передачи ощущаемых им раздражений. Вы уже не будете слышать звуки, вы
будете их видеть. Для вас мир звуков станет миром видимым.
Ввиду того, что мы обладаем пятью чувствами, мы легко можем себе
представить группу из пяти человек, совершенно различных между собой,
смотря по тому, какие впечатления они способны воспринимать по отношению к
зрению. Один из них, нормальный человек, будет видеть нормально видимое.
Остальные (все соответственным образом прооперированные) будут видеть:
один - звуки; второй - запахи; третий - вкусовые ощущения; четвертый -
прикосновения. Само собой разумеется, что последнее наиболее трудно
достижимо на практике ввиду того, что наш орган осязания рассеян по всему
телу.
Некоторые наши опыты, Лебри, убедили нас в том, что эта
физиологическая фантазия хирургически выполнима в действительности,
поскольку это касается слуха, вкуса, обоняния и зрения, на котором
собственно и базировались наши эксперименты. Искусственно все может стать
видимым, если только соединить зрительный нерв с соответственным органом.
Все: запахи, музыка, сочность и вкус ананаса.
Вы, конечно, можете мне возразить на это, Лебри, что все эти опыты
имеют чисто теоретический, да и то не слишком серьезный интерес, потому
что человеку, правду говоря, столь же важно слышать глазами, как и уметь
ходить на руках.
Вы правы, Лебри, но имейте немножко терпения.
Вам очень хорошо известно, что те пять чувств, которыми обладает
человек, не могут даже претендовать на то, чтобы дать ему исчерпывающее
представление о различных состояниях материи, составляющей весь внешний
мир. Пять чувств! Их, может быть, понадобилось бы сотни, может быть,
тысячи для того, чтобы иметь возможность посчитать все то, что существует.
Природа окутана бесчисленными занавесами. До сих пор человеку удалось
приподнять только пять таких завес, тех же самых, которые были приподняты
нашими отдаленными предками, людьми пещерного века. Что же скрывается от
нас за другими?
За этими другими завесами скрыты от нас те свойства окружающей среды,
для восприятия которых мы не обладаем соответствующими органами. Мы только
разумом догадываемся об их существовании и не можем даже приблизительно
определить характер этих свойств, потому что наши чувства не в силах
воспринять их не только непосредственно, но даже и косвенно, как отголосок
или отражение.
За этими завесами от нас скрываются еще и другие качества окружающей
нас материи, для восприятия которых мы тоже не имеем специально
приспособленных чувств, но которые тем не менее изредка становятся на
мгновение доступными нашим восприятиям. Эти качества в исключительных
случаях проявляются под видом света, запаха, шума, неожиданно врываясь в
царство зрения, обоняния и слуха.
Поистине великая красота, Лебри, таится в том, что человек ежедневно
все больше и больше приподнимает те пять завес, за которые ему удалось
схватиться своей дрожащей рукой. Какая красота в том, что телефон так
изумительно повысил чуткость его слухового аппарата! Какая красота в том,
что микроскоп и телескоп дают ему возможность поочередно смотреть на мир
то глазами лилипута, то зрением великана, или в том, что взгляд проникает
через стены при помощи рентгеновских лучей! И, наконец, какая дивная
красота в том, что ум ученого путем интуиции и вычислений восполняет
недостаточность его чувств, а иногда и полное отсутствие органов,
способных воспринимать некоторые явления внешнего мира! Скажите же мне,
Лебри, как назовете вы того человека, который одарит человечество шестым
чувством? Того, кто приспособит зрительный нерв к новому органу,
чувствительному к колебаниям, которые до сих пор оставались неуловимыми и
не могли быть восприняты ни одним нервом?
Слушайте, Лебри: среди таинственных элементов, которые для
нормального человека так же недоступны, как свет для слепого, но которые
тем не менее то там, то тут окольными путями заявляют ему о своем
существовании - среди этих элементов, Лебри, есть один, который перестал
быть недоступным, неуловимым для вас. Этот элемент, доступный нашим
восприятиям лишь изредка, лишь в моменты своих исключительных проявлений,
когда он вызывает в нас зрительные, звуковые, осязательные, даже вкусовые
и обонятельные раздражения - этот таинственный, грозный и универсальный
элемент, а именно электричество. Лишь один в мире человек воспринимает его
теперь непосредственно. И этот единственный человек - вы, Лебри! Я заменил
ваши глаза аппаратами, которые ловят этот элемент, как ухо ловит звук, как
глаз ловит видимый свет. Я лишь догадываюсь о присутствии этого элемента,
когда слышу гром, вижу молнию, ощущаю запах озона и сотрясение
закупоренной бутылки, или вижу работающую машину и горящую ярким светом
ампулу. А вы... вы везде и всюду видите электричество!
Я заменил ваши глаза электроскопами усовершенствованного образца. Они
воспринимают лишь электрический облик внешнего мира и неспособны
воспринимать ничего другого. А ваш зрительный нерв, естественно, передает
вам этот облик под видом световых колебаний.
Заметьте: я мог бы заменить электроскопом не глаза, а с таким же
успехом, предположим, слуховой аппарат; в таком случае, соответственно,
оперированный субъект слышал бы все электромагнитные явления, вместо того,
чтобы их видеть. Но стоит лишь немного поразмыслить над этим вопросом, и
вы убедитесь, что зрительный нерв является особенно подходящим для нашего
опыта. Достаточно вспомнить, что зрение - наше основное чувство и что
между электричеством и светом существует гораздо большая аналогия, чем
между тем же электричеством и звуком, или запахом, или вкусом.
Вот почему мы и просили наших друзей на фронте присылать нам для
наших опытов раненых слепых. Из них вы далеко не первый, Лебри. Но вы
первый приподняли для нас шестую из тех завес, которыми окутана природа.
Торжественно произнеся эту последнюю напыщенную фразу, доктор Прозоп
умолк. Его успех вскружил ему голову; я видел, как по всей его нервной
системе непрерывно распространялись волны световых колебаний.
Сам я находился под гнетом каких-то смешанных впечатлений. Прежде
всего, мне очень не нравилась эта пассивная роль лабораторного животного,
предназначенного для опытов. Я даже как-то стыдился этого. Доктор Прозоп
низвел меня на степень морской свинки. Если он предпочел использовать для
своих опытов человека, а не животное, то очевидно только потому, что ему
нужно было, чтобы его пациент поделился с ним своими впечатлениями. Кроме
того - как я уже говорил вам - после того, как я приучил себя к мысли, что
останусь слепым на всю жизнь, у меня вдруг явилась надежда прозреть, и
теперь сознание, что эта надежда утрачена, повергла меня в тяжелое,
близкое к отчаянию состояние. Я никогда не обладал талантами и влечениями
исследователя - и вдруг я был лишен всех своих прежних привычек, оторван
от всех людей и оказался выброшенным, в полном одиночестве, в какие-то
неизведанные физиологические области. Я - Жан Лебри - вдруг обратился в
феномена, в существо, которое неминуемо будут выставлять напоказ. Какой
ужас!
- Что же вы молчите? - сказал наконец Прозоп.
- Я предпочел бы видеть, - ответил я ему с сердцем, - снова видеть,
так же, как раньше. Раз вы способны изобрести необычайные глаза, вам
наверное ничего не стоит изготовить глаза обыкновенные, воспроизвести то,
что уже было создано природой, и вернуть слепым так жестоко от них отнятое
зрение.
- Какой узкий, мелочный взгляд, какая эгоистическая точка зрения! -
возразил он. - Разве можно сравнивать излечение немощи, так сказать,
простую починку, с расширением горизонта человеческих возможностей? Мы не
знахари, мы пионеры более великого и могущественного человечества... Да,
кроме того, я должен вам сказать, Лебри, что эти электроскопы, которыми вы
теперь снабжены, по существу ни что иное, как глаза. Ну да, ну да! Я
только что говорил вам о существующей между электричеством и светом
аналогии. Это выражение, собственно говоря, недостаточно точно...
Электричество и свет - по существу одно и то же. То, что мы называем
"светом", есть ни что иное, как электричество, колебания которого
настолько часты, что они способны влиять на глазную сетчатку. А то, что мы
называем "электричеством", есть в сущности свет, дающий настолько
медленные колебания, что наш глаз не в силах их уловить. Мы дошли уже до
того, что получаем электрический ток, равный пятидесяти миллиардам
колебаний в секунду; если удастся увеличить частоту этих колебаний в
десять тысяч раз, мы тем самым искусственно воспроизведем световые волны.
Ваши электроскопы, Лебри, в конце концов не что иное, как замедленные
глаза. Теперь вам, наверное, уже окончательно ясно, почему мы избрали для
наших экспериментов именно зрительный нерв и предпочли его всем остальным.
Может быть, нашим последователям когда-нибудь удастся создать
совершенный глаз, глаз, который будет чувствителен и к самым частым, и к
самым медленным колебаниям; глаз, при помощи которого мы увидим
инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, увидим теплоту и электричество;
глаз, который даст нам исчерпывающее представление о внешнем мире. Тогда
мы перестанем различать видимый и невидимый свет. Тогда будет существовать
одно общее понятие - свет. Какая красота!
Если я вам скажу, что благодаря вам сделан первый шаг по этому
ослепительному пути, и если я еще добавлю, что современная наука склонна
считать электричество материей, принципом всей вселенной, - неужели у вас
в груди не шевельнется чувство гордости от сознания, что на вашу долю
выпала честь выполнить такую великую миссию?
- Вам следовало бы предупредить меня об этом, - проворчал я в ответ.
- Я военнопленный, а вы со мной поступили, как с рабом. Да, кроме того,
фактически я ведь почти ничего не вижу.
- Вы будете постепенно видеть все лучше и лучше. Имейте немножко
терпения. Но все-таки опишите мне, что вы видите... Я сделаю заметки.
- Это бесполезно. Я ничего не вижу, - ответил я твердо.
- То есть как это не видите? Что с вами случилось, Лебри?
- Я ничего не вижу, - повторил я. - Вы жестоко ошиблись. Вы гнусно
воспользовались постигшим меня несчастьем и моим беззащитным положением. Я
считаю вас и ваших сообщников отъявленными негодяями. Так не поступают со
свободным человеком, с французским гражданином. Все ваши труды были
напрасны. Вы ничего не узнаете. Ах, господа, вы хотите делать опыты на вам
подобных! Ну, так имейте в виду: от меня вы узнаете не больше, чем узнали
бы от несчастной собачонки, которую вы привязали бы к доске и истязали бы
при помощи ланцета. Я повторяю вам: я ничего не вижу.
- Послушайте, Лебри, вы сошли с ума! Поймите же, мой друг: мы
стремимся сделать вас участником наших благородных трудов, а вы...
- Довольно! Довольно лицемерия! Вы можете оставить мне мои
глаза-электроскопы или вынуть их - как вам угодно; но я требую одного: вы
сейчас же отправите меня в лагерь военнопленных. Все, что происходит
здесь, есть ни что иное как насилие над правами человека.
- Ну, нет, вы с нами так легко не расстанетесь, - проговорил доктор с
непоколебимым спокойствием, от которого я окончательно пришел в бешенство.
- Вы с нами, говоря правду, никогда не расстанетесь!
- Как так?
- Вы нам нужны. Я наделся, что вы - настолько культурный человек, что
будете способны поставить интересы науки выше всего остального. Я
надеялся, что такое счастье, как возможность перестать быть слепым в
