полуидиоткой и страдала такой тяжелой формой анемии, что была не в
состоянии заботиться о детях или питать к ним хоть каплю любви. Отца Хаген
ненавидел. Слепота матери напугала его, и воспаление глаз было
предзнаменованием для него близкой гибели. Он был уверен, что скоро
ослепнет. После смерти отца Хаген начал вести себя довольно странно. Он
бродил по улицам, подобно животному, ожидающему смерти, пока, наконец,
Сонни не привел его домой. То, что произошло после этого, было настоящим
чудом. Но и потом ему часто снились по ночам кошмары - он видел себя
старым слепцом с белым посохом, за которым стайкой плелись его слепые дети
и просили милостыню у прохожих. Просыпаясь, он обычно представлял себе
лицо дона, и это вселяло в него уверенность в завтрашнем дне.
Дон, однако, настоял, чтобы вдобавок к обязанностям по отношению к
семье, он три года проработал адвокатом. Накопленный в эти годы опыт не
раз пригодился в дальнейшем Хагену. Два года он проработал в адвокатской
конторе, которая занималась уголовными делами и находилась под сильным
влиянием дона. Хаген прогрессировал очень быстро и после того, как
полностью перешел на службу к дону Корлеоне, последнему ни разу, на
протяжении шести лет, не пришлось ни в чем его упрекнуть.
Когда его назначили исполняющим обязанности советника, сицилийские
семьи начали называть семью Корлеоне "ирландской бандой". Это забавляло
Хагена. В то же время он понял, что не может рассчитывать на место главы
семейного дела после смерти дона. Но он был доволен. Это никогда не было
его целью, так как подобное устремление было бы проявлением неуважения к
благодетелю и его семейству.
Было еще темно, когда самолет приземлился в Лос-Анжелесе. Хаген
оформил место в гостинице, принял душ, побрился и заказал завтрак и
газеты, за которыми он собирался убить время. На десять часов была
назначена его встреча с Джеком Вольтцем. К его удивлению, организовать
встречу оказалось делом несложным. За день до этого Хаген позвонил билли
Гоффу, одному из руководителей профсоюза работников кинематографии.
Действуя точно по инструкции дона Корлеоне, Хаген приказал Гоффу устроить
ему встречу с Джеком Вольтцем и намекнуть Вольтцу, что если Хаген
останется недоволен встречей, в студии может вспыхнуть забастовка. Через
час Гофф позвонил ему. Встреча состоится в десять часов утра. Вольтц понял
намек относительно забастовки, но особого впечатления на него, по мнению
Гоффа, это не произвело. Он добавил:
- Если и в самом деле дойдет до этого, мне придется самому поговорить
с доном.
- Если дойдет до этого, дон сам с тобой поговорит, - ответил Хаген.
Говоря это, он старался не давать никаких обещаний. Его не удивило то, что
Гофф с такой готовностью выполнил указания дона. Владения "семейства"
ограничивались пределами Нью-Йорка, но своего могущества дон Корлеоне
достиг, благодаря помощи, оказанной им руководителям профессиональных
союзов. Многие из них продолжали оставаться его должниками.
Но то, что встреча была назначена на десять часов, служило дурным
предзнаменованием. Это означало, что Хаген будет в списке визитеров и что
он не будет приглашен на обед. Выходит, Вольтц не оценил его должным
образом. Может быть, Гофф, который наверняка получает частые подарки от
Вольтца, угрожал недостаточно ясно? Иногда желание дона оставаться в тени
шло не на пользу семейному делу, поскольку часто его имя ничего не
говорило людям.
Предчувствие не обмануло Хагена. Вольтц заставил его прождать до
половины одиннадцатого. Комната, в которой он ждал, была великолепно
обставлена, а на диване напротив него сидела девочка такой красоты, какую
Хаген в жизни не видел. Ей было не более одиннадцати-двенадцати лет и
одета она была в простое на вид, но очень дорогое платье, которого не
постыдилась бы взрослая женщина. У нее были золотистые волосы, синие, как
море, глаза и сочный ротик. За ней присматривала женщина, видимо - мать,
которая время от времени бросала на Хагена холодный и высокомерный взгляд,
вызывавший в Хагене желание взять и заехать ей кулаком в морду. "Девочка -
ангел, а мать - дракон", - думал Хаген.
Наконец, вошла толстая, но красиво одетая женщина средних лет и
повела Хагена через целый ряд комнат в кабинет продюсера.
Джек Вольтц оказался высоким крепким человеком с большим животом,
который искусно прятался под великолепно сшитым костюмом. В десять лет
Вольтц катал пустые бочки из-под пива в Ист-Сайд Нью-Йорка. В двадцать лет
он помогал своему отцу выжимать соки из рабочих. В тридцать лет оставил
Нью-Йорк и стал одним из основателей кинопромышленности. В сорок восемь
лет Вольтц был одним из самых сильных людей Голливуда, грубияном,
гоняющимся за проститутками и волком, нападающим на стада беззащитных
молоденьких кинозвезд. В пятьдесят лет он начал исправляться. Он стал
брать уроки по дикции, перенял приличные манеры у своего слуги-англичанина
и научился разбираться в одежде. После смерти первой жены он женился на
очень красивой кинозвезде с мировым именем, которая не любила сниматься.
Теперь, в шестьдесят лет, он собирал картины знаменитых художников прошлых
столетий, являлся членом кинокомитета при президенте, учредил и
финансировал многомиллионный фонд для прогресса киноискусства. Его дочь
вышла замуж за английского лорда, а сын женился на итальянской принцессе.
Последним его хобби были лошади, на которые он истратил около десяти
миллионов долларов. Газеты под крупными заголовками сообщали о самой
дорогой его покупке - лошади Хартум. Он заплатил за нее астрономическую
сумму: шестьсот тысяч долларов. Спустя некоторое время, Вольтц заявил, что
самый быстрый в мире скакун больше никогда не будет принимать участия в
соревнованиях, а будет использован только для спаривания на его конюшне.
Он принял Хагена вежливо, с гримасой, которая должна была означать
улыбку, на смуглом и чисто выбритом лице. Несмотря на все потраченные
деньги и услуги лучших в мире косметологов, ему не удалось скрыть свой
возраст: кожа на его лице казалась сшитой из отдельных лоскутков. Вел он
себя очень непринужденно и была в нем черта, характерная и для дона
Корлеоне: уверенность господина, властвующего над миром.
Хаген приступил к делу прямо, без обиняков. Его послал друг Джонни
Фонтена. Этот друг - очень сильный человек, и сумеет достойно
отблагодарить мистера Вольтца, если последний окажет ему небольшую услугу.
Небольшая услуга заключается в том, что главная роль в новом фильме
Вольтца должна быть поручена Джонни Фонтена.
Серое лицо ничего не выражало и сохраняло маску вежливости.
- А чем может отблагодарить меня твой друг? - спросил Вольтц. Вопрос
прозвучал явно пренебрежительно.
Хаген, игнорируя пренебрежительность тона Вольтца, пояснил:
- У тебя должны вскоре возникнуть неприятности с рабочими студии. Мой
друг может позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Один из твоих
ведущих актеров, который приносит студии огромные доходы, только что
перешел от марихуаны к героину. Мой друг может позаботиться о том, чтобы
он нигде не достал героина. И если со временем возникает необходимость в
том, чтобы уладить подобные мелочи, один звонок моему другу может решить
все проблемы.
2
В четверг вечером Том Хаген зашел в свою контору в Сити. Он надеялся
проделать всю канцелярскую работу, связанную с предстоящей встречей с
Виргилием Солоццо, встречей настолько важной, что они с доном целый вечер
сидели и обсуждали все возможные предложения Солоццо "семейству". Хаген
старался предусмотреть все, до последних мелочей.
Преждевременное возвращение Хагена из Калифорнии и сообщение о
неудачных переговорах с Вольтцем не удивило дона. Он заставил Хагена
рассказать все до мельчайших подробностей и презрительно скривил рот при
упоминании о девочке - красавице и ее матери. Он пробормотал "стыд и срам"
по-итальянски - самое крепкое свое ругательство. Затем задал Хагену
последний вопрос:
- У него настоящие яйца?
Хагену пришлось поразмыслить над тем, что имеет в виду дон. Он знал,
что понятия дона несколько отличаются от понятий других людей, и словам он
часто придает совсем иной, скрытый смысл. Сильный ли у Вольтца характер?
Разумеется, но дон имеет в виду не это. Готов ли он пойти на колоссальные
убытки, задержку съемок, на бурю, которую поднимет сообщение о том, что
главный актер студии употребляет героин. И опять не это имел в виду дон.
Наконец, Хагену удалось перевести вопрос. Способен ли Вольтц поставить на
карту все, может ли он рискнуть всем своим состоянием ради принципа, ради
осуществления своих планов мести?
Хаген улыбнулся. Очень редко он шутил с доном, и это был один из
таких случаев.
- Ты спрашиваешь, сицилиец ли он? - Дон радостно закивал головой. -
Нет, - сказал Хаген.
И это все. Дон думал до следующего дня. В среду после обеда он позвал
к себе Хагена и дал ему подробные указания. Не было сомнений, что дон
решил проблему и что Вольтц завтра же утром позвонит и сообщит, что Джонни
Фонтена получил главную роль в новом военном фильме.
В этот момент действительно зазвонил телефон, но это был Америго
Бонасера. Голос могильщика дрожал от благодарности. Он просил Хагена
передать дону заверения в вечной дружбе. Он, Америго Бонасера, готов жизнь
отдать за крестного отца.
"Дейли Ньюз" поместил на первой полосе фотографию избитых Джерри
Вагнера и Кевина Мунена. На мастерски сделанных снимках были видны
изувеченные человеческие тела. "Дейли Ньюз" выразил искреннее удивление по
поводу того, что пострадавшие живы и сообщал, что им придется провести в
больнице по крайней мере несколько месяцев и подвергнуться пластической
операции. "Надо сказать Клеменца, чтобы сделал что-нибудь для Гатто, -
подумал Хаген. - Этот парень знает свое дело."
Следующие три часа Хаген посвятил изучению отчетов о состоянии дел в
фирме по импорту оливкового масла и строительной компании дона. Ни одно из
этих дел не процветало, но теперь, после войны, они могли стать
источниками доходов. Он уже почти забыл о существовании Джека Вольтца,
когда секретарша сообщила, что его вызывает Калифорния. Поднимая трубку,
он почувствовал легкую дрожь нетерпения.
- Хаген слушает.
Голос в трубке кипел от возмущения и ненависти, и его невозможно было
узнать.
- Проклятый ублюдок! - вопил Вольтц. - Я вас всех посажаю по тюрьмам
по сто лет. Не пожалею денег. Все отдам, до последнего гроша. А этому
Фонтена отрежут яйца, уж я это устрою. Слышишь меня? Макаронник проклятый.
Хаген вежливо ответил:
- Я полунемец-полуирландец.
Последовала пауза, а потом послышался щелчок: на другом конце провода
положили трубку. Хаген улыбнулся. Ни разу Вольтц не произнес угрозы в
адрес самого дона Корлеоне. Это была дань гениальности дона.
Джек Вольтц всегда спал один. У него была кровать, в которой могли бы
свободно поместиться десять человек, и спальня, которая вполне могла
служить местом съемок королевского бала, однако, вот уже десять лет, после
смерти первой жены, он спит один. Это вовсе не обозначает, что он потерял
интерес к женщинам. Для своего возраста он был довольно крепок, но
возбудить его теперь могли лишь очень молоденькие девочки, да и в их
обществе он был в состоянии провести не более 2-3 часов.
В этот четверг он проснулся раньше обычного. В первых лучах солнца
комната казалась лугом, покрытым туманом. У ножки кровати Вольтц заметил
знакомые очертания и приподнялся на локтях, чтобы получше рассмотреть. Это
