раз из-за ненормальной слышимости в квартире номер 4 и случилась исто-
рия, которая представляется маловероятной в наши сравнительно безвредные
времена.
А именно: однажды поздним октябрьским вечером 1950 года Ольга Чумо-
вая, ее муж Марк и племянница Вера сидели за чаем под богатым голубым
абажуром, который давал как бы лунный свет и бледным сиянием отражался
на лицах, скатерти и посуде; по радио передавали последние известия, за
окном противно выла сирена, созывая работников ночной смены, Ольга за-
думчиво прихлебывала чай из китайской чашки, Вера прислушивалась к игри-
вым препирательствам молодоженов Ворониных, а Марк читал за чаем "Войну
и мир"; он читал, читал, а затем сказал:
- Не понимаю, чего Толстой так восторгается народным характером войны
1812 года?! Какую-то дубину приплел, которая погубила французское на-
шествие, - черт-те что!.. Народ не должен иметь навыка убийства, иначе
это уже будет сборище мерзавцев, а не народ, он должен трудиться, обуст-
раивать свою землю, а защищать национальную территорию обязана армия,
которую народ содержит из своих средств. Уж так исстари повелось, что
народ созидает и отрывает от себя кусок на прокорм жертвенного сословия,
военных, которые в военное время убивают, а по мирному времени учатся
убивать. Так вот, если война принимает народный характер, то это значит,
что армия никуда не годится и по-хорошему ее следует распустить. Спраши-
вается: чему тут радоваться, чем гордиться, если народу приходится де-
лать за армию ее дело, бросать, фигурально выражаясь, мастерок и брать
на себя страшный грех убийства? Стыдиться этого надо по той простой при-
чине, что если у государства никудышная армия, то это срам!
Ольга пропустила мужнин монолог мимо ушей и поведала невпопад:
- А у нас в театре сегодня было открытое партсобрание...
- Ну и что?
- Ничего особенного. Ираклий Воробьев доказывал, что только в эпоху
Иосифа Сталина артист поставлен на должную высоту.
Вера сказала:
- Ну, это он принижает наши достижения: у нас люди всех профессий
поставлены на должную высоту. Я прямо ужасно горжусь нашей страной, нес-
мотря даже на то, что который год не могу построить себе пальто.
Вообще все как-то не обратили внимания на слова Марка, и напрасно,
поскольку их легко можно было истолковать в самом опасном смысле: де
гражданин Чумовой вредительски извращает народный характер Великой Оте-
чественной войны, умаляет историческую победу партии Ленина - Сталина
над германским фашизмом и клевещет на Советскую Армию, которую, по его
мнению, следует распустить. Впоследствии, видимо, кто-то истолковал сло-
ва Марка именно таким образом, ибо в ночь на 24 октября пятидесятого го-
да за ним пришли. Вероятнее всего, что это оказал рвение по службе оди-
нокий чекист Круглов, хотя он был с Марком в приятельских отношениях и
считал себя по гроб обязанным Ольге, которая заговорила ему грыжу в паху
и много раз останавливала носовое кровотечение; однако было не исключе-
но, что донесли молодожены Воронины, которые вожделели сравнительно
просторную комнату Чумовых, хотя в ту минуту, когда Марк наводил критику
на Толстого, они игриво препирались между собой и вряд ли уловили опас-
ный смысл сказанного; наконец, могла подгадить старуха Мясоедова, даром
что она одной ногой стояла в могиле, хотя она была малограмотная старуха
и не отличала левого уклониста от кулака. Но как бы там ни было, в ночь
на 24 октября в комнату к Чумовым ввалились чекисты в сопровождении
дворника Караулова, подняли с постели Марка и предъявили ему бумажку:
Выдан 23.X.1950 г.
Действителен 2 суток.
Сотруднику Нечитайло В. Н.
Тов. Нечитайло,
Вам поручается произвести обыск и арест гр-н. Чумового М. Г., прожи-
вающего ул. Коммунаров, д. 5, кв. 4.
Всем органам Советской власти и гражданам СССР надлежит оказывать за-
конное содействие предъявителю ордера при исполнении им возложенных на
него поручений.
Начальник Орловского ГО МГБ: Туткевич.
Секретарь: Гудков.
Ночной этот налет показался Марку столь невероятным, что он даже с
интересом прочитал предъявленную бумажку и не мог сдержать нервной улыб-
ки, когда у него изъяли черновик заметки для стенгазеты, томик Достоевс-
кого и костяной нож для разрезания бумаги из бивня морского зверя. Улы-
баться ему было вроде бы не с руки: увели его, бедолагу, год продержали
в тюремной камере, осудили за участие в подпольной фашистской организа-
ции и упекли в колымские лагеря. Там он как в воду канул, ни слуху ни
духу не было о нем до самого освежающего 1956 года, когда Ольга Чумовая
получила из областного отдела госбезопасности свидетельство о смерти ее
супруга от воспаления легких и справку, извещающую о том, что за от-
сутствием состава преступления дело гражданина Чумового производством
прекращено.
Ольга же, напротив, пережила в ночь на 24 октября такое тяжелое пот-
рясение, что ей отказал язык; племянница Вера в отчаянье и так к ней
подъезжала, и сяк, но Ольга не могла ни слова из себя выдавить и только
вращала безумными глазами, как механические совы на стенных часах или
как сердечники во время жестокого приступа ишемии. Впрочем, дар речи
вернулся к ней очень скоро: три дня спустя после ареста Марка чекист
Круглов намекнул соседке, что вот-вот и за ней придут, и дар речи вне-
запно вернулся к Ольге, словно он только затаился в ней на семьдесят два
часа.
- Чему быть, того не миновать, - сказала Ольга и как-то ушла в себя.
На самом деле она и не думала покоряться слепой судьбе, и весь вечер
они с племянницей Верой судили-рядили, как бы обвести ее вокруг пальца:
можно было бежать из города куда глаза глядят, да только в чужих людях
без средств к существованию не прожить, а Ольга не умела даже помыть по-
суду; можно было уехать на Украину, в городок Градижск под Кременчугом,
где жила Ольгина бабка, ведунья, известная всей округе, да только и акт-
рису Чумовую там знали во всей округе; наконец, можно было как-то спря-
таться и в Орле. Тут-то племяннице Вере и пришла в голову остроумная
мысль вполне национального образца, которая не пришла бы ни в какую го-
лову, кроме русской, а именно: решено было, что Ольга просидит какое-то
время в платяном шкафу, подаренном ей на двадцатилетие ее сценической
деятельности, пока недоразумение не развеется и Марка не выпустят на
свободу. В тот же вечер Ольга засела в шкаф, наутро всей квартире было
объявлено, будто бы она уехала из города в неизвестном направлении, и
чекист Круглов со странным удовлетворением сообщил, что теперь на нее
объявят всесоюзный розыск и, скорее всего, найдут. Между тем за Ольгой
не пришли ни на другой день, ни на третий, ни даже через неделю - види-
мо, Круглов оповестил свое начальство об исчезновении Чумовой и ее иска-
ли в иных местах.
Первое время Ольга вовсе не выходила из своего оригинального убежища,
опасаясь быть обнаруженной как-нибудь невзначай, и даже справляла нужду
в горшок, который племянница Вера подавала ей дважды в день. Изнутри
шкаф оказался на удивление поместительным: в нем разве что гулять было
нельзя, но свободно можно было стоять не пригибаясь, вольготно сидеть на
маленьком пуфике, спать лежа, немного согнув ноги в коленях, и даже де-
лать гимнастику, если исключить из программы некоторые особо резкие уп-
ражнения вроде прыжков на месте. Для вентиляции Вера проделала шилом ды-
рочки в боковой стенке, для освещения в шкафу была поставлена свеча-ноч-
ничок в миниатюрном подсвечнике, наполнявшая помещеньице запахом гари и
старины, - одним словом, многое было сделано для того, чтобы бытование в
древней мебелине было удобней и веселей; впоследствии Вера туда еще и
электричество провела, так что получилась как бы отдельная жилая пло-
щадь, целый чуланчик с удобствами, который в условиях перманентного жи-
лищного кризиса мог быть даже предметом зависти для многих обездоленных
простаков.
Чуть ли не всю первую неделю жизни в шкафу Ольга Чумовая последова-
тельно изучала его внутренность, испытывая при этом чувство первопроход-
ца, попавшего в незнакомые, занимательные места. На задней стенке име-
лось созвездие загадочных дырочек таинственного происхождения, похожее
на созвездие Близнецов; на левой боковой стенке виднелись трещинки,
складывающиеся когда в горный пейзаж, когда в физиономию Мефистофеля,
каким его вырезают на чубуках; на правой боковой стенке, не считая от-
верстий для вентиляции, были вбиты три гвоздика неизвестного предназна-
чения, на которых болтались толстые выцветшие ниточки, похожие на высох-
ших червячков; на правой створке шкафа были нацарапаны слова "Памяти
праведников Прокопия и Нафанаила" - видимо, заклинание от моли; на левой
створке не было ничего.
Очень скоро оказалось, что Ольга обитает в шкафу не одна: в правом
верхнем углу жил себе паучок, к которому у нее сразу возникло некоторым
образом коммунальное отношение, то есть отношение одновременно товари-
щества и разлада. Презабавный это был паучок: он то медленно, точно в
раздумье, спускался по невидимой ниточке, то вдруг ни с того ни с сего
молниеносно взмывал по ней вверх, иногда он раскачивался, повиснув на
задней ножке, как цирковой гимнаст, всегда появлялся из своей потаенной
норки, стоило поскрести ногтями по стенке шкафа, а если кашлянуть, нап-
ример, почему-то тотчас прятался и долго не вылезал. Позже Ольга даже
ставила опыты с паучком: подсовывала ему мушек, которых ловила для нее
племянница Вера, сажала его на палочку и переселяла в другой угол шкафа,
проверяла реакцию на изменения влажности, на разное освещение, на шумы и
в конце концов пришла к выводу, что пауки - в высшей степени благоустро-
енные существа, то есть совершенно довольные собой в окружающем мире и
миром вокруг себя. Между прочим, из этого вывода последовала первая в ее
жизни социально-этическая идея: поскольку пауки благоустроены потому,
что знают бытовую культуру на генетическом уровне, как закон, через ко-
торый невозможно переступить, постольку высшая цель социалистического
строительства состоит в том, чтобы на протяжении нескольких поколений
воспитать человеческое существо, генетически довольное собой в окружаю-
щем мире и миром вокруг себя, хотя бы для этого человека нужно было до-
вести до статуса паучка. Чтобы укрепиться в своей идее, Ольга попросила
племянницу Веру взять в районной библиотеке какую-нибудь книжку о мелкой
жизни, затем последовали основательные труды по энтомологии, и, сколь
это ни удивительно, со временем Ольга сделалась едва ли не самым крупным
специалистом в Орловской области в области физиологии насекомых. Она по-
том даже вела спецсеминар в Воронежском педагогическом институте по бе-
зусловным рефлексам у телифонов и в шестидесятом году защитила по ним
кандидатскую диссертацию, что называется, "на ура".
Вообще жизнь в шкафу оказалась не такой уж и скучной, как представи-
лось ей поначалу, ибо и ученое занятие у нее нашлось, и, хочешь не хо-
чешь, жила она жизнью своей квартиры. То старуха Мясоедова смертно,
как-то окончательно застенает - кажется, вот-вот и вправду отдаст Богу
душу, то, вернувшись со службы, что-нибудь интересное поведает одинокий
чекист Круглов, то Воронины из-за чепухи затеют незлой скандал или зай-
мутся своим молодым делом, а Ольга по частоте и глубине дыхания угадыва-
ет фигуру. Кроме того, она одно время репетировала Катерину из "Грозы",
каковую накануне ее исчезновения начал ставить режиссер Воскресенский,
но вскоре бросила, ибо вдруг почувствовала отвращение к своему прежнему
ремеслу. Наконец, Вера догадалась подвесить репродуктор подле дырочек
для дыхания, так, чтобы радио можно было слушать при самой ничтожной
