срывает американец, который выскакивает с противоположной стороны машины и
ударом сзади сбивает шофера с ног.
- Кажется, мы где-то вблизи Базельбада, - говорит Сеймур, подходя ко
мне. - Нас отделяет от города этот лес. Пройдем его пешком. Шофер быстро
оправится.
- Неужели не можете и в него воткнуть ампулку?
- Кончились. Но оно без ампулок и лучше. Если фургон долго будет тут
стоять, дорожная полиция непременно заинтересуется им. Пусть шофер себе
едет.
Продвигаемся наугад в темноте между деревьями, пока выходим на
какой-то проселок. Дождь почти утих, совсем тихонько постукивает по
листьям.
- Вы когда-нибудь были в Базельбаде? - тихо спрашивает американец.
- Проездом.
- Удобная граница. По одной стороне Базельбад, а по другой - Базель.
Это, собственно, один город, граница разделяет улицы, дворы, даже дома. Я
собирался переправить вас через один такой дом.
- Но канал закупорился...
- Не закупорился. Боюсь, что он ненадежный. После того как те типы
зашевелились, я не могу доверять никому. Это был очень близкий мне
человек. Но я уже говорил вам: часто дружба лишь промежуточное звено между
двумя предательствами.
Идем медленно, немного покачиваясь. Пахнет влагою и мокрыми листьями,
как в моей спальне на той вилле.
- Чувствуете этот острый запах? - спрашивает Сеймур.
- Запах свежести.
- Запах кладбища, - возражает американец.
- Вы никогда не ходили кладбищем?
- Приходилось. Мои сестры вообще не были на могиле матери, ведь надо
же хоть мне навещать ее.
Он останавливается перевести дух и добавляет:
- Мать не очень любила меня. Я вам рассказывал, что появился на этот
свет нежеланным. Но я хожу на ее могилу. Наверное, человеку все-таки надо
кого-то любить. Хоть одного-единственного. Хотя бы свою мать.
Наконец мы взбираемся на взгорье. Тут лес кончается. Противоположный
склон холма почти голый. Внизу сквозь пелену мелкого дождя виднеются
светлые ленты улиц, обозначенные лимонно-желтыми пунктирами на черной
доске ночи.
- Да, Базельбад, - говорил Сеймур. - Там, слева, есть пропускной
пункт. С права - второй. Мы перейдем посредине.
Он показывает на какое-то темное место между яркими линиями улиц.
- Там наш частный пропускной пункт, Майкл.
- Разве и вы пойдете со мной?
- Должен. Вы сами не сориентируетесь.
- А как сориентируетесь вы после того, как зашевелятся друзья Райена?
- Их действия - это уже последняя конвульсия. С Райеном покончено раз
и навсегда. Его место за решеткой. А с вашим исчезновением дверь его
камеры закроется.
Он вынимает из кармана пачку сигарет, смотрит на нее, потом
заталкивает назад в карман.
- Мы будем переходить границу на строительной площадке. Котлован,
бетонные фундаменты, колонны и балки - вообще впечатляющая обстановка.
Линия границы - символическая. Если нас не заметят, придется бежать -
вперед или назад в зависимости от обстановки. Граница, какая она ни есть,
все-таки граница.
Спускаемся с холма, поросшего густой травой, притормаживаем наш
спуск. В трехстах метрах впереди в мокрой темноте белый ореол первого
городского фонаря.
Сеймур неслышно шагает вдоль забора. Я иду вслед за ним, чувствую,
что мой мокрый пиджак стал тяжелым, а вода стекает струйками за воротник
рубашки. Пройдя метров пятьдесят, американец отодвигает на заборе доску и
скрывается. Я проскальзываю с ним.
По другую сторону забора совсем темно. Настолько темно, что тебя
охватывает ложное чувство, будто ты наконец попал в безопасное место.
- Немного посидим, пока глаза привыкнут к темноте, - шепчет Сеймур. -
Вон видите, напротив уже Швейцария.
Не вижу. Ничегошеньки не вижу. Передо мной мрак, словно огромная яма,
будто мертвое болото, будто бездонная пустота. Потом постепенно различаю
сквозь сетку дождя очертания какого-то огромного здания.
- Вы готовы, Майкл? - чуть слышно спрашивает Сеймур.
- Настолько готов, что дальше некуда.
- Тогда идите за мной. И не надо торопиться. Нас никто не ждет.
Он осторожно продвигается между двумя ямами, шаг за шагом, словно
идет по трясине или по тонкому льду. Я шагаю вслед за ним, глядя себе под
ноги, насколько это возможно. Так лучше - шаг за шагом. Ни о чем не
думаешь, сосредоточен только на следующем шаге.
Не знаю, как там на льду, а тут, на мокрой куче раскопанной земли,
очень скользко. Я убеждаюсь в этом уже на десятом шаге, когда неожиданно
оказываюсь в яме. Она не очень глубокая, но наполнена водой.
- Что случилось? Где вы? - слышится тихий голос Уильяма.
- Только на метр от поверхности земли. Думаю, что для могилы нужна
большая глубина.
- Ошибаетесь, как раз достаточно, - уверяет меня американец.
Как-то выбираюсь, хотя и измазан грязью по уши. Немного погодя
наступает очередь Сеймура.
- Моя могила значительно глубже, чем ваша, - слышен его голос.
Шутливое настроение исчезло после третьего инцидента. На этот раз,
попав в яму, я чувствую, что нога под водой за что-то зацепилась.
Это проволока. Условная граница не такая уж и условная. Где-то справа
ярко вспыхнул прожектор.
Прожектор медленно и неумолимо ощупывает темноту. Внезапно глаза мне
ослепляет белое сияние - так бывает в кинозале, когда внезапно обрывается
лента. Хорошо, что эта яма глубже могилы. Потом сияние исчезает, наверное,
переместилось дальше.
- Где вы, Майкл?
- Снова в яме.
- Немедленно трогайтесь. Вот так прямо и прямо. На той стороне есть
два желтых дома. Идите как раз между ними.
- А вы?
Он отвечает не сразу.
- Со мной все...
- Что случилось?
- Сломал ногу, - шепчет Сеймур. - Бегите.
Мрак ночи над нашими головами снова прорезает луч прожектора.
Мне действительно надо бежать. Надо попробовать бежать, пока
прожектор не схватил меня своей длинной рукой.
- Очень сожалею, Уильям.
Я и правда сожалею.
Поднимаюсь и снова прячусь, потому что луч, только что промелькнувший
над нами, возвращается - видимо, нащупал нас.
- Бегите... - повторяет Сеймур. - Два желтых дома...
"Ты уже бредишь, Уильям, - думаю я. - Какие могут быть желтые дома в
этой темноте?"
- Я бы хотел помочь вам, - бормочу я.
- Это лишнее, да и поздно... Бегите.
И правда, чем я ему помогу? Да и зачем помогать? Чтобы он
когда-нибудь пристрелил меня?
"Что ж, оставайся, Уильям", - говорю я мысленно. Становлюсь на
колени, вдыхаю глоток воздуха, потом беру его тяжелое вялое тело, насилу
поднимаюсь и трогаюсь вперед. "Черт бы тебя побрал, Уильям..."
Он, видимо, уже теряет сознание, и я слышу, как он бормочет:
- Оставьте меня... Такой глупец... Хотите, чтоб и вас...
"Не исключено", - думаю я, ступая шаг за шагом по черной скользкой
земле. Справа снова вспыхивает прожектор.
Непогода - это мое время, но я не удивлюсь, если и со мной произойдет
несчастье. Рано или поздно, всем над дорога в никуда. Я уже, в общем-то,
созрел для пенсии.
Делаю шаг, потом второй, рискуя попасть под луч прожектора. Думать
надо только про один шаг, следующий шаг, иначе невозможно...
Американец недвижно висит у меня на руках. И хорошо, что недвижно,
потому что когда он шевелится, то становится еще тяжелей. От его слабого
тела разит мокрой одеждой и табаком. Много куришь, Уильям, следует
подумать о своем здоровье.
Вот и здание. Наконец. Захожу под железобетонную плиту и прислоняюсь
к колонне. В небе с глухим треском вспыхивает ракета, ночь становится
розовой и ясной.
Снова темнота. Значит, надо двигаться. Этот Сеймур ничего не ест, а
такой тяжелый, словно из камня. Хорошо, что нам некуда спешить. Нас никто
не ждет.
А точно ли никто? Снова вы обманули меня, Уильям. Только я добрался
до дерева между двумя домами, как слышу голос Мод:
- Сюда, Альбер!
Она сидит в черном "ситроене" и машет из окошка рукой, но, увидев,
что я с багажом, выскакивает помогать мне.
- Он мертвый?
Ее голос немного дрожит.
- Этот вопрос еще не решен... - отвечает вместо меня Уильям и снова
закрывает глаза.
...Под действием снотворного Сеймур проспал почти целый день, так что
не надоедал мне своей идеей о человеческой истории, которую он трактует
как кладбище. Оказалось, что он вывихнул и вторую ногу, но, по мнению
врача, найденного и доставленного Мод в ту же ночь, время и покой исцелят
его.
И вот наступило время прощания. Мы поцеловались не очень горячо, ибо
Мод не принадлежит к пылким натурам.
- Как там Уильям?
- Он хотел бы вас увидеть.
Я застал его с сигаретой в уголке рта. Он полулежал, опершись на кучу
подушек, и смотрел в потолок. Когда я зашел, он медленно повернул голову.
- Отправляетесь, Майкл?
- Я отправился почти три месяца тому назад, Уильям, но до сего
времени не поехал.
- Понимаю, что устроил вам много неприятностей... Только не знаю,
надо ли извиняться, если вся наша жизнь - одни неприятности.
- Не терзайтесь этими проблемами.
- Думаю, что вместо извинения перед вами разумней поблагодарить - вы
спасли меня. Мне это очень неприятно, Майкл, что именно вы спасли меня.
- В таком случае забудьте об этом.
- Потому-то мне и неприятно, что я не смогу забыть этого. Буду
вспоминать вас. Мало того, что мне надо ходить на могилу матери, так
теперь я еще буду вспоминать вас.
...Дверь купе порывисто открывается, но на этот раз на пороге стоит
девушка с подносом в руках:
- Не желаете ли чего-нибудь, господин?
- Я бы выпил кофе.
Когда девушка подает мне пластмассовую чашечку, я спрашиваю:
- Сколько еще ехать до Женевы?
- Не больше часа, господин.
Женева. Маленькая крутая улочка - Гран рю. И маленький пожилой
человечек с печальными глазами, который служит мне почтовым ящиком. Ведь
прежде всего - наладить связь. Все другое как-нибудь наладится.
Трудно даже представить себе: прошло уже два с половиной месяца с тех
пор, как я тронулся домой, но и по сей день не добрался. А ведь говорят,
век техники сократил расстояния! Возможно, где-то и сократил, только не в
нашем деле, где по утру далеко не всегда можно судить, как сложится день.
