение, и я засыпал около хиорта, закутавшись в
одеяло, пропахшее козами и собаками, и вместо сна ко мне приходили
воспоминания детских лет. Воспоминания, от которых я бы навсегда
избавился, если бы мог.
Каждый день я занимался, стараясь вернуть силу мускулам и растянуть
новую шкуру, чтобы она сидела на мне поудобнее. Я часами тренировался с
мечом, усмехаясь, когда все дети племени собирались посмотреть на это
зрелище хитрыми черными глазками, которые становились огромными от
изумления. Но глубоко внутри я постоянно ощущал беспокойство. Опасение. И
никак не мог справиться с собой. Когда я проходил мимо хиортов и повозок,
вспоминая детство, я снова чувствовал себя униженным, слабым, испуганным -
Песчаный Тигр был испуган. Я хотел сбежать - мне нужно было уйти от них -
