для меня, что я совсем обескуражен. Когда песня кончается, Дрейк лениво
замечает:
- Сегодня она пела для вас, Питер!
- Она и тогда пела для меня.
- Нет. Тогда - нет. Но сейчас она действительно пела для вас. Хорошо,
что не вам платить по счету. Я бы заставил вас заплатить и за песню.
Линда поет еще четыре песни. Это ее песни - гвоздь программы и в то
же время некий водораздел между двумя порциями стриптиза, которые
предлагает своим посетителям "Ева" и из которых вторая порция, ближе к
полуночи, гораздо откровеннее первой. Но певица определенно бьет всех
чемпионок раздевания с точки зрения успеха. Возможно, ей помогает то
несложное обстоятельство, что люди, явившиеся сюда пощекотать нервы
бесстыдными картинами, не прочь показать себя приличными людьми,
поклонниками чистой лирики.
- Пригласите ее за столик, Питер! Хорошее воспитание обязывает
отблагодарить даму за жест!
И я иду за кулисы - не столько затем, чтобы показать себя воспитанным
человеком, сколько затем, чтобы продемонстрировать послушание начальству,
а может, и по какой-то другой причине.
Линда встречает меня с недоверием.
- Вас послал Дрейк? - тут же спрашивает она.
- А кто же еще? Но, если учесть веление сердца, то приглашение
исходит от меня.
- "Веление сердца"? Кажется, это не ваши слова, Питер!
Она принимает приглашение, и мы подходим к столику очень
своевременно: реплики Дрейка и Бренды свидетельствуют о приближении грозы.
- Да, дорогая, я знаю, что вы - сущая богородица, - лениво цедит шеф,
рассеянно поворачивая в руке стакан с кубиками льда, - но что делать, не
всякому дано оценить ваше целомудрие. Иные типы даже готовы на вольности
по отношению к вам...
- Перестаньте, Билл!
- Уверяю вас, ваша логика мне понятна: вы боитесь, что я совсем
перестану обращать на вас внимание, и потому позволяете себе известные
капризы... и правильно боитесь...
Тут Дрейк спохватывается и восклицает:
- Линда! Вы всегда безупречны, но сегодня превзошли самое себя.
Надеюсь, Питер это заметил?
- Боюсь, что Питер не в состоянии оценить песню.
- Но он не может не оценить взгляда - не настолько же он слеп! Какой
это был взгляд! Когда-то, в годы моей невинности, Бренда сразила меня
таким же взглядом...
- Это было, кажется, лет пять назад, - замечает Линда. - Неужели вам
удалось сохранить свою невинность до столь преклонного возраста, сэр?
- Увы, дитя мое! - страдальчески вздыхает Дрейк. - Это так! У Бренды
острый слух, и я боюсь, что она нас услышит, не то я сделал бы вам
признание.
Дрейк нагибается к Линде, будто действительно хочет сказать ей что-то
по секрету, но произносит довольно громко:
- Я до сих пор невинен, Линда! Невинен и доверчив, как последний
дурак!
Бренда делает вид, что не слышит, как будто Дрейк и в самом деле
шепнул свое признание Линде на ухо. И вообще с этого момента она начинает
вести себя как безучастный свидетель - то ли боится дразнить Дрейка, то ли
считает, что бессмысленно ссориться с подвыпившим человеком.
Подвыпивший человек пользуется этим обстоятельством, чтобы отпустить
по адресу богородицы Бренды еще пару довольно невинных реплик, потом снова
вступает оркестр, открывая следующее, уже вовсе разнузданное отделение
программы.
Когда через два часа мы выходим на улицу, воздух Сохо кажется мне
необыкновенно свежим, насыщенным озоном. Уже поздняя ночь, или, если
угодно, очень раннее утро, и мы с Линдой по пустой и ярко освещенной улице
направляемся к Черин-кросс.
- Бедная Бренда, - говорит она будто про себя.
- С тем же основанием вы могли бы сказать "бедный Дрейк", - замечаю
я. - Если верить его намекам, она, кажется, наставляет ему рога.
- А разве можно жить с таким человеком и не изменять ему? - возражает
певица с чисто женской логикой. - Дрейк - и любовь! Вы только представьте
себе!
- Почему бы и нет? Наш шеф совсем не чужд любви. Вы только
посмотрите, как упорно он старается вызвать это чувство между вами и мной!
Линда не отзывается, и это молчание кажется мне подозрительным.
- По-вашему, из каких побуждений Дрейк так настойчиво толкает нас
друг к другу? - упорствую я. - Этот человек ничего не делает без причины.
Линда опять молчит.
- Да скажите же что-нибудь!
- Я, наверное, последняя дура, - тихо произносит она наконец. - И
все-таки я вам скажу, Питер. Дрейк велел, чтобы я сообщала ему обо всем,
что только узнаю и услышу от вас или о вас.
- Другими словами, вы должны и дальше выполнять свою балканскую
миссию.
- Именно. Да еще с особым старанием.
- И когда он поставил вам эту задачу?
- Сегодня. В "Еве". Вызвал меня в свой кабинет и подробно
проинструктировал.
- А именно?
- О, я действительно совсем оглупела, - чуть слышно говорит Линда. -
Он сказал, что пошлет ко мне Марка... что убьет меня, если я вам скажу об
этом.
- Не надо мучиться ненужными страхами, - успокаиваю я мисс Грей. -
Неужели вы думаете, что я вместо благодарности побегу обо всем докладывать
Дрейку?
Помолчав, она замечает:
- Я знаю, что это не в ваших интересах. И все-таки боюсь.
- Опасность в самом деле существует. Но она связана с моим
поведением, а не с вашим.
- О чем это вы?
- Вы, наверное, пригласите меня к себе?
- Такого намерения у меня не было. Но если вы настаиваете...
- Скажите, Линда, Дрейк велел вам чаще приглашать меня к себе?
- Да... то есть... да, он так велел, - смущенно лепечет она после
паузы.
Я не допускал, что Линда может смутиться. Чего доброго, она еще
покраснеет, хотя под густым черноморским загаром это будет незаметно.
- Именно об этой опасности я и говорю. Старый хитрец наверняка
оборудовал вашу квартиру подслушивающей аппаратурой. И каждый наш
разговор, каждое слово будет записано на пленку. Каждая ваша неосторожная
реплика...
- О Питер! Возьмите меня под руку...
Голос у нее умоляющий и чуть слышный.
- Вам что, плохо? - говорю я и беру ее под руку.
- Да... у меня прямо ноги подкосились...
Линда останавливается. Вынужден остановиться и я.
- У вас, оказывается, замедленная реакция...
- Реакция у меня нормальная. Когда вы сказали про аппаратуру, я
вспомнила, что хотела сказать вам про инструкции Дрейка только дома... мне
не хотелось говорить на улице...
- Такие разговоры надо вести именно на улице. И только в том случае,
если за вами никто не следит.
- Хорошо, что вы об этом заговорили... Как подумаю, что я хотела
отложить этот разговор до дома...
- И что еще вам велел Дрейк?
- Велел сблизиться с вами... завоевать ваше доверие... чаще
приглашать вас к себе... словом, разыграть внезапную влюбленность.
Смотрите, говорит, будьте осторожны, потому что этот тип очень хитер и
если вы перестараетесь или будете действовать грубо, то оттолкнете его...
Сначала я, конечно, не соглашалась, я ему объясняла, что у меня нет
никакого опыта в подобных делах и что, судя по моим впечатлениям,
вынесенным из нашей поездки, вы очень холодный человек, что, между прочим,
чистая правда... И что если за вами нужно следить, то наверняка для этого
можно найти более эффективные методы... А Дрейк говорит, мол, до сих пор
мы за ним следили при помощи таких эффективных методов, но Питер далеко не
прост, и вообще положение стало деликатное, я не могу подсылать к нему
разных хулиганов, приходится прибегать к тонким способам, и такой тонкий
способ - это вы, Линда. Ну а потом начались посулы и угрозы. В угрозах
Дрейк не имеет себе равных, это вам, наверное, известно.
- Ну, значит, все в порядке, - успокаиваю ее я. - При условии, что вы
не будете забывать об аппаратуре.
- Но, Питер, сама эта мысль просто убивает меня! Как можно жить,
когда каждую минуту тебя подстерегает какая-то аппаратура!
Такие вопросы я и сам задавал себе когда-то, в самом начале. А потом
понял, что можно. Человек все может.
- И потом, что получится, если мы все время будем молчать или
говорить только о пустяках? Дрейк сразу учует, что здесь что-то не то.
- Мы будем говорить не только о пустяках. И для вас лучше всего, по
крайней мере когда вы у себя дома, - если вы будете жить так, словно вы в
самом деле и всерьез играете роль, порученную вам Дрейком. Вызывайте меня
на искренность, задавайте вопросы, словом, делайте ваше дело. А как
отвечать на ваши вопросы - это моя забота.
- И этот цирк надо начинать сегодня же? - уныло спршивает мисс Грей.
- По-моему, сегодня рано. Сначала вам придется ввести меня в
искушение.
- При наличии всей этой аппаратуры?
- Конечно, с полной непринужденностью, будто никакой аппаратуры не
существует.
- Вряд ли я на это способна...
- Почему? Удалась же вам в Варне проверка загара. Тогда у вас хорошо
получилось...
Все следующие дни Дрейк так часто вызывает меня на консультации по
крупным и мелким вопросам, связанным с операцией, и так часто отсылает
Райта из кабинета, что господину агенту похоронного бюро, будь он
человеком чувствительным, впору получить нервное расстройство.
Джон Райт, однако, не нервничает. Он просто меняет тактику и начинает
заигрывать с соперником, то есть со мной. Первый жест внимания я получаю в
ресторане итальянца. Забавно - он почти полностью копирует жест покойного
Майка: люди малообщительные и лишенные воображения действуют по одному
шаблону.
- Могу я сесть за ваш столик?
- Пожалуйста.
Затем следует молчание и неловкие попытки завязать разговор, потом
снова молчание и снова попытки, пока наконец не приходит время
расплачиваться с официантом.
После ряда таких проверочных операций Джон, набравшись смелости,
решается на новый шаг. Это происходит в угловом кафе, под афишей,
популяризирующей программу Реммон-бара, где я пью послеобеденный кофе. Не
знаю, то ли Райт выпил, то ли притворяется, что выпил, но он подсаживается
ко мне, не спрашивая разрешения, и вообще держится почти естественно.
Пренебрежительно глянув на мою чашку, он спрашивает:
- Кофе пьете?
Приходится подтвердить его смелую догадку.
- В такое время дня?
- Я пью кофе в любое время дня.
- А я - никогда. Виски тоже не пью. По-моему, чай и пиво - вот
подходящие напитки для скромного англичанина. Но сегодня в виде исключения
я хлебнул виски. Не знаю, что на меня накатило. Взял и хлебнул. И еще с
удовольствием хлебну. Особенно если вы согласитесь составить мне компанию
и примете от меня стаканчик.
- Стаканчик можно, - скромно заявляю я. - Заказывайте.
И он заказывает по стаканчику. Потом - еще по одному. Потом - еще. И
наступает минута, когда выпитое виски наводит его на разные мысли о
течении жизни, и он начинает делиться этими мыслями.
- Не знаю, какого мнения об этом вы, Питер, но наша жизнь - страшная
путаница. Только пройдитесь по Дрейк-стрит, и вы в этом убедитесь. Как
подумаю, что сказала бы моя мать, если бы она встала из могилы и увидела
своего сына. А много ли таких, кто может похвалиться своей жизнью и
сказать, что в ней нет путаницы? И кто они? Даже если такие люди есть, я
все равно не стану киснуть по восемь часов в какой-нибудь захудалой
канцелярии за горсть медяков, где моим единственным утешением будет
сознание того, что я - порядочный человек.
Он кладет локти на стол и подпирает голову руками, потом проводит
длинными пальцами по длинным волосам, поднимает глаза и смотрит на меня:
- Что вы скажете?
