распиской, которая разоблачает его самого. И, когда Томас увидит, что его
обманули, шантаж начнется снова.
- Хотите сказать, что для Райена история с платежом - это лишь способ
выиграть врем?
- Нет. Райен в самом деле заплатит ему. Интересно только, когда и
как?
Сеймур пытливо смотрит на меня.
- Не хотели бы вы присутствовать во время этого расчета, Майкл?
- Я уже говорил вам: вся эта история меня совсем не интересует.
- Ах да, я забыл, что вы готовы даже рисковать жизнью только в том
случае, если видите в этом смысл.
- А как же иначе?
- Просто так: если жизнь чего-то стоит, то лишь потому, что ею можно
рисковать. Но что поделаешь - человек часто ценит что-то лишь тогда, когда
существует опасность потерять это "что-то".
- Интересно, рискнули бы вы жизнью, когда бы надо было сделать добро?
- А что делаем сейчас мы с вами, Майкл? Мы преследуем двух выродков.
Боремся со злом.
- Вы боретесь не потому, что это зло, а просто ради борьбы.
- Возможно. Но разве я виновен в том, что философия и до сего времени
не удосужилась объяснить, что такое зло и что - добро?
- Не надо усложнять. Существует еще и мораль.
- Какая, например? Ваша или та, из древних заповедей? Вашей морали я
не понимаю. А что касается заповедей, то они, как и все моральные нормы, -
выдумка корыстолюбивых людей. Когда вы слышите: "Не укради!" - можете быть
уверены, что это придумал человек, который не раз крал, иначе этот вопрос
его не волновал бы. И когда кто-то вам советует: "Не прелюбодействуй!" -
знайте, что он имеет красивую жену и боится стать рогоносцем. А что
касается заповеди: "Чти отца своего и мать свою" - то ее провозгласили
родители, у которых не было абсолютно никаких оснований быть чтимыми.
- Но существуют же еще и другие нормы.
- Например?
- Скажем, "Люби ближнего своего".
- Кто этот ближний, Майкл? Райен или Томас? И почему я обязательно
должен его любить? Вы, например, меня любите?
- Ваш вопрос довольно бестактен.
- А какой же он может быть, когда речь идет о добре и зле, о
категориях непримиримых, как свет и тьма, как жизнь и смерть, как день и
ночь?
- С вами когда-то что-то случилось, Уильям. Я не верю, что вы
родились с такими идеями в голове.
- Конечно, я, как и все, пережил в юности пору иллюзий. Наверное,
стремился любить мир и людей, сделать что-то для этого мира и для этих
людей, кто знает, может, даже посвятить свою жизнь этому миру и этим
людям. Потом настало разочарование, и я возненавидел их. Нет трезвее
чувства, чем разочарование. Мои выводы, дорогой мой, базируются не на
одной-двух травмах, а на всем том, что тебя окружает, что ты мимоходом
познаешь настолько, что тебя начинает тошнить. Это грязный, неприятный
запах жизни... Неужели вы не чувствуете его, Майкл?
- Я чувствую иное. В вас живет какое-то приглушенное чувство
справедливости, и поэтому иногда вы чувствуете себя очень неуютно.
- Чувство справедливости? Снова громкие слова... Проработав столько
времени по чужим заповедям, я решил осуществить один собственный замысел!
Совсем мелкий замысел, просто чтоб ощутить иллюзорное самочувствие
свободного человека. Закончив эту исповедь, он бросает окурок в
пепельницу.
"Не хотели бы вы присутствовать во время этого расчета, Майкл?"
Когда Сеймур говорил об этом, я воспринял его слова как риторический
вопрос. Разве я могу присутствовать во время заключения соглашения между
Райеном и Томасом, если они оба только и ждут моего появления, чтоб
расквитаться со мной?!
Но это был не риторический вопрос. Я понял это только на следующий
день, когда во время завтрака Мод спрашивает меня:
- Нет ли у вас желания прогуляться?
- Вы же сами приказали: никаких прогулок!
- На все свое время, Альбер. Теперь пришла иная директива.
- Так и выполняйте ее. Мне никто не давал директив.
- Вы правы. И никто вас не принуждает идти со мной. Мне будет просто
приятно, если вы...
- Речь идет о приятном или полезном? - прерываю ее.
- Думаю, если мы будем вдвоем, я буду чувствовать себя лучше.
- Тогда так и говорите, что вам необходим охранник. Какое оружие вы
мне дадите?
- Оружие не предусмотрено. И битва тоже. Когда что-то случится, я
смогу предупредить шефа. Он будем совсем рядом.
- Знаю я это ваше "совсем рядом".
Несмотря на возражение, через полчаса мы уже едем в "мерседесе" во
Франкфурт. Жара не спала, а автомобильное движение на шоссе вряд ли
когда-нибудь останавливается, и поэтому вентилятор наполняет машину теплым
воздухом бензиновых паров. Мод снова прибегла к элементарной маскировке:
простая, немножко взлохмаченная прическа, ярко-красные губы и темные очки
- не те, обычные, а другие, закрывающие половину лица.
Не буду скрывать: я тоже внешне немного изменился. Проведено две
операции: вымыл голову в какой-то бесцветной жидкости, и волосы приобрели
свой былой темно-каштановый цвет, а очки в золотой оправе придали мне
глуповатый вид тех субъектов, которые ради университетских дипломов
частично теряют зрение в результате чрезмерной зубрежки. Очки я нацепил
еще на вилле, чтоб привыкнуть к ним. Привыкать, собственно, пришлось
переносице, а не глазам, ибо стеклышки в очках без диоптрий, такие же, как
были когда-то у бедной Грейс.
- Не решили ли вы отвезти меня к Райену? - спрашиваю я, когда мы
добираемся до Франкфурта и Мод, выбравшись из заторов на центральных
магистралях, сворачивает на знакомую улочку.
- Почти, - отвечает дама, углубившись, как всегда, в сложную механику
парковки автомобиля.
На открытой стоянке есть порядочно свободных мест, но женщина минует
ее и останавливается на углу, как раз напротив входа в кафе.
Хоть на первом этаже свободных мест больше чем достаточно,
поднимаемся на второй - с видом на площадку, на упомянутую уже автостоянку
и на вход в фирму "Самсон - запасные части". Садимся за столик у окна и
заказываем, как всегда, большую порцию мороженого для Мод и маленькую
порцию кофе для меня.
Заметив, что я оглядываюсь вокруг, дама обращается ко мне:
- Вы не туда смотрите, Альбер, у вас достаточно объектов для
наблюдения на улице. Помещение оставьте для меня, тем более что важнейшее
тут - лестница, а она у вас за спиной.
Официантка приносит заказ и уходит, а Мод добавляет:
- Если появятся нежелательные посетители, я наступаю вам под столом
на ногу.
- Только не очень сильно, - торопливо предупреждаю ее.
Часы показывают без пяти одиннадцать, когда на стоянке наконец
паркуется машина, которая привлекает мое внимание: из нее выходит Томас.
Он старательно запирает свой "опель" и с чемоданом в руке направляется к
двери "Самсона", где и исчезает.
Минуты через три из "форда", остановившегося напротив кафе, выходит
незнакомый мужчина. Он тоже направляется к фирме "Самсон" и исчезает за
дверью.
Еще через две минуты из этого же "форда" выходит второй господин и
непринужденно двигается к стоянке. Поравнявшись с "опелем" Томаса, он
отпирает дверцу и так же непринужденно садится в автомобиль. Можно
допустить, что господин обнаружил какие неполадки, и это вынуждает его
выйти и поднять капот. Покопавшись в моторе, мужчина опускает капот,
садится в "опель" и, видимо, собирается ехать. Но, наверное, неполадки в
двигателе не устранены или же незнакомец изменил свое решение, ибо он
вдруг выходит из автомобиля, запирает его и возвращается к своему "форду".
Через минуту в дверях "Самсона" появляется первый господин и также садится
в "форд".
Мод заметила мой возросший интерес к событиям внешнего мира, но не
спрашивает, что там происходит, она продолжает делать свое дело: наблюдает
за помещением.
В одиннадцать часов пятнадцать минут Томас выходит из дома и, держа в
руке чемодан, направляется к своему автомобилю. Отпирает дверцу, садится
за руль, видимо, пробует включить мотор, и в этот момент передняя часть
"опеля" исчезает в пламени и дыму, раздается глухой взрыв. Господа в
"форде" скрываются за углом.
После общего оцепенения, как всегда, начинается суматоха. Толпа
зевак, которая издали смотрит на пылающий "опель", густеет. Откуда-то
взялся и полицейский. Вскоре слышно завывание сирен служебных автомобилей.
Мод сохраняет присущее ей спокойствие, хотя и повернулась лицом к
окну - иногда чрезмерное безразличие может вызвать подозрение. Но до нас
нет никому дела. Посетители и официантки припали к окнам и наблюдают то,
что происходит на улице.
- Снова террористы! - авторитетно заявляет пожилая женщина в огромной
фиолетовой шляпе.
- Может, даже есть жертвы... - почти восторженно выкрикивает другая
женщина.
После вмешательства пожарников и появления санитаров выясняется, что
единственной жертвой стал какой-то мужчина, но никто из присутствующих дам
не может высказать более или менее убедительного предположения о личности
потерпевшего. Определенную информацию по этому поводу им могла бы дать
Мод, но она воздерживается.
Когда общее возбуждение утихает и официантки наконец вспоминают о
своих служебных обязанностях, я заказываю еще одно мороженое и еще один
кофе. На улице уже нет ничего интересного, но нам и торопиться некуда. При
такой ситуации торопиться ни к чему.
Поднимаемся, когда в кафе начинается обеденный наплыв людей.
Пожарники, санитары, полицейские и следственный фотограф уже давно
закончили свое дело.
- Проверьте, не подложили ли и вам бомбу, - советую я даме, когда мы
садимся в "мерседес".
- Если подложили, то она предназначена для вас, - отвечает Мод. - Я
очень мелкая личность, чтоб мне подкладывать бомбу, Альбер.
Проходят три долгих дня, заполненных дремотой, чтением и вялыми
раздумьями, прежде чем осуществляется путешествие, которое было обещано.
Вопреки моим надеждам, это поездка не в Австрию и не в Швейцарию, а только
в Штутгарт.
Трогаемся рано утром, пока не так жарко, после легкого завтрака и
незначительного изменения внешности, о котором уже рассказывалось.
Проезжаем заполненную транспортом пригородную зону - тут движение
преимущественно встречное - и добираемся до просторной автострады.
- Вы такая загадочная в этих темных очках, - говорю я. - И
молчаливая, словно сфинкс...
- Мы с вами наговорились за эти два месяца, - говорит Мод мелодичным
голосом диктора детских радиопередач.
- За два с половиной месяца, - поправляю ее я. - И если кто-то
наговорился за это время, то не вы, а я. Вы только и знаете, что молчите,
боясь нарушить инструкции Сеймура.
- Шеф не давал мне инструкций молчать.
- Тогда говорите!
- Что вас интересует, Альбер?
- Думаю, я имею право знать, чем закончится вся эта историю?
- Не верю, что это так уж вас волнует.
- Не "так уж", но в какой-то мере...
Мод не отвечает, уставив глаза в грузовую машину, едущую впереди, -
алюминиевую громаду с зелеными буквами фирмы "Саламандра". Она давно уже
могла бы обогнать ее, но боится, чтобы какой-нибудь автомобиль сзади не
стукнул нас в самый ответственный момент. Наконец обгон завершен. С
облегчением вздыхаю и закуриваю сигарету.
- Если вы волнуетесь за своих подруг, то могу вас заверить, что с
ними все порядке.
- Но тех подруг вы же навязали мне.
- Только по службе, Альбер. Интимные отношения - исключительно ваша
инициатива.
Она снова замолкает, потому что впереди еще одна грузовая машина.
Однако едет она довольно быстро, и дама, подумав, решает не обгонять ее.
