- Слушай, Анжело... Будь терпелив к людям. Они стараются.
Он с раздражением глянул на меня поверх симпатичного кухонного
столика, но раздражение это тут же исчезло. Теперь он казался озадаченным:
вероятно, его одолевали мысли о том, кто я и что я, какое место я занимаю
в его тайно расширяющимся мире. Справившись с собой, он извинился:
- Простите, дядя Джейкоб! Пусть Мак сделает это. Я обозлился, потому
что из-за моей поганой ноги не справляюсь с лопатой.
- Анжело, не употребляй таких слов!.. Ведь я же просила тебя!
Его лицо сделалось свекольно-красным. Ферман не выдержал:
- Пусть, Роза. На этот раз... Я бы и не так выражался, если бы Белла
принадлежала мне. Ругань еще никогда никому не приносила вреда.
- Воскресное утро, - захныкала Роза. - Всего час, как закончилась
месса... Ладно, Анжело, я не сержусь. Но не говори так. Ведь ты же не
хочешь быть похожим на этих мальчишек-хулиганов с улицы!
- Не такие уж они и хулиганы, мама. - Билли Келл напускает на себя
такой вид, но это ничего не значит.
- Хулиганские слова делают хулиганским мышление, - сказал Ферман, и
эта мысль, похоже, не возмутила Анжело.
Вскоре я откланялся. Анжело вызвался проводить меня. Едва мы подошли
к лестнице, он вдруг спросил:
- Кто вы, мистер Майлз?
Это было в его стиле - закончить разговор пренеприятнейшим вопросом.
Я не имею в виду, будто меня обеспокоило мое марсианское происхождение -
нет, конечно. Мне не понравилось то, что придется уклоняться от правдивого
ответа.
- Ничем не примечательный экс-учитель, как я уже говорил твоей
матери. А в чем дело, дружок?
- Ну-у, ваша манера истолковывания некоторых вещей... э-э...
- Не такая, как у большинства людей?
Он пожал плечами, и от этого телодвижения за версту несло тщательной
продуманностью - так оно было изящно.
- Я не знаю... Я встретил в парке одного старика, около месяца назад.
Возможно, и он... Он обещал дать мне на время несколько книг, но больше я
его не видел.
- Что за книги, не вспомнишь?
- Некто по имени Гегель. И Маркс. Я пытался взять Маркса в публичной
библиотеке, но они выдать отказались.
- Сказали, что дети не читают Маркса?
Он быстро взглянул на меня, и во взгляде этом явно присутствовала
некоторая доля недоверчивости.
- Я мог бы взять их для тебя. Если хочешь.
- Возьмете?
- Разумеется! И эти, и другие... Никогда не разберешься, что такое
хорошо, а что такое плохо, пока не доберешься до первоисточника. Но пойми,
Анжело, - ты пугаешь людей. И тебе известно почему, не так ли?
Он покраснел и, как всякий маленький мальчик, шаркнул носком ботинка
по полу.
- Я не знаю, мистер Майлз.
- Люди думают строго определенным образом, Анжело. Они представляют
себе двенадцатилетнего мальчика таким и никаким другим. Когда появляется
ребенок, мысли которого не соответствуют его возрасту, у людей возникает
ощущение, будто покачнулась земля. Это их пугает. - Я положил ему руку на
плечо, желая донести до него то, что не выразишь словами.
Он не отстранился.
- Меня, Анжело, это не пугает.
- Нет?
Я попытался скопировать его изящное пожатие плечами:
- В конце концов Норберт Винер [Винер Норберт (1894-1964) -
американский ученый, сформулировавший основные положения кибернетики]
поступил в университет будучи одиннадцатилетним.
- Да, и у него тоже были сложности. Я читал его книгу.
- Тогда тебе известно многое из того, что я пытаюсь объяснить. Ну, а
как насчет других книг? Что ты любишь читать?
Он забыл об осторожности и воскликнул:
- Все! Все что угодно!
- Роджер! [Roger! - Вас понял! (на жаргоне радистов)]
Я стиснул его плечо, опустил руку и отправился наверх. Не уверен, но
мне показалось, будто он прошептал мне вслед:
- Спасибо!
4
В полдень я сидел у себя в комнате, обдумывая свои действия и тщетно
стараясь предугадать, какими будут следующие шаги Намира. Заглянул Ферман,
разодетый и несерьезный. Заявил, что у него свидание с женой. В его
возрасте, думаю, и в самом деле не стоит придавать особое значение
воскресным визитам на кладбище. Он брал с собой Анжело и пригласил
присоединиться к ним.
Его "развалюхой" оказалась модель 58-го года. Едва мы потарахтели по
Калюмет-стрит, Анжело показал мне модели 62-го и 63-го. Их линии восхитили
меня. Мои спутники вовсю болтали о машинах, и я оказался единственным, кто
заметил этот серый двухместный автомобиль. Он все время держался позади
нас. А когда мы покинули городские улицы, последовал за нами и на хайвэй
[скоростное загородное шоссе].
- Кладбище не в Латимере?
- Нет. Родственники Сузан были родом из Байфилда. Она пожелала, чтобы
ее похоронили именно там. Около десяти миль. Она была Сузан Грейнгер.
Говорят, Грейнгеры жили в Байфилде с 1650 года... А мой папа приплыл
третьим классом.
- Как и мой дедушка, - сказал Анжело. - Кому это теперь интересно?
Ферман посмотрел на меня, прищурился и улыбнулся. Я сказал:
- Мир один, Анжело?
- Конечно. А разве нет?
- Мир один, а цивилизаций много.
Он выглядел взволнованным.
- Ну что ж, - сказал Джейкоб Ферман, - я из тех, кому нравится идея
насчет единого мирового правительства.
- А я боюсь этого, - заметил я, наблюдая за Анжело. - Сделаться
монолитными так же легко, как для индивидуалистов убить индивидуализм, не
познав его. Почему бы не существовать семи или восьми федерациям - по
числу основных цивилизаций?.. Федерациям, соблюдающим общемировой закон,
признающий с их стороны право быть различными и неагрессивными?
- Думаете, мы когда-нибудь сможем получить подобный закон? - с
сомнением произнес Ферман. - А каковы в этом случае гарантии против войны,
Майлз?
- Гарантия только в моральной зрелости людей, и никаких других!..
Разумно организованные политические структуры могли бы оказать
значительную помощь, но риск войны не исчезнет до тех пор, пока люди не
перестанут считать, что можно оправдывать ненависть к чужакам и присвоение
силой. Главное - человеческое сердца и умы, а все остальное - механика.
- Ого, да вы - пессимист!
- Вовсе нет, Ферман. Однако я напуган всеобщим стремлением видеть все
исключительно так, как хочется тебе самому. В политике именно такое
стремление дает волкам разрешение на вой.
- Хм-м... - Старик стиснул костлявое колено Анжело. - Как ты думаешь,
Анжело, мы с Майлзом уже достаточно стары, чтобы не ломать голову над
такими вещами?
Анжело отверг бы подобный сарказм со стороны кого угодно. Но не
стороны дяди Джейкоба. Он хихикнул и нанес кулаком по плечу Фермана
воображаемый удар. Так мы дурачились до самого Байфилда. Серый двухместный
автомобиль продолжал плестись позади, и я перестал обращать на него
внимание. Дорога была прекрасной, а мое воображение могло перегреться.
Однако Ферман вел машину с медлительной осторожностью, так что большинство
машин обгоняли нас. Едва мы притащились на автостоянку около кладбища,
серый автомобиль прибавил скорость и пролетел мимо. Водитель пригнулся,
явно не желая, чтобы его увидели.
Анжело был здесь не впервые: Ферман уже привозил его на кладбище. Мне
бы следовало составить компанию Джейкобу и проводить его до могилы, но
Анжело помотал головой и потащил меня на покрытый зеленью вал,
расположенный в наиболее старой части кладбища. С точки зрения американца,
там были совершенно древние захоронения, поскольку некоторые
полуразрушенные надгробные камни были установлены еще три столетия назад,
когда я был мальчиком. Анжело водил меня среди них без тени улыбки на
губах, а ведь большинство молодых откровенно ржали бы, разглядывая труды
давно умерших каменщиков, символически изобразивших ангелов круглоглазыми
и с несколькими штрихами в камне вместо волос.
- Представляете, все, что у них было, - это песчаник или как его
там...
- Да, за прошедшие столетия вроде бы научились обрабатывать мрамор.
- Конечно! - он рассмеялся. - Ну что такое эти несколько столетий?
Он сидел на валу, жевал травинку, качал ногой. Преисполненный
спокойствия, с залитой солнечным светом седой головой, Джейкоб Ферман
находился в полусотне шагов от нас и казался на своем острове созерцания
более далеким, чем на самом деле. Он смотрел свысока на любую истину,
которую видел в этом скромном землянином холмике и там, дальше, среди
летних облаков и вечности. В человеке помоложе это могло бы показаться
болезненно сентиментальным, по крайней мере для тех, кто всегда спешит
навесить ярлыки на странности других. Но Ферман был слишком основательным
и внутренне спокойным, чтобы беспокоиться о ярлыках. Потом он сел на землю
и подпер голову рукой, безразличный как к сырости, так и к скрипу
старческих суставов.
Анжело пробормотал:
- И вот так каждое воскресенье, хоть дождливое, хоть солнечное.
Да-да, даже когда идет дождь. Разве что тогда он не сидит на траве... И
зимой - то же самое.
- Думаю, он любил ее, Анжело. Ему нравиться быть здесь, где ничто не
мешает думать о ней.
Тем не менее я блуждал среди призраков. Мой нос ощущал запах
хлороформа, мои глаза видели, как юный геркулес с тупой физиономией
нависает над Шэрон в дверном проеме, а потом снова замечали серый
двухместный автомобиль, которому давно следовало обогнать нас. Мелочи...
Не случилось ничего угрожающего, кроме смерти Беллы. Тепло и прелесть
этого дня делали абсурдным предположение, будто впереди может ждать
угроза. Но даже в залитых солнцем тихих джунглях вы вдруг можете заметить
краем глаза промелькнувшее среди зелени черное с оранжевым, полосатое
нечто. А потом зашуршат среди полного безветрия листья... Я деланно
зевнул, надеясь, что зевок покажется натуральным и придаст небрежность
заданному вопросу.
- Ты ходишь в церковь, Анжело?
- Конечно.
Его лицо стало неуловимо настороженным. Было вполне вероятно, что он
догадывается о неслучайности вопроса, знает о моих попытках прощупать его
мысли и желает знать, давать ли мне право на подобные исследования.
- Я даже пел в церковном хоре год назад, - продолжал он. - У
мальчишки, стоявшего впереди меня, были уши, как у муравьеда. Я все время
сбивался. - Он запел чистым контральто, удивительно звучащим на открытом
воздухе: - Ad Deum qui laetificat juventutem meam... - Потом пожевал
травинку и улыбнулся.
- И это приводит тебя в восторг?
Он захихикал:
- Теперь вы говорите как тот человек, с которым я беседовал в парке.
Он сказал, что религия - обман.
- Я не считаю ее обманом, все-таки мне случалось быть агностиком.
Дело в личной вере. В любом случае тебе следует ходить в церковь - хотя бы
только потому, что так считает твоя мать... Ведь она, я думаю, набожна, не
так ли?
Он быстро взял себя в руки:
- Да...
- Расскажи мне о Латимере. - Я смотрел, как он покачивает здоровой
ногой - легко и изящно. Искривленная была в шине. - Я мог бы поселиться
здесь.
Он проговорил с сомнением:
- Ну, он не велик. Люди говорят, запущен. Я не знаю...
Полно пустых домов. Редко что случается. Пригородны хороши - как
здесь. И когда выезжаешь за город... Господи, если бы я мог! Вы знаете,
просто ходить целый день, взбираться на холмы... Я прохожу милю, а затем
вот тут, сзади, начинает болеть нога. И прогулке - конец...
- Думаю, я достану машину. Тогда мы могли бы выбираться на природу.
- Господи! - его глаза загорелись надеждой. - Провести целый день в
