Сейчас Ябрил оказался в одном из беднейших кварталов Рима, где людей
легче всего запугивать и подкупать. До конспиративного дома Ромео он
дошел, когда уже стемнело. К старинному четырехэтажному зданию примыкал
большой двор, наполовину окруженный каменной стеной; все кварталы в доме
контролировались подпольным революционным движением. Ябрила впустила в дом
одна из трех женщин из группы Ромео, худая, в джинсах и голубой
хлопчатобумажной рубашке, расстегнутой почти до талии. Она не носила
лифчика и казалась безгрудой. Когда-то эта женщина участвовала в одной из
операций Ябрила, и, хотя она ему не нравилась, он восхищался ее
жестокостью. Однажды они поссорились, и она не уступила ему.
Женщину звали Анни. Черные, как смоль, волосы, причесанные по моде
принца Вэлианта, не украшали ее сильное, грубоватое лицо, но и не
заслоняли сверкающих глаз, взирающих на всех, даже на Ромео и Ябрила, с
яростью. Появление последнего подсказало ей, не полностью посвященной в
предстоящую операцию, что это дело чрезвычайной важности. Она молча
улыбнулась, впустила Ябрила и заперла за ним дверь.
Ябрил с отвращением отметил, как грязно в доме. В жилой комнате
валялись немытые тарелки и стаканы, повсюду были разбросаны остатки пищи,
пол завален газетами. Группа Ромео состояла из четырех мужчин и трех
женщин, все они были итальянцы. Женщины отказывались прибирать в доме, так
как это противоречило их революционному убеждению, что во время подготовки
к операции мужчины должны делить с ними домашние хлопоты. А мужчины, все
до одного студенты университета, хотя и разделяли эти убеждения, но были
избалованы своими материями и, к тому же, знали, что после того, как они
покинут этот дом, дублирующая группа очистит его от всех следов их
пребывания здесь. По негласному соглашению на грязь не обращали внимания.
Это раздражало одного только Ябрила.
- Ну и свиньи же вы, - сказал он Анни.
Она посмотрела на него с холодным презрением и ответила:
- Я не домашняя хозяйка.
И Ябрил тут же оценил ее по достоинству: не боясь ни его, ни вообще
кого-либо, она обладала истинной верой и готова была взойти на костер.
Колокола тревоги в его мозгу смолкли.
Ромео, такой красивый, такой оживленный, что Анни даже отвернулась,
сбежал по лестнице с неподдельной радостью, обнял Ябрила и повел его во
внутренний двор, где они уселись на низкую каменную скамью. Ночной воздух
был напоен ароматом весенних цветов, до их слуха доносился отдаленный гул,
крики и разговоры множества тысяч пилигримов на улицах Рима в последний
день Великого поста. И весь этот гул покрывал то усиливающийся, то
затихающий звон колоколов сотен церквей, приветствующих наступающее
Пасхальное воскресенье.
Ромео зажег сигарету и произнес:
- Наше время наконец пришло, Ябрил. Неважно, чем все это кончится, но
наши имена навсегда останутся в памяти человечества.
Ябрил мог только посмеяться над этим высокопарным романтизмом,
поскольку сам он испытывал легкое презрение к жажде личной славы.
- Останутся... как символы позора, - съязвил он.
Ябрил думал об их объятии. Как он представлял, это было объятие двух
людей одной профессии, но отравленное ужасной памятью, словно они были
отцеубийцами, стоявшими над телом убитого ими отца.
Поверх каменной стены во внутренний двор проникал тусклый свет, но
лица их оставались в темноте.
- В свое время, - продолжал Ромео, - люди узнают про нас все. Но
поверят ли они в наши мотивы? Или будут считать нас душевнобольными?
Впрочем, какого дьявола, поэты будущих времен поймут нас.
- Сейчас нас это не должно волновать, - заметил Ябрил.
Его всегда смущало, когда Ромео начинал принимать театральные позы,
что заставляло сомневаться в его решительности, хотя тот и доказывал ее не
раз. Несмотря на свою привлекательную внешность, Ромео был по-настоящему
опасным человеком. Ромео слишком бесстрашен, Ябрил, возможно, чересчур
хитер.
Примерно год назад они вместе шли по улицам Бейрута. На дороге
валялся коричневый бумажный пакет, просаленный находившейся в нем когда-то
едой и, по всей видимости, пустой. Ябрил обошел его стороной, а Ромео
поддал ногой и отшвырнул в канаву. Сработали разные инстинкты: Ябрил был
уверен, что все на этой земле таит опасность, Ромео по своей наивности был
склонен к доверию.
Различались они не только в этом: Ябрил с его маленькими, холодными,
желтоватыми глазками выглядел пугалом, Ромео же почти красавчиком. Ябрил
гордился своим уродством, Ромео стыдился своей красоты. Ябрил был уверен,
что когда неискушенный человек целиком посвящает себя политическим
переворотам, это неминуемо приводит его к убийству. Ромео пришел к этому
убеждению позднее и с неохотой.
Благодаря физической красоте, Ромео одерживал сексуальные победы, а
семейные деньги защищали его от финансовых затруднений. Ромео был
достаточно умен, чтобы понимать, что его счастливая судьба с точки зрения
морали порочна, и ему было противно благополучие его жизни. Чтение
литературы и занятия наукой утвердили его в этом убеждении, а радикально
настроенные профессора уверили, что он должен улучшить мир.
Он не хотел походить на своего отца, итальянца, который проводил у
парикмахера больше времени, чем куртизанки, не желал растратить свою жизнь
на охоту за красивыми женщинами. И прежде всего, он никогда не стал бы
жить на деньги, пахнущие потом бедняков. Бедняки должны быть свободными и
счастливыми, только тогда он сможет наслаждаться жизнью. Он получил второе
причастие, познакомившись с книгами Карла Маркса.
Обращение Ябрила в новую веру происходило по более личным мотивам.
Мальчиком он жил в Палестине, как в Райском саду. Он рос счастливым
ребенком, очень умненьким и послушным. Особенно он любил отца, который
каждый день обязательно один час читал сыну Коран.
Семья жила на большой вилле с множеством слуг; широко раскинувшиеся
владения казались волшебным зеленым оазисом среди пустыни. Но однажды,
когда Ябрилу исполнилось пять лет, он был изгнан из этого Рая. Любимые
родители пропали, вилла и сады исчезли к клубах багряного дыма. Неожиданно
он оказался в маленькой грязной деревушке у подножья горы, сиротой,
существующей на подачки родственников. Единственным его сокровищем остался
отцовский Коран, написанный на пергаменте, с золотыми заглавными буквами и
текстом синего цвета. Он навсегда запомнил, как отец читал ему Коран прямо
с листа, согласно мусульманскому обычаю, заветы Бога, врученные им пророку
Мохаммеду, слова, которые никогда нельзя обсуждать или оспаривать. Уже
будучи взрослым человеком, Ябрил заметил однажды своему приятелю еврею:
"Коран - это тебе не Тора", и они оба расхохотались.
Правда об изгнании из Райского сада открылась ему почти сразу же, но
осмыслить ее он смог только спустя несколько лет. Его отец был одним из
лидеров подполья и тайно поддерживал освобождение Палестины из-под власти
Израиля. Отца предали и застрелили во время налета полиции, а мать
покончила жизнь самоубийством, когда вилла и все поместье были уничтожены
израильтянами.
Для Ябрила было совершенно естественно стать террористом.
Родственники и учителя в местной школе учили его ненавидеть всех евреев,
но не добились в этом полного успеха. Ябрил возненавидел своего Бога за
то, что тот изгнал его из детского Рая. Когда ему исполнилось
восемнадцать, он за большие деньги продал отцовский Коран и поступил в
Бейрутский университет. Истратив большую часть своего наследства на
женщин, после двух лет пребывания в университете он стал участником
палестинского подполья и спустя годы оказался смертельным оружием в руках
этого движения. Однако, деятельность Ябрила была направлена не на
освобождение его народа, а на поиск внутреннего согласия с самим собой.
Во дворе конспиративного дома Ромео и Ябрилу потребовалось немногим
более двух часов, чтобы обсудить еще раз все детали их операции. Ромео
безостановочно курил. Его беспокоило только одно обстоятельство.
- Ты уверен, что они отпустят меня? - спрашивал он.
- А как они могут не отпустить тебя, - вкрадчиво отвечал Ябрил, -
если у меня в руках будет такой заложник? Поверь мне, ты будешь у них в
большей безопасности, чем я в Шерабене.
Прощаясь, они еще раз обнялись в темноте, не зная, что после
Пасхального воскресенья никогда больше не увидятся.
После ухода Ябрила Ромео выкурил в темном дворике последнюю сигарету.
За каменной оградой виднелись остроконечные крыши великих римских соборов.
Он направился в дом, так как пришла пора ввести людей в курс дела.
Анни, выполнявшая обязанности оружейника, отперла большой сундук и
достала из него оружие и боеприпасы. Один из мужчин расстелил на полу
комнаты грязную простыню, и Анни выложила туда ружейное масло и тряпки.
Они будут чистить и смазывать оружие, пока Ромео рассказывает им план
операции.
Несколько часов они слушали его и задавали вопросы. Анни раздала
одежду, в которую каждый должен облачиться, и все пошутили по этому
поводу. Уже будучи в курсе дела, они сели вместе с Ромео за ужин, выпили
за успех операции молодого вина, а потом, прежде чем разойтись по
комнатам, еще час играли в карты. Выставлять охрану не было нужды, так как
они накрепко заперли все двери и, кроме того, у каждого рядом с постелью
лежало оружие. И тем не менее все долго не могли заснуть.
После полуночи женщина-оружейник Анни постучала в дверь комнаты
Ромео. Он читал. Когда он впустил ее, она быстренько сбросила книгу
"Братья Карамазовы" на пол и с презрением сказала:
- Ты опять читаешь это дерьмо?
Ромео передернул плечами, улыбнулся и ответил:
- Это развлекает меня, а герои поразительно похожи на итальянцев,
которые изо всех сил стараются выглядеть серьезными.
Они быстро разделись и легли рядом. Их тела были напряжены, но не от
сексуального возбуждения, а от таинственного чувства ужаса. Ромео
уставился взглядом в потолок, а Анни закрыла глаза. Она лежала слева от
него и начала правой рукой медленно и нежно массировать его член. Они едва
касались друг друга плечами. Когда она почувствовала, что член Ромео
напрягся, то, продолжая поглаживать его правой рукой, левой принялась
мастурбировать себя. Ее руки двигались в медленном ритме и когда Ромео
попытался дотронуться до ее маленькой груди, она, как ребенок, состроила
гримасу, при этом глаза ее были зажмурены. Пальцы Анни сжимали его член
все теснее, движения их становились все безумнее и неритмичнее, и Ромео
испытал оргазм. Когда его сперма вылилась на ее руку, она тоже
содрогнулась в оргазме, глаза ее были открыты, а худенькое тело подбросило
вверх; она повернулась к Ромео, словно для того, чтобы поцеловать его, но
только на мгновение спрятала голову на его груди, пока ее тело не
перестало сотрясаться. Потом, совершенно естественно, она села и вытерла
свою руку грязной простыней, взяла сигарету и зажигалку с мраморного
ночного столика и закурила.
- Я чувствую себя лучше, - заявила она.
Ромео вышел в ванную, намочил полотенце, вернулся, обтер себе руки,
все тело, протянул полотенце ей, и она протерла себе между ног.
Они уже совершали такую процедуру накануне другой операции, и Ромео
понимал, что это естественное проявление привязанности, которое она может
себе позволить. Анни так яростно отстаивала свою независимость, что не
могла допустить, чтобы не любимый ею мужчина вторгался в нее. Однажды он
предложил ей взять его член в рот, но она восприняла это тоже как некую
