вам признаться, господин Бобев, что именно этот инцидент при вашем
переходе через границу побудил меня вмешаться в дело и занять вашу
сторону. Вы не маленький и, несомненно, догадываетесь, что ваши показания
были соответствующим образом проверены. А так как мне свойственно из
малого делать большие выводы, я после этого решил, что, как человек
сообразительный, хладнокровный и смелый, вы можете быть нам полезны...
- О себе мне судить трудно, - говорю я равнодушным тоном. - Думаю
только, что Младенов преблагополучно добрался до Парижа. В то время как
меня целых шесть месяцев гноят в этой вонючей тюрьме.
- А может, что ни делается, все к лучшему, как говорят у вас, -
улыбается полковник своими бледными губами.
- Лучшее для меня - Париж.
- Всему свое время. Попадете и в Париж. Впрочем, судя по вашему
взгляду, нечто заманчивое для вас может быть не только в Париже.
- Тут другое дело, - отвечаю я, и мои глаза виновато оставляют
брюнетку. - Когда полгода не видишь женщину, то и самая затрепанная юбка
кажется богиней.
- Вы можете располагать любой юбкой, какая вам приглянется, -
замечает Дуглас.
- Как бы не так! - бросаю я с саркастической усмешкой. - Вы, как
видно, забываете, что даже костюм у меня на плечах не принадлежит мне.
- Вы имеете в виду сегодняшний день, господин Бобев, а я говорю о
завтрашнем. Завтра вы проснетесь в чудесной вилле, с ванной, холлом, садом
и прочими вещами, и сможете есть и одеваться по своему вкусу.
- А чем еще буду я заниматься на той вилле?
- Войдете в курс обязанностей, - неопределенно отвечает полковник,
любезно наполняя мой бокал.
- Смогу ли я выходить? - подозрительно спрашиваю я.
- Пока нет...
- Значит, опять тюрьма, только люкс.
Дуглас энергично вертит головой.
- Ошибаетесь, дружище, ошибаетесь. Не о тюрьме тут речь, а о
профессиональной предосторожности. Придет время, будете ходить, где
захочется. А до тех пор, чтоб не было скучно, мы абонируем вам
какую-нибудь юбку.
Он посматривает на меня с хитрецой, широко раскидывая руками.
- Выбирайте, господин Бобев! Выбирайте любую! Убедитесь на практике,
что полковник Дуглас слов на ветер не бросает.
Жест седоволосого охватывает все заведение и многозначительно
останавливается на баре, где на высоких стульчиках разместилось полдюжины
вакантных красоток. Разметав их всех взглядом, я снова перевожу глаза на
брюнетку, сидящую за соседним столиком.
- Ясно, - вскидывает руку Дуглас, и опять на его лице проступает
бледная улыбка. - Понял, кому отдано предпочтение.
Он кивает кельнеру, опять появившемуся в окрестностях, что-то шепчет
ему, тот угодливо улыбается и направляется к брюнетке. Подняв бокал,
человек в сером заговорщически подмигивает мне, даже не взглянув в сторону
соседнего столика. Он знает, что воля полковника Дугласа - закон.
Плохо только, что существуют нарушители закона. Дама с безразличным
видом выслушивает кельнера, потом презрительно усмехается и говорит
что-то, должно быть, не особенно приятное, что тут же доверительно
передается седоволосому. Полковник недовольно хмурит свои соломенные
брови, отпивает из бокала и смотрит в мою сторону.
- Пожалуй, мы промахнулись. Дама утверждает, будто она не из
профессиональных, хотя я готов держать пари, что это именно так. Придется
вам переключиться на бар.
- В этом нет надобности. И вообще не беспокойтесь обо мне.
Мысль, что мне будет сервирована дама по заказу, отнюдь меня не
соблазняет, и все же я чувствую, что задет отказом брюнетки. Дуглас тоже,
очевидно, слегка раздосадован тем, что его всемогущество не сработало.
- Ладно, - неожиданно заявляет он. - Вы ее получите, вашу избранницу,
пусть даже она и в самом деле не профессионалка.
- Ради бога, какая избранница... Оставьте ее в покое, эту надменную
шлюху! - пренебрежительно возражаю я полковнику.
- Нет, вы ее получите и убедитесь, что полковник Дуглас слов на ветер
не бросает.
Он слегка поворачивает голову, окидывает брюнетку малоприязненным
взглядом и рукой подзывает кельнера:
- Счет!
Я просыпаюсь в солнечной бледно-зеленой комнате. Купаюсь в ванне,
поблескивающей голубой эмалью и никелем. Завтракаю в уютном розовом холле,
затем блаженно вытягиваюсь в мягком кресле под оранжевым навесом веранды,
позволяющим глазам отдыхать среди пышной зелени сада. Словом,
вилла-обещание стала реальностью.
Кроме меня, тут живут только двое: садовник и слуга. Они в моем
распоряжении, а я в их, потому что им, несомненно, поручили меня охранять.
Так и подмывает сказать этим людям: "Занимайтесь своим делом, а я не
сумасшеший, чтоб бежать из рая". Но я молчу, пускай стараются изо всех
сил.
Я вообще редко говорю больше, чем следует. Жизнь научила меня:
развяжешь язык - непременно скажешь лишнее, что впоследствии используют
против тебя. Поэтому, если тебе не терпится поболтать, болтай про себя. В
разговоре человек открывается, а в этом мире чем ты сдержаннее, тем меньше
уязвим.
Распечатываю сигареты "Филипп Морис", оставленные чьей-то заботливой
рукой, закуриваю и снова гляжу в сад. Маслиновые деревца серебрятся, будто
выгорели от солнца. Листва апельсиновых деревьев густая и темная, за ними
почти черной стеной стоят кипарисы. Рай густо обнесен лесом, чтоб ты не
имел никакого представления об окружающей местности. Из-за стены кипарисов
доносится урчание автомобиля, который останавливается где-то поблизости.
Звенит звонок от калитки, и вскоре за моей спиной в холле слышатся
торопливые твердые шаги.
Оборачиваюсь. Надо мной нависает полковник Дуглас со своим бледным,
бесцветным лицом, словно только полученным из химчистки.
- Доброе утро! Как настроение? - протяжно произносит Дуглас.
- Благодарю, не плохое, - отвечаю я, поднимаясь с кресла.
Полковник не один. Слева от него стоит невзрачный человечек в белой
панаме и черных очках.
- Господин Гаррис будет вашим учителем, - объясняет седоволосый,
представляя нас. - Вы, насколько я мог понять, хорошо владеете
французским?
Я киваю утвердительно.
- Чудесно! Господин Гаррис ознакомит вас с материалом, который
неотделим от вашей будущей работы. Что бы вам ни понадобилось, за всем
обращайтесь к нему. Я некоторое время не буду вас видеть, но это не
значит, что я перестану о вас думать. Всего вам доброго и успеха в
занятиях!
Полковник с бледной улыбкой пожимает мне руку и уходит. Однако я иду
за ним следом и в прихожей останавливаю его:
- Господин Дуглас! Только два слова.
- Слушаю, - отвечает он с некоторой досадой.
- Ради бога, не возвращайте меня туда!
- Учту ваше желание, - безучастно говорит полковник. - Только
запомните, я не всемогущ. Эти вопросы решают другие люди.
- Но если вы вернете меня туда, мне крышка. Вы же обещали послать
меня в Париж? Я отлично владею языком. Буду вам полезен.
Бесцветные глаза полковника смотрят на меня с нескрываемой досадой.
- Видите ли, друг мой, - говорит он кротко, как ребенку, - при случае
вы побываете и в Париже, и во многих других местах. Будете жить в уютных
коттеджах, вроде этого, посещать роскошные заведения, проводить время в
обществе роскошных подружек и вообще будете наслаждаться свободой. Но за
все эти удовольствия надо платить напряженной работой и некоторым риском,
господин Бобев! Вы не ребенок и должны знать, что в этом мире ничто не
дается даром.
Он машет мне рукой и, прежде чем я успеваю остановить его, уходит.
Впрочем, какой смысл его останавливать? Я действительно не ребенок и
понимаю, что судьба моя решена какими-то незнакомыми людьми в незнакомом
мне учреждении в ходе разговора, содержание которого мне никогда не
узнать. Роскошная вилла и все прочее - блеф для прикрытия жестокого
приговора: меня должны перебросить обратно. Когда и с какой целью - пока
не известно.
Возвращаюсь в холл. Господин Гаррис положил на стол свой небольшой
черный портфель и, устроившись на стуле, дремлет за темными очками.
- Какие-нибудь неприятности? - любезно спрашивает он, заметив тревогу
на моем лице. И, не дожидаясь ответа, добавляет: - Садитесь сюда! Так. Я
полагаю, мы можем начать. Вам, надеюсь, известно, что такое криптография.
Я молчу, уставившись в персидскую скатерть на столе, и самое
последнее, что меня занимает в данный момент, это криптография.
- По известному определению Джона Бейли, "криптография - это
искусство писать по способу, непонятному для всех тех, кто не владеет
ключом используемой системы".
Человечек смотрит на меня сквозь темные очки, ожидая, вероятно, что я
упаду от изумления, услышав определение Бейли, но я продолжаю разглядывать
скатерть, ни во что не ставя этого Бейли и его формулировки.
- Криптография находит применение в самых различных областях. А пока
что мы с вами займемся так называемым шифром. Надеюсь, что хоть это слово
вам знакомо...
Господин Гаррис, видимо, заметил наконец что я со своими мыслями
слишком далек от проблем шифра, потому что он многозначительно кашлянул и
сказал уже другим тоном:
- Послушайте, господин Бобев, материал, который нам с вами предстоит
пройти, довольно серьезный, да и время наше очень ограничено... Поэтому я
прошу быть возможно внимательней. Если у вас есть какие-то свои заботы, то
об этом вы мне скажете позже.
Господин Гаррис открывает портфель, достает несколько исписанных
листов бумаги, затем сменяет темные очки на прозрачные, бросает взгляд на
рукопись и протягивает мне листок.
- Что вы тут видите?
На листке бумаги несколько цифр, написанных через равные интервалы:
85862 70113 48931 66187 34212 42883 76662 18984...
- Вижу числа, - неохотно отвечаю я.
- Пятизначные числа, - уточняет мистер Гаррис. - Эти пятизначные
числа представляют собой зашифрованный текст. Перед вами шифрограмма,
которой советская разведка предупредила Сталина о предстоящем нападении
гитлеровских армий. Соответствующим образом расшифрованные, эти числа
означают: "Дора директору через Тейлора. Гитлер окончательно определил 22
июня как день "Д" атаки против Советского Союза..."
Я снова разглядываю цифры на листке бумаги, но они кажутся мне
слишком невинными и банальными, чтоб таить в себе столь драматический
смысл.
- В наше время большинство разведок использует для шифровки
пятизначные числа, - продолжает свою лекцию господин Гаррис. - Но каждая
разведка шифрует и дешифрует тексты с помощью специального секретного
ключа. Впрочем, вам самому предстоит овладеть уменьем выполнять обе эти
операции при помощи определенного ключа. Разумеется, мы начнем с
чего-нибудь простого...
Шесть часов вечера. Я лежу в полном изнеможении, с распухшей головой
в холле на кушетке и тупо смотрю в белый потолок. В сущности, белый
потолок для меня вовсе не белый - он сплошь усыпан пятизначными числами,
которые со сводящим с ума упорством мельтешат у меня перед глазами. Чтобы
прогнать их, я опускаю веки, но они и под веками продолжают свой пляс на
красном фоне. Два часа занятий до обеда и четыре после обеда - этого
оказалось вполне достаточно, чтоб вдохнуть в меня ненависть ко всем видам
пятизначных чисел.
Где-то там звонят, но я не обращаю внимания, потому что ждать мне
некого, по крайней мере до завтрашнего утра, когда снова явится господин
Гаррис со своим зловещим портфелем. Дверь холла открывается, слышатся шаги
по ковру, и чуть ли не над самой моей головой звучит мягкий женский голос:
