Стены эти окружали всю усадьбу двойным, неприступным кольцом и снаружи
были еще обведены глубоким, наполненным водою рвом. Вот по крайней мере
все те выводы, которые мне удалось сделать путем долгих наблюдений и
обследований как из своей, расположенной высоко над землей, камеры, так и
во время прогулок, которые я совершал ради здоровья по предписанию Прозопа
во дворе крепости.
Обмануть бдительность моих стражников не представлялось ни малейшей
возможности. Сломать запоры моей двери было также невозможно. Выскочить из
окна - значило покончить жизнь самоубийством.
Я знал о своей тюрьме решительно все, что мог узнать при помощи своих
чувств, но ничто не давало мне надежды на освобождение. Ухаживавший за
мной слуга был по-прежнему безмолвен. Никого другого я не знал. Как-то
ночью, когда полная неподвижность облегчила мне эту задачу, я сосчитал
обитателей замка. Нас было тридцать человек, и, по-моему, их следовало
подразделить следующим образом: двенадцать больных или пациентов, восемь
докторов или инженеров; десять слуг - санитаров и электротехников. Тишина
нарушалась лишь глухим гулом динамомашин. Они находились в подвальном
помещении и испускали такой ослепительный свет, что каждая из них
производила на меня впечатление искусственного солнца. Извергаемые ими
флюиды выбрасывались вдаль в виде сияния паутинообразных кругов и нитей.
По вечерам, в то время, когда зажигался электрический свет, вокруг меня
воздвигалось какое-то парадоксальное строение из тонких раскаленных нитей
электрических проводов.
- Извините меня, Жан, что я вас перебиваю, но скажите мне, что
кажется вам более ярким: горящая электрическая лампочка или провод, по
которому проходит невидимый для нашего глаза электрический ток?
- Вспомните, что я вам говорил относительно дня и ночи. Для меня это
только оттенок... Итак, я продолжаю.
Как-то утром, около месяца тому назад, обычная тишина была нарушена
донесшимися до меня звуками громкого разговора, и я различил в соседней
комнате две стоявшие друг против друга человеческие фигуры: крупную фигуру
Прозопа и маленькую фигурку, с менее развитым, чем у него, головным
мозгом, несомненно, принадлежавшую приставленному для ухода за мной слуге.
Оба человека явно спорили. Но комнаты этого замка, по-видимому, были
устроены так, что совершенно заглушали всякие звуки, потому что, несмотря
на незначительность разделявшего нас расстояния, я улавливал лишь смутный
прерывистый шум. Судя по их жестам, по их позам, по пробегающим по их
нервной системе вспышкам, я мог судить о пылкости их ссоры. Сердце
маленького человечка билось с характерной учащенностью.
Прозоп, наименее взволнованный из них двоих, тем не менее внезапно
нанес ему удар кулаком в лицо. Слуга, ошеломленный ударом, упал на пол. Я
видел, как маленький призрак поднялся на ноги и вышел из комнаты с
опущенной головой, но вся его фигура так ослепительно сверкала, что
казалась мне покрытой какой-то всклокоченной, светящейся шерстью.
Приближалось время завтрака. Вскоре слуга отпер замок моей двери и с
обычным безмолвием поставил на стол принесенное мне кушанье.
Я уже не раз пытался вызвать его на разговор, но всегда напрасно. На
этот раз он мне ответил; но будь я проклят, если кто-либо когда-нибудь
говорил на таком чудовищном французском языке! Я даже приблизительно не
мог бы передать вам, как он говорил. Он был доведен до бешенства, и, найдя
во мне скромного и готового ему сочувствовать слушателя, он излил мне свою
злобу на Прозопа. Он осыпал его невероятнейшими ругательствами и возводил
на него самые страшные обвинения.
Повод к их ссоре был самый ничтожный, но я счел момент подходящим.
Без дальнейших обиняков, я предложил ему бежать вместе со мной.
Единственным его возражением было то, что он так же, как и я, был
пленником Прозопа.
- Разве ключи от дома не в твоих руках?
- Ключи? Что такое ключи? Ровно ничего! Чтобы выбраться отсюда, - (я,
конечно, передаю только смысл его невероятной болтовни), - чтобы выбраться
отсюда, нужно только пройти по узкому проходу между каменными стенами.
Перелезть через решетку, которая его преграждает - это тоже ничего не
стоит. Вся беда в плитах, которыми вымощен проход! В некоторых из них
вставлены совершенно незаметные для глаза пластинки, и через них проходит
электрический ток. Кто ступит на них ногой, будет убит на месте.
Так вот чем объяснялось странное явление, которое уже давно меня
интриговало! Я с улыбкой смотрел на каменные плиты мощеного прохода со
вложенными в них и скрытыми от обыкновенных человеческих глаз
смертоносными пластинками. Значит, это они представлялись моим глазам в
виде разбросанных там и здесь световых бликов! Но ведь я мог обойти их так
же легко, как если бы они были вделанными в камень золотыми украшениями.
Никто другой не мог их видеть, но зато я различал их вполне отчетливо.
- А в конце прохода только решетка? - спросил я.
- Да, у въезда на мост. Через нее легко может перелезть даже ребенок.
Но проход?.. Ток прекращают только тогда, когда въезжает или выезжает
автомобиль, но в такие дни доктор всегда следит за всем сам.
- Мы уйдем сегодня ночью! - сказал я решительно.
- Но как же плиты?
- Это уж мое дело. Приходи за мной, когда все заснут. Я тебя проведу
до решетки, а затем...
Мой китаец (я предполагал, что это китаец) с трепетом и обожанием уже
целовал мне руки.
- Где мы находимся? - спросил я его, стараясь высвободиться.
- Господин, - ответил он, - не расспрашивай меня об этом! Где мы
находимся - об этом я поклялся не говорить... Что же касается бегства
отсюда, это дело другое. Я жду твоих приказаний. Я проведу тебя в город,
который вон там, далеко! Если ты хочешь, я провожу тебя до твоей родины.
Дай мне возможность пройти по этому проходу, и я клянусь тебе, что
благополучно сдам тебя твоим соотечественникам. Но там я тебя покину. Не
требуй от меня большего. Я принес клятву.
Во время нашего ночного бегства не произошло ни одной мало-мальски
неприятной случайности. Маленький азиат обладал совершенно исключительным
умением бесшумно отпирать замки. Замок, выложенный изнутри мягкими
обивками, как кабинет дантиста, заглушал все шумы. Прозоп, уверенный в
своих слугах, крепко спал (я видел его в его комнате). Не было ни ночного
сторожа, ни собак. Кроме того, шел мелкий дождь, который я от души
благословлял, потому что все влажные предметы воспринимаются мной гораздо
более отчетливо.
Благополучно, без всякого труда пробравшись вдоль прохода и
перебравшись через решетку, мы в течение пяти часов шли по направлению к
тому месту скопления массы светящихся точек, о котором я уже говорил. Это
был город.
Мой спутник сказал мне:
- Будет очень хорошо, если нам удастся сесть в поезд с восходом
солнца!
И он добавил с жутким смехом:
- Доктора будут долго спать после нашего ухода, по крайней мере до
завтрашнего вечера... Ведь у меня были ключи от аптеки!
"Само небо послало мне этого дьявола", - подумал я.
Он не сказал мне ни своего имени, ни своей национальности; я не узнал
от него ничего относительно таинственных докторов. Он был так же скрытен,
как изобретателен и ловок.
Мы торопились. Ночь подходила к концу. Сквозь пропускающую световые
лучи толщу нашей планеты я следил взглядом за медленным продвижением
солнца. Среди других небесных тел, сквозь беспредельный голубой туман, оно
казалось мне огромным фиолетово-красным диском, центром изумительного по
красоте и силе светоизлучения.
Когда солнце взошло над горизонтом, мы, среди многих других
пассажиров, сидели в узком и душном железнодорожном купе. Наши спутники
говорили между собой на непонятном для меня языке, который не давал мне ни
малейшего представления об их национальности.
Не стану говорить о подробностях этого утомительного и крайне
затруднительного путешествия через всю Европу... К вечеру в то самое
время, когда в уединенном замке-больнице, вероятно, проснулся тот, кого я
привык называть Прозопом, мы оказались в стране, где слышалась только
немецкая речь. Мне - человеку, знающему всего несколько слов по-немецки,
было бы бесполезно расспрашивать окружавших меня людей. Этим я только
обратил бы на себя излишнее внимание и доставил бы неприятности своему
спасителю, который очень меня просил ничего пока о себе не рассказывать и
не стараться ничего разузнавать. Поэтому я лишь продолжал делать то же,
что делал уже и раньше, а именно прилагал все усилия к тому, чтобы
сохранить в памяти названия станций, очертания гор, контуры зданий,
надеясь, что буду в состоянии узнать их в будущем. Но, в сущности, к чему
все это?
Утром я уловил слово "Регенсбург". Мы ехали в экспрессе, который
несся вдоль берега широкой, как морской пролив, реки. До моего слуха
донеслись названия городов "Нюрнберг", "Карлсруэ".
У моста в Кале мой маленький азиат бесследно исчез. Я перебрался
через Рейн благодаря любезности конвоиров, сопровождавших телеги с военным
материалом, которые переправлялись через Рейн для сдачи союзникам.
С этого момента начались бесконечные медицинские осмотры и допросы
военными врачами. В моих показаниях незначительная доля правды смешивалась
с невероятным количеством лжи... Все остальное вы знаете. Официально мое
приключение зарегистрировано, подшито к делу и закончено. От души хочу
верить в то, что оно и фактически закончено, но мне тем не менее кажется
необходимым всегда иметь при себе револьвер. И я должен вам признаться,
мой милый Бар, что ваша недавняя попытка подсмотреть за мной в лесу из-за
ствола дерева порядком меня напугала...
Жан умолк и остановился. Мы пришли. Садик, в глубине которого стоял
дом Лебри, был слегка освещен проникавшим из его окон светом.
- Кажется, очень поздно! - заметил я.
- Да, - ответил Жан и указал мне концом своей палки сперва одну точку
в траве, затем другую. - Солнце вот здесь, а здесь созвездие Южного
Креста. Надо сознаться, что я все-таки первый человек, который видит его,
находясь в северном полушарии.
Затем он надел вытащенные им из кармана знаменитые очки доктора
Прозопа. Они были очень похожи на очки автомобилиста и, плотно прилегая к
лицу вокруг глаз, совершенно скрывали фосфоресцирующие электроскопы. Их
свободно можно было принять за обычные темные, дымчатые консервы очень
толстого стекла, и ничто в них не вызывало никакого сомнения. Всякий мог с
полным основанием думать, что Жану приходилось время от времени надевать
их, следуя предписаниям окулиста.
- Теперь вам придется меня вести, - сказал он. - Я ослеп!
Я повел его. Мы поднялись по лестнице. Но после того, как он уже
скрылся за дверью своей комнаты, я еще долго стоял, опершись на перила, в
лихорадочном волнении. Я старался найти какой-нибудь предлог, чтобы
подняться во второй этаж и хотя бы на минутку еще раз увидеть мадемуазель
Грив. Сердце мое так сильно билось, что я слышал его удары. Я радовался
звуку раздавшихся наверху голосов, как влюбленный мальчишка...
Вдруг мне пришло в голову, что на меня сквозь толщу стен, может быть,
смотрит необычайный слепой; я медленно стал спускаться по лестнице,
размышляя над чудом, которое он мне открыл.
7. АВТОМОБИЛЬНАЯ ГОНКА
Смею вас уверить, что я впервые задался целью написать рассказ. Но
тем не менее, когда я перечитал все предыдущее, я испытал искреннее
огорчение от сознания, как плохо мне удалось выполнить свою задачу. Я
