вздохнул. Лука был единственным в мире человеком, который мог заставить
его нервничать. С этим человеком надо быть все время настороже и вести
себя с ним, словно со взрывчаткой. Дон пожал плечами. Даже бомбу в случае
необходимости можно в случае надобности взорвать. Он вопросительно
посмотрел на Хагена:
- Остался только Бонасера?
Хаген утвердительно кивнул головой. Дон Корлеоне в раздумьях сморщил
лоб, а потом сказал:
- Перед тем, как ввести его, пригласи сюда Сантино. Он должен
поучиться некоторым вещам.
Хаген с беспокойством искал Сонни Корлеоне в саду. Ожидавшему
Бонасера он предложил запастись терпением и подошел к Майклу Корлеоне и
его подруге.
- Ты не видел Сонни? - спросил он.
Майкл отрицательно покачал головой. "Черт побери, - подумал Хаген. -
Если Сонни все еще развлекается с Люси, могут быть крупные неприятности.
Его жена, семья девушки... Это может превратиться в катастрофу".
Озабоченный, он шагнул к дверям, в которых полчаса назад исчез Сонни.
Видя, что Хаген входит в дом, Кей Адамс спросила Майкла Корлеоне:
- Кто это? Ты представил его как брата, но у него другая фамилия, и
он явно не итальянец.
- Том с двенадцати лет живет с нами, - сказал Майкл. - Его родители
умерли, и он беспризорничал. Однажды Сонни привел его домой, и он остался
у нас. Ему некуда было идти, и до своей женитьбы он жил с нами.
Кей Адамс расчувствовалась:
- Это и в самом деле романтично, - сказала она. - Твой отец, должно
быть, очень добрый человек. Имея стольких детей, взять и просто так
усыновить еще одного...
Майкл не стал объяснять, что для итальянцев четверо детей это ничто.
Он сказал:
- Тома не усыновили. Он просто жил с нами.
- А! - громко воскликнула Кей, а потом с любопытством спросила: - А
почему вы его не усыновили?
Майкл засмеялся:
- Отец сказал, что будет неуважением к родителям Тома, если он сменит
фамилию.
Они видели, как Хаген подталкивает Сонни к двери кабинета дона, а
потом пальцем подзывает Америго Бонасера.
- Почему они беспокоят твоего отца в такой день? - спросила Кей.
Майкл снова засмеялся:
- Они знают, что, согласно сицилийской традиции, отец не сможет
отказать просителю в день свадьбы его дочери. И ни один сицилиец не
упустит такого шанса.
Люси Манчини, придерживая свое длинное розовое платье, взбежала
наверх по лестнице. Тяжелое лицо Сонни Корлеоне, красное от желания,
испугало ее, но ведь она сама возбуждала его на протяжении всей недели.
Два ее прежних романа в колледже не оставили в ее жизни значительного
следа и не продолжались больше недели. Когда она поссорилась со своим
вторым любовником, тот заметил что-то вроде того, что "она слишком велика
там, внизу".
На протяжении всей зимы, во время подготовки к свадьбе ее лучшей
подруги, Конни Корлеоне, Люси постоянно слышала передаваемые шепотом
рассказы о Сонни. Однажды в воскресенье на кухне дома дона Корлеоне к
обычным сплетням прибавилось и замечание жены Сонни, Сандры. Сандра -
грубая и равнодушная женщина, родилась в Италии, но ребенком была
привезена в Америку. У нее было крепкое тело, большие груди, и на
протяжении пяти лет замужества она успела три раза родить. Сандра и другие
женщины пугали Конни ужасами первой брачной ночи.
- Что касается меня, - смеялась Сандра, - то впервые увидев мачту
Сонни и поняв, что он собирается воткнуть ее в меня, я закричала, будто
меня собирались резать. Через год мои внутренности стали напоминать хорошо
проваренные макароны. Услышав, что он проделывает ту же работу над другими
женщинами, я пошла в церковь и зажгла свечу.
Все засмеялись, а Люси почувствовала сладкое томление внизу живота.
Теперь, когда она поднималась по лестнице навстречу Сонни, по всему
ее телу проходили волны дрожи. На лестничной площадке Сонни схватил ее и
потащил по коридору в свободную комнату. Когда двери за ними закрылись,
ноги ее подкосились от слабости. У своего рта она почувствовала рот Сонни,
его губы, горький вкус жженого табака. В тот же момент его рука
проскользнула ей под платье и очутилась между ног. Люси обхватила руками
его шею, а он положил свои большие ладони на ее обнаженные ягодицы и
поднял ее.
Оказавшись в воздухе, она обвила ногами его талию. Что-то пылающее
скользило по ней, касаясь ее бедер. Она опустила руку, ощутила в ладони
огромный, полный крови мускул и направила этого бьющегося, словно живого,
зверька прямо в свое влажное разбухшее лоно... Резкая, невероятной силы
судорога наслаждения прошла по ее телу; толчки следовали один за другим, и
это стало для нее мучительно-сладкой пыткой, потом зверь ослабел, ритм
замедлился и, наконец, по ее бедру потекла струйка липкой жидкой массы.
Ноги ее расслабились, соскользнули вниз и опустились на пол.
Только теперь они услыхали легкое постукивание в дверь. Сонни
приставил ногу к незапертой двери и принялся спешно застегивать брюки.
Люси в смятении опустила розовое платье, глаза ее блестели. Тихий голос
Тома Хагена за дверью произнес:
- Сонни, ты там?
Сонни вздохнул с облегчением и подмигнул Люси.
- Да, Том. А в чем дело?
- Дон хочет тебя видеть в своем кабинете. Теперь.
Они услышали его удаляющиеся шаги. Сонни подождал несколько минут,
крепко поцеловал Люси в губы, а потом скрылся вслед за Хагеном.
Люси причесалась, проверила платье, выровняла корсет. Во всем теле
чувствовалась боль, губы распухли. Она вышла в дверь и, спустившись в сад,
уселась за столом рядом с Конни, нетерпеливо спросившей ее:
- Где ты была, Люси? Кажется, ты пьяна. Останешься сидеть рядом со
мной.
Жених налил Люси стакан вина и понимающе улыбнулся. Но Люси было на
все наплевать. Она поднесла красную жидкость к пересохшим губам и выпила.
Тело ее дрожало. Она косилась через верхний край стакана и жадно искала
глазами Сонни Корлеоне.
Америго Бонасера вошел вслед за Хагеном в угловую комнату дома и
увидел там дона Корлеоне, который сидел за огромным рабочим столом. Сонни
Корлеоне стоял у окна и смотрел в сад. В этот праздничный день дон впервые
проявил холодность. Он не обнял гостя и не пожал ему руки. Угрюмый
могильщик удостоился приглашения только благодаря своей жене, которая была
близкой подругой жены дона. Дон не любил Америго Бонасера.
Бонасера подошел к своей просьбе окольными путями:
- Ты должен простить мою дочь, крестницу твоей жены, за то, что она
не пришла сегодня поздравить тебя и твою семью. Она все еще в больнице.
Он посмотрел на Сонни Корлеоне и на Хагена, давая понять, что не
хочет говорить в их присутствии. Но дон был безжалостен:
- Всем нам известна история с твоей дочерью, - сказал дон Корлеоне. -
Если я могу ей чем-нибудь помочь, только скажи, и я все сделаю. Ведь моя
жена - ее крестная. Я никогда не забывал этой оказанной нам чести.
Это было уколом. Могильщик никогда не звал дона "крестным отцом", как
этого требовал обычай.
Лицо Бонасера посерело, и он спросил прямо:
- Я могу остаться с тобой наедине?
Дон Корлеоне отрицательно покачал головой:
- Я жизнь свою доверяю этим людям. Оба они - моя правая рука. Я не
могу обидеть их таким недоверием.
Могильщик закрыл на мгновение глаза, а потом начал говорить. Говорил
он тихим, навевающим тоску голосом:
- Я воспитал свою дочь по американской моде. Я верю в Америку.
Америка дала мне богатство. Я предоставил дочери свободу, но в то же время
предупредил ее, чтобы она не принесла позор семье. Она нашла себе друга -
не итальянца. Ходила с ним в кино. Возвращалась домой поздно. Но он ни
разу не пришел познакомиться с ее родителями. Я принял все это без
протеста. Два месяца назад он повез ее кататься на машине. С ним был еще
один друг. Они заставили ее пить виски, а потом пытались изнасиловать ее.
Она сопротивлялась и защитила свою честь. Я навестил ее в больнице. У нее
сломан нос и раздроблен подбородок. Она плакала от боли: "Папа, папа,
почему они это сделали? Почему они это сделали?" И я тоже плакал.
Дон Корлеоне сделал явно принужденный соболезнующий жест, а Бонасера
продолжал страдающим голосом:
- Почему я плакал? Она была светочем моей жизни. Чувствительная
девушка, красавица. Никогда больше не будет она красивой.
Он весь дрожал, безобразное его лицо покрылось темно-красными
пятнами.
- Как добропорядочный американец, я отправился в полицию. Парней
арестовали. Их судили. Доказательства были налицо, и им пришлось во всем
сознаться. Судья приговорил их к трем годам условно. В тот же день они
вышли на свободу. Я стоял, как последний идиот, а эти выродки насмехались
надо мной. И я тогда сказал жене: "Мы должны пойти к дону и просить его о
справедливом суде".
Дон склонил голову в знак участия. Но когда он заговорил, слова его
прозвучали холодно и обиженно:
- Для чего ты пошел в полицию? Почему не пришел сразу ко мне?
Бонасера неслышно пробормотал:
- Чего ты хочешь от меня? Я на все готов, только сделай то, о чем я
тебя молю.
Его слова прозвучали почти нахально. Дон Корлеоне спросил серьезным
голосом:
- А о чем ты молишь?
Бонасера бросил взгляд на Хагена и Сонни Корлеоне и покачал головой.
Дон, который все еще сидел за рабочим столом Хагена, пересел поближе к
могильщику. Бонасера с секунду колебался, потом нагнулся к волосатому уху
дона, почти касаясь его губами. Дон Корлеоне слушал, словно священник на
исповеди, глядя в невидимую даль и не произнося ни звука. Это продолжалось
довольно долго, пока Бонасера, наконец, не кончил нашептывать и не
выпрямился во весь рост. Дон окинул его недобрым взглядом. У Бонасера
раскраснелись щеки, и лицо покрылось испариной, но он посмотрел дону прямо
в глаза.
Дон наконец ответил:
- Этого я сделать не могу. Ты требуешь слишком многого.
Бонасера ответил громким и ясным голосом:
- Я заплачу тебе, сколько запросишь.
Услышав эти слова, Хаген нервно встрепенулся. Сонни Корлеоне скрестил
руки и насмешливо улыбнулся из своего угла, - казалось, он только сейчас
заметил разыгрывающийся в кабинете спектакль.
Дон Корлеоне встал из-за стола. Лицо его все еще ничего не выражало,
но от голоса веяло холодом.
- Мы с тобой знакомы много лет, - сказал он могильщику. - До
сегодняшнего дня ты ни разу не приходил ко мне за советом или помощью. Я
не могу припомнить, когда в последний раз ты пригласил меня к себе на
кофе. А ведь моя жена - крестная твоей единственной дочери. Давай будем
откровенны. Ты отклонил мою дружбу. Боялся быть моим должником.
Бонасера промямлил:
- Я не хотел навлечь на себя беду.
Дон поднял руку:
- Нет. Не говори. Америка показалась тебе раем. У тебя была хорошая
профессия, ты нажил состояние. Ты думал, что Америка - самое безопасное
место на земле. Ты не позаботился о том, чтобы обзавестись надежными
друзьями. Ведь тебя охраняла полиция. Ведь существует, в конце концов,
правосудие, призванное защищать таких честных и добропорядочных граждан,
как ты. Ты не нуждался в доне Корлеоне. Очень хорошо. Я оскорблен в своих
лучших чувствах и я не намерен просто так дарить свою дружбу людям.
Дон выдержал паузу и насмешливо-презрительно улыбнулся Бонасера:
- Теперь ты приходишь ко мне и говоришь: "Дон Корлеоне, сотвори суд
справедливости". И даже в этой твоей просьбе не чувствуется уважения ко
мне. Ты не предлагаешь мне своей дружбы. Ты входишь в мой дом в день
свадьбы моей дочери и говоришь (дон изменил голос, подражая Бонасера): "Я
