права заниматься врачебной практикой.
- Вы... - начал было Дюран и осекся. Санитары, студенты-недоучки,
массажисты, ассистенты - все они выдают себя здесь за крупных немецких
врачей... Равик не забыл того, что Дюран наговорил Левалю.
- Мсье Леваль разъяснил мне кое-что на этот счет, - сказал он. - Перед
тем как меня выслали.
Он заметил, что Вебер насторожился. Дюран ничего не ответил.
- Операцию вместо вас может сделать доктор Вебер, - сказал Равик.
- Но ведь вы довольно часто оперировали вместо меня. Если вас беспокоит
вопрос о гонораре...
- Дело не в гонорарах. С тех пор как я вернулся, я больше не оперирую.
В особенности когда речь идет о пациентах, не давших заранее своего согласия
на операцию подобного рода.
Дюран снова бессмысленно уставился на него.
- Но нельзя же прерывать наркоз, чтобы спросить у пациентки, согласна
ли она?
- Почему же? Вполне. Но вы рискуете, дело может кончиться сепсисом.
Лицо Дюрана было совершенно мокрым. Вебер взглянул на Равика. Равик
понимающе кивнул.
- На ваших сестер можно положиться? - спросил Вебер Дюрана.
- Да, конечно...
- Обойдемся без ассистента, - сказал Вебер Равику. - Будем оперировать
втроем, сестры помогут нам.
- Равик... - начал было Дюран.
- Вам следовало вызвать Бино, - прервал его Равик. - Или Маллона, или
Мартеля. Все они - первоклассные хирурги.
Дюран промолчал.
- Угодно ли вам признать в присутствии доктора Вебера, что вы допустили
перфорацию матки и повредили кишку, приняв ее за оболочку плода?
Дюран медлил с ответом.
- Да, - хрипло проговорил он наконец.
- Угодно ли вам, кроме того, признать, что вы обратились к Веберу с
просьбой произвести вместе со мной, случайным ассистентом, гистеректомию,
резекцию кишечника и анастомоз?
- Да.
- Угодно ли вам также взять на себя полную ответственность за операцию
и за ее исход, а также за то обстоятельство, что она будет произведена без
ведома и согласия пациента?
- Да! Ну конечно же, - простонал Дюран.
- Хорошо. Тогда зовите сестер. Ассистент нам не нужен. Объясните ему,
что вы разрешили Веберу и мне ассистировать вам при особо трудном случае. Вы
возьмете на себя все, что связано с анестезией. Сестрам понадобится
повторная стерилизация?
- Нет. На них можете положиться. Они ни к чему не прикасались.
- Тем лучше.
Брюшная полость была вскрыта. Равик с крайней осторожностью высвободил
петлю кишки из отверстия в матке и обмотал ее стерильными салфетками, чтобы
предупредить сепсис.
- Внематочная беременность, - пробормотал он, обращаясь к Веберу. - Вот
посмотрите... плод наполовину в матке, наполовину в трубе. Собственно
говоря, Дюран не так уж и виноват. Случай весьма редкий. И все же...
- Что? - спросил Дюран из-за экрана операционного стола. - Что вы
сказали?
- Ничего.
Равик наложил зажимы и произвел резекцию. Затем быстро зашил открытые
концы и сделал боковой анастомоз.
Операция захватила его. Он забыл о Дюране. Перевязав трубу и питающие
ее сосуды, он отрезал конец трубы. Затем приступил к удалению матки. Почему
так мало крови? Почему сердце человека кровоточит сильнее? Ведь я вырезаю
самое великое чудо жизни, способное продолжить ее!
Прекрасная женщина, лежащая перед ним, мертва. Она сможет еще жить, но,
в сущности, она мертва. Засохшая веточка на древе поколений. Цветущая, но
уже утратившая тайну плодоношения. В дремучих папоротниковых лесах обитали
огромные человекоподобные обезьяны. Они проделали сложную эволюцию на
протяжении тысяч поколений. Египтяне стоили храмы; расцвела Эллада;
непрерывно продолжался таинственный ток крови, вздымавшийся все выше и выше,
пока не появилась эта женщина; теперь она бесплодна, как пустой колос, и ей
уже не продолжить себя, не воплотиться в сына или в дочь. Грубая рука Дюрана
оборвала цепь тысячелетней преемственности. Но разве и сам Дюран не есть
результат жизни тысячи поколений? Разве не цвела также и для него, для его
поганой бороденки Эллада и эпоха Ренессанса?
- До чего же все это гнусно, - проговорил Равик.
- Что вы сказали? - спросил Вебер.
- Так... Ничего особенного...
Равик выпрямился.
- Все. Операция окончена.
Он посмотрел на бледное милое лицо, обрамленное золотистыми сверкающими
волосами. Он взглянул на ведро, где лежал окровавленный комок... Затем
перевел взгляд на Дюрана.
- Операция окончена, - повторил он.
Дюран прекратил подачу наркоза. Он не решался смотреть Равику в глаза.
Ждал, пока сестры не вывезут тележку с больной. Затем, не сказав ни слова,
вышел.
- Завтра он потребует за операцию дополнительно пять тысяч франков, -
сказал Равик Веберу. - Да еще похвастает, что спас ей жизнь.
- Вряд ли - уж очень он сейчас жалок.
- Сутки - немалый срок. А раскаяние весьма недолговечно. Особенно, если
его можно обратить себе на пользу.
Равик вымыл руки. В доме напротив на подоконнике стояли горшки с
красной геранью. Под цветами сидел серый кот.
В час ночи он позвонил из "Шехерезады" в клинику Дюрана. Сиделка
сообщила, что больная спит. Два часа назад она металась в бреду. Заходил
Вебер и дал ей болеутоляющее. Теперь все как будто в порядке.
Равик вышел из телефонной будки. В нос ударил резкий запах духов.
Какая-то крашеная блондинка, шурша пышным платьем, гордо и вызывающе
проследовала в дамский туалет. Волосы его недавней пациентки были
естественно-золотистыми с чуть красноватым, сверкающим отливом. Он закурил
сигарету и вернулся в зал. Все тот же русский хор пел все те же "Очи
черные"; он пел их во всех уголках мира вот уже двадцать лет. Трагедия,
затянувшаяся на двадцать лет, рискует выродиться в комедию, подумал Равик.
Настоящая трагедия должна быть короткой.
- Извините, - сказал он Кэт Хэгстрем. - Мне непременно нужно было
позвонить.
- Теперь все в порядке?
- Пока да.
Почему она спрашивает? - смутился он. - Ведь у нее-то самой явно не все
в порядке.
- Вы довольны? Вы ведь этого хотели? - спросил он, показывая на графин
с водкой.
- Нет, не довольна.
- Не довольны?
Кэт отрицательно покачала головой.
- Сейчас лето, Равик. Летом надо сидеть на террасе, а не торчать в
ночном клубе. На террасе, и чтобы рядом росло какое ни на есть чахлое
деревце, на худой конец даже обнесенное решеткой.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Жоан. По-видимому, она вошла,
когда он звонил. Раньше ее здесь не было. Теперь она сидела в углу напротив.
- Хотите, поедем в другое место? - спросил он Кэт.
Она отрицательно покачала головой.
- Нет. А вы? Вам захотелось под какое-нибудь чахлое деревце?
- Под ним и водка покажется неаппетитной. А здесь она хороша.
Хор умолк. Оркестр заиграл блюз. Жоан поднялась и направилась к
танцевальному кругу. Равик не мог разглядеть, с кем именно. Лишь когда
бледно-голубой луч прожектора пробегал по танцующим, она на мгновение
возникала и тут же вновь исчезала в полумраке.
- Вы сегодня оперировали? - спросила Кэт.
- Да...
- Интересно, как чувствует себя человек в ночном клубе после операции?
У вас нет ощущения, что вы вернулись с фронта в мирный город? Или ожили
после тяжелой болезни?
- Не всегда. Иной раз чувствуешь себя опустошенным, и только.
В ярком свете прожектора глаза Жоан казались совсем прозрачными. Она
глянула в его сторону. Сердце мое остается спокойным, подумал Равик" Но
что-то оборвалось внутри. Удар в солнечное сплетение. Об этом написаны
тысячи стихотворений. И удар мне наносишь не ты, хорошенький, танцующий,
покрытый легкой испариной комок плоти; удар исходит из темных закоулков
моего мозга. А если мое внутреннее сотрясение сильнее, когда я вижу, как ты
скользишь в полосе света, значит, случайно разболтался какой-то контакт.
- Это не та женщина, которая раньше выступала здесь с песенками?
- Именно та самая.
- Теперь она больше не поет?
- По-моему, нет.
- Она красива.
- Вы находите?
- Да. И даже больше чем красива. Ее лицо так и светится какой-то
открытой жизнью.
- Возможно.
Кэт посмотрела на Равика прищуренными глазами. Она улыбалась. Это была
одна из тех улыбок, какие часто кончаются слезами.
- Налейте мне еще рюмку, и уйдем отсюда, - сказала она.
Поднявшись с места, Равик поймал на себе взгляд Жоан. Он взял Кэт под
руку. Это было излишне - Кэт вполне могла ходить и без посторонней помощи!
Но пусть Жоан посмотрит - ей это не повредит.
- Вы не окажете мне любезность? - спросила Кэт, когда они пришли к ней
в отель.
- Разумеется. Если только смогу.
- Пойдемте со мной на бал к Монфорам?
- А что это такое, Кэт? Никогда не слыхал.
Она уселась в кресло. Оно было очень большое, и Кэт казалась в нем
какой-то особенно хрупкой - словно статуэтка китайской танцовщицы.
- Для парижского высшего света бал у Монфоров - главное событие летнего
сезона, - пояснила она. - Он состоится в следующую пятницу в особняке и в
саду Луи Монфора. Это имя ничего вам не говорит?
- Ничего.
- Вы не составите мне компанию?
- Но меня никто не приглашал.
- Я сама достану вам приглашение.
Равик недоуменно посмотрел на нее.
- Зачем это, Кэт?
- Мне очень хочется пойти. Но не одной.
- Неужели вам не с кем идти?..
- Мне хотелось бы с вами. Я ни за что не пойду с кем-нибудь из моих
прежних знакомых, теперь я не выношу их.
- Понимаю.
- Это самый прекрасный и последний праздник под открытым небом. За
минувшие четыре года я не пропустила ни одного. Сделайте мне одолжение.
Равик понимал, почему она хочет пойти именно с ним. В его обществе она
будет чувствовать себя увереннее. Он не мог ей отказать.
- Хорошо, Кэт, - сказал он. - Только не надо доставать специально для
меня приглашение. Просто скажите хозяевам, что придете не одна. Этого,
полагаю, будет вполне достаточно.
Она кивнула.
- Разумеется. Благодарю вас, Равик. Я сразу же позвоню Софи Монфор.
Он встал.
- Значит, заеду за вами в пятницу. А ваш туалет? Вы уже подумали о нем?
Она взглянула на него исподлобья. На ее гладко причесанных волосах
играли резкие блики света. Головка ящерицы, подумал Равик. Гибкое, сухое и
жесткое изящество бесплотного совершенства, не свойственное здоровому
человеку.
- Собственно говоря, с этого мне и следовало начать, - сказала она в
некотором замешательстве. - Это будет костюмированный бал, Равик. Бал в саду
при дворе Людовика Четырнадцатого.
- О Господи! - Равик снова сел.
Кэт рассмеялась непринужденно и совсем по-детски.
- Вот бутылка доброго старого коньяку, - сказала она. - Хотите?
Равик отрицательно покачал головой.
- Что только не взбредет людям в голову!
- Они каждый год устраивают что-либо в этом роде.
- Тогда мне придется...
- Я сама позабочусь обо всем, - поспешно прервала она его. - Не
беспокойтесь. Я раздобуду вам костюм. Что-нибудь совсем простое. Вам его
даже не придется примерять. Пришлите мне мерку.
- Кажется, рюмка коньяку мне все-таки не помешает, - сказал Равик.
Кэт пододвинула ему бутылку.
- Не вздумайте только теперь отказываться. Он выпил рюмку. Двенадцать
дней, подумал он. Пройдет двенадцать дней - и Хааке будет снова в Париже.
Двенадцать дней - их надо как-то убить. Вся его жизнь сводилась теперь к
этим двенадцати дням, и ни о чем другом он думать не мог. Двенадцать дней -
за ними зияла пропасть. Не все ли равно, как проводить время?
