- Нет. Ни там, ни в Сан Диего. Это хорошо делают японцы. Я не хочу
ругать собственную страну, но в Японии это делается лучше, чем где-либо то
ни было. И я из всех знаю.
- А вас никто не просил сделать такой рисунок змеи, как этот?
- К чему вы все это клоните, парень?
Он неожиданно стал очень холоден со мной. Если бы я вытащил свою
бляху, то передо мной оказался бы любезный гражданин, но я тем похоронил бы
все свои сведения от Ромеро. Не говоря уж о том, что это было бы очень
скверно для Ромеро, который посылает фликов к своим приятелям.
- У меня была как-то подружка, которая сказала мне, что сделала себе
это здесь, около морского берега.
Он немного отошел.
- Дружок, вот уже двадцать пять лет, что я промышляю в этом районе:
никто в этой стороне не делает татуировки ни у кого, кроме меня. Я уже
работал до того времени, как стали говорить о дезинфекции игл, и никто
кроме меня не живет здесь так долго. Вы можете сказать своей подружке, что
она не может отличить свою задницу от табакерки, несмотря на все мое
уважение к ней.
Г л а в а 10
Я поставил Олдс на старую насыпь, которая в числе других простиралась
под Бруклинским мостом. На мосту была слишком оживленная циркуляция и я
предпочел, чтобы она немного уменьшилась.
Я закурил сигарету, удобнее устроился на сидении, вдыхая свежий воздух
и закрыл глаза.
Я мысленно продумал о всем, что мне известно и о том, что я мог
предполагать.
Ей было, вероятно, между тридцатью и сорока годами.
Она, вероятно, была зажиточной, может быть, и богатой.
Она была замужем. Или замужем сейчас. Или, личность, которая
развлекалась, отрезая ее пальцы, хотела, чтобы мы так подумали.
Она старалась вывести следы татуировки. Не достигнув этого, она купила
достаточно широкое кольцо, чтобы скрыть татуировку.
Она имела дело с экспертом по анатомии, вероятнее всего, с врачом.
А теперь она пленница в Нью-Йорке или в районе ста пятидесяти
километров вокруг города.
Следовательно, нужно искать богатую женщину, имеющую связь с врачом.
Это может относиться ко всему женскому населению Парка авеню.
Г л а в а 11
В тот момент, когда я удалялся от Бруклинского моста и направлялся по
спуску насыпи, мне в голову пришла одна мысль. Она показалась мне
многообещающей.
Я поехал на 240 Центр стрит, вошел в Центральное бюро коммуникаций и
стал рассматривать большую карту. Я взял все справочники Нью-Йорка,
окрестности Нью-Йорка и Конектикума, находящиеся в районе ста пятидесяти
километрах вокруг города.
Я сел за стол и выписал себе названия всех школ медицинской службы, а
также всех госпиталей. Медицинских журналов, фармацевтических газет.
Медицинских обществ. Я подумал немного, пожал плечами и проворчал: "В том
положении, в котором я нахожусь..." и прибавил ко всему этому еще и
психиатрические учреждения. Потом посмотрел на свой список.
Только в Манхеттене и Кюине было больше ста госпиталей. У меня
заболела рука и пальцы. На некоторых листах были следы крови от моей раны.
Против каждого наименования я проставил номер телефона.
Я позвонил секретарю директора Центральной полицейской школы. Я заявил
ему, что инспектор Ханрахан хотел использовать аудиторию завтра с девяти до
десяти часов утра. Свободна ли она?
Она сверилась. Она была свободна. Она проследит, чтобы микрофоны и
система трансляции были в порядке. А может она попросит агента дежурившего
у входа, дать указание врачам, куда направляться. Она, конечно, вывесит
соответствующий плакат у входа.
Я поблагодарил ее и повесил трубку. Все, о чем я просил, будет
написано в рапорте. И это будет сделано от имени Ханрахана и сделано это
было по просьбе инспектора Санчеса.
Я вздохнул. Я теперь отдал себя на растерзание своего недруга, другими
словами, сам положил свою голову в петлю. Это зрелище очень бы понравилось
Ханрахану. Я ухудшил еще более свое дело еще и тем, что понес свой список
Кемелману. Кемелман был сержантом, который начинал службу одновременно со
мной. Достигнув звания сержанта, он был опрокинут машиной в тот момент,
когда регулировал движение. Теперь в колене у него была металлическая
пластинка и, если он и мог ходить, то быстрое передвижение было для него
невозможным. Кемелман знал, что никогда он не получит звания, выше сержанта
и он, конечно, затаил обиду.
- Салют, Санчес.
- Как дела, Гарвей?
- Так себе. Что нового?
Я подал ему список. Он задумчиво сжал губы.
- И что же?
У нас с ним никогда не было общих дел. Он завидовал мне, моей карьере.
А теперь мне нужно было убедить его помочь мне и обещать ему, в свою
очередь, услугу.
- Позвони по каждому телефону,- сказал я и он невольно свистнул.-
Вызови деканов медицинских университетов, редакторов газет. Директоров
медицинских обществ. Интендантов госпиталей. Администраторов при/тов.
Врачей-психиатров медицинской службы. Скажи им, что главный комиссар просит
их прибыть в аудиторию Центрально полицейской школы завтра в девять часов
утра.
- Приказ исходит от кого?
Если бы я ответил ему, что от меня, он ответил, что этого
недостаточно. И на том бы это и закончилось. Если я отвечу, что от
Ханрахана, он ответит мне что-то вроде: - Ну пусть мне потом позвонит об этом.
- От Ханрахана,- ответил я упавшим голосом.
- Ханрахана,а?
Он посмотрел на низ каждой страницы. Он посмотрел вначале.
Я взял листки и написал на каждой странице: "Ханрахан, главный
инспектор. Подписан Санчес, инспектор первого класса."
Теперь Кемелман был готов. В случае каких-либо недоразумений, ему
достаточно было показать мою подпись. А неприятности конечно будут.
Не спрашивали согласия у двухсот персон прибыть в центр Манхеттена,
предупреждая их лишь накануне вечером. Многим из них придется выехать из
дома в пять часов утра, чтобы во время прибыть на место, а в это время
цивилизованные люди обычно спят.
Я взял последнюю страницу и написал: "Все расходы по путешествию и
потерянному времени будут оплачены полицией Нью-Йорка после представления
соответствующего счета".
- Скажи им это,- добавил я.
Теперь Кемелман был убежден. Его спина выпрямилась, неприязнь
рассеялась.
Я подумал, что это немного успокоит тех людей, которые должны будут
приехать из Филадельфии или Бридгепорта.
- Я сразу же займусь этим,- сказал Кемелман.
Я спустился вниз и вышел через заднюю дверь. Это привело меня на
Центральную Маркет-плас и на маленькую улочку, идущую как раз позади
Центрального Комиссариата.
Когда я спускал стекло в моей машине, я увидел Мак Картни, выходящего
из подвального этажа, в котором находится служба фотографии.
Я приветствовал его кивком головы. У него был очень довольный вид.
Он подошел ко мне.
- Что нового? - спросил он.
Я колебался. Мне необходимо было дружеское участие.
- А ты сохранишь это в себе?
- Что ты обо мне думаешь?!
Я рассказал ему про условия, которые взял на себя с Кемелманом. Я
сказал ему, что под каждой страницей подписал: "Ханрахан".
Мак Картни сунул две порции жевательной резинки себе в рот и
прошепелявил блистательный комментарий:
- Ты взял на себя чертовский риск.
Я посмотрел на него, потом взял ключ и открыл машину. Потом еще раз
посмотрел на него.
- Спасибо,- сказал я.
- Ты знаешь, что ты себе повесил на нос? Ты серьезно об этом подумал?
- А тебе никогда не говорили, что у тебя большая пасть?
- Совсем необязательно сердиться.
- Нет, но я совершенно не обязан тебя слушать.
Сердитым жестом он достал еще две порции жевательной резинки и бросил
себе в рот. Он сам начинал нервничать. Это меня успокоило и я снова влез в
машину. Он схватил ручку дверцы и захлопнул ее. Мне везло в последнее время
на то, что перед моим носом хлопали дверями.
Настроение мое улучшилось. Я направился на Хаустон стрит. Я стал
думать о том здании, которое я дал секретарю Центральной школы. Я думал о
Кемелмане. Во всяком случае, я заставил их выполнить свое распоряжение, их
обоих, пользуясь собственным именем и подписав все страницы списка. Но я
пошел слишком далеко, в этом не было сомнения. И как говорится в некоторых
произведениях, я сам собирался рубить сук, на котором сижу.
Г л а в а 12
Я вернулся к себе домой и наполнил ванну. Ванна играет большую роль в
моей жизни. Я очень интенсивно думаю, когда сижу в ней. Это современная
модель ванны, у нее лапы льва и она очень глубокая.
Я разделся и сунул ноги в горячую воду. Зазвонил телефон. Я подошел к
нему.
- Алло!
Ничего.
Это был тот телефонный звонок, когда звонивший довольствовался тем,
что дышал в трубку. Они думают этим испугать вас. Единственная вещь,
которую надо делать, это не реагировать и спокойно вешать трубку.
Я услышал легкий шум, но не мог разобрать его происхождения.
- До свидания,- тихо проговорил я и повесил трубку.
Я с удовольствием бы резко повесил трубку, но я не хотел доставлять
удовольствие звонившему.
Я вернулся в ванную комнату и медленно погрузился в ванну. Повязка на
моей руке была пропита кровью. Я снял ее и бросил в унитаз. Моя ладонь была
похожа на розовую перчатку бейсбола и ее пересекали шрамы. На нее было
неприятно смотреть. Я сидел в ванне, держа больную руку вверх, так чтобы
она не попала в воду. Вероятно, я был похож на аллигатора, поджидающего
свою добычу. Я удовлетворенно заворчал, но тут снова зазвонил телефон.
Я дал ему звонить. После десятого звонка, я вылез из ванны и оставляя
за собой мокрые следы, подошел к телефону. Я слушал, как мой собеседник
дышит ни слова не говоря и снова до меня донесся легкий шум. Легкое
бряцание. Неожиданно я понял, что это такое. Стук льда о стекло стакана.
Какая знакомая мне персона кладет кубики льда в большой бокал?
Я сказал ей, кто она.
- Вот это-то я и хотела! - сказала герцогиня.- Я хотела разозлить вас.
Я посоветовал ей этим делом заниматься с другим.
- Не вешайте только трубку,- сказала она.- В противном случае я буду
звонить вам всю ночь.
Что делать? Пожаловаться фликам, что какая-то герцогиня надоедает мне?
- А если я приеду к вам? Нет? А если вы мне предложите стакан вина?
- Нет.
- А если я вам предложу стакан вина?
- Женщины, которые пьют как вы, вызывают у меня...
- Не старайтесь быть грубым. Кажется, вы ищете пальцы женщины,-
сказала она.
- Палец женщины, да,- я посмотрел на лужу, которая натекла у моих
ног.- Откуда вы это знаете?
- Я буду у Шрафта через четверть часа, ответила она и повесила трубку.
Шрафт находился на углу улицы. Я спустил воду из ванны и оделся, потом
зашел в ресторан и заказал бифштекс с сырым луком и бутылку пива. Я был
единственным мужчиной, сидящим за столиком в зале. Мне необходимо было
побриться и я держал руку под столом. Мне нечего скрывать, что в такую
рафинированную коробку, как Шрафт, мне всегда было приятно заходить.
Я поглощал свое жаркое и читал газету, чтобы узнать, что нового писали
об этом деле, когда заметил, что у моего столика остановился кто-то в
зеленом платье. Я поднял глаза и остановился на высоте большого декольте.
Ее волосы были завязаны на затылке оранжевым бантом и они в виде конского
хвоста падали ей на спину.
- Я презираю сырой лук,- сказала она.
- Идите презирать его в другое место,- любезно ответил я.
- Я жду, когда вы встанете.
- А это будет грубостью, если я воздержусь от этого?
- Сразу видно, кто вы такой...
- А что вы скажите об одной даме, которая звонит по телефону и
остается молчаливой?
Она рассмеялась и села за столик, потом положила подбородок на ладонь
и стала рассматривать меня.
- Мой муж за всю жизнь никогда не сел ни одного бифштекса,- сказала
