- Сердечно рад, что вы меня за сумасшедшего не сочли. А то ведь люди
обыкновенно верят в привычные вещи, будь они даже самого фантастического
накала. Это как в религии, которые все, как ни странно, держатся на том
детском убеждении, что истина, например, в Коране, а все остальное - ли-
тература.
- И как же они выглядят, ангелы-то эти, как в церквах нарисовано или
как?
- А примерно так и выглядят, как в церквах: тела мало, головы много.
Правда, глазки у них крошечные, носик крошечный, ушек почти не видать.
Это, наверное, потому, что органы чувств им заменяет разум и они практи-
чески не едят. Интересно, что они не видения какие-нибудь, а физически
существующие существа, способные как-то передвигаться в космическом
пространстве, может быть, просто усилием воли, а может быть, они сами по
себе летательный аппарат. Полагаю, что ангелы представляют собой конеч-
ный пункт эволюции человека.
- Да где же они водятся, эти ангелы? Откуда они прилетают к нам?!
- Во всяком случае, мы с ними разнопланетяне. Видимо, где-то в беско-
нечных просторах Вселенной человек развился до того пункта, что сделался
ангелом, то есть таким существом, которое живет не интересами плоти, а
интересами разума и души. У этой гипотезы имеется то подтверждение, что
в каждом новом поколении люди становятся чуточку лучше, незаметно для
глаза, а точно лучше. Это как деревья растут; глазу не видать, а они
растут. Я по своим детям сужу, которых у меня народилась целая волей-
больная команда: что-что, а нервная система у них потоньше. Я как-то
прижился, притерпелся к нашим героическим будням, а они - никак. Старший
сын под электричку бросился, дочь молодой умерла, консервами отравилась,
вторая дочь повесилась ни с того ни с сего, младший сын в тюрьме сидит
за политику...
- Враг народа? - сурово спросил Букетов.
- Да нет, его за гиксосов посадили, было такое кочевое племя - гиксо-
сы, которые завоевали Древний Египет в семнадцатом веке до нашей эры.
Вот мой младший сын и ляпни при людях, дескать, в жизни мало что измени-
лось со времен гиксосов. За это необдуманное высказывание его, баламута,
и упекли. Следовательно, младший сын в тюрьме сидит за политику, только
последняя дочь при мне.
- А чем она занимается?
- На печи лежит. Она у меня, знаете ли, не в себе, сильно затронутая
тонким миром и временами впадает в буйство. Ни один сумасшедший дом ее
не берет, а меня слушается как Бога, я скажу: "Ну, будет, Таня, детка,
угомонись",- она еще немного покобенится и заснет.
- У меня с детьми тоже наблюдаются нелады. Дочь, доложу я вам, вышла
замуж за чеха, в Братиславе живет, как будто своих пахарей мало, а сын
день и ночь дрессирует свою собаку. До того он ее довел, что она команды
по-писаному читает и исполняет. Он напишет, например, мелом на доске
"голос", она и залает, пока он не напишет "фу". В результате у собаки
открылся сахарный диабет...
- Это, наверное, потому, что он ее во время дрессировки сахаром за-
кормил. Вот у меня тоже диабет, а все потому, что для упрочения связи с
ангелами я каждый день съедал по килограмму сахарного песку. Вообще об-
щаться с ангелами могут только исключительные натуры, один из миллиона,
а может быть, и того меньше, но появляется дополнительный шанс, если
жрать много сахарного песку.
- Между прочим, у меня тоже диабет,- сказал генерал Букетов и весело
улыбнулся, сверкнув своими металлическими зубами, как будто это обыкно-
венное заболевание было отметиной свыше, объединявшей избранный круг лю-
дей.
- Тем более приятно было познакомиться,- сказал Валентин Эрастович,
встал и надел треух.
Уже выйдя за дверь и остановившись посреди коридора, у бачка с
питьевой водой, к которому была приторочена кружка на собачьей цепи, он
стал мучительно вспоминать, зачем он сюда зашел. Наконец вспомнил, воро-
тился и заглянул в дверь.
- Я, собственно, приходил записаться в общество охотников,- сказал
он, чего-то стесняясь,- чтобы ходить на охоту за барсуком.
- Милости просим,- ответил ему Букетов.- Правда, существуют кое-какие
формальности, но мы их по-приятельски обойдем. Давайте прямо завтра и
отправимся на охоту. Только на первый случай я вам дам духовое ружье, от
этого самого... от греха. Как прикажете записать?
Целиковский назвал себя.
- Ну как же, знаю! Леонардо да Винчи районного масштаба, наша, так
сказать, грибоедовская достопримечательность, как не знать! Тот-то я
гляжу, мне памятен ваш треух...
Хотя Валентин Эрастович и серьезный был человек, а точно его жаром
обдало от этих приятных слов.
Треух же его был действительно знаменит, поскольку во избежание пос-
торонних влияний на головной мозг он таскал его и в теплое время года.
Воротясь домой, Целиковский вытащил из почтового ящика, приколоченно-
го к калитке, письмо от ведуньи Маевкиной, удивился и засел с ним в лю-
бимом своем углу.
"Вот пишу вам письмо,- разбирал он сквозь стекла очков с большими ди-
оптриями,- куда уж дальше, что уж тут скажешь, кроме того, что теперь вы
меня можете презирать. Но, если вам меня хоть капельку жалко, прочитай-
те, пожалуйста, до конца.
Сначала я хотела молчать, и вы никогда бы не узнали моего стыда, если
бы у меня была возможность видеть вас хоть через день.
И зачем только вас нелегкая принесла к нам на Татарки? Так бы я жила
себе поживала, не зная сердечной муки. Но уж, знать, на то не наша воля,
от судьбы не уйдешь, недаром вы мне снились еще до того, как пришли ко
мне за советом. А как вы вошли в дом, так я вас сразу узнала, что вы мой
суженый, и прямо вся вспыхнула от любви. Но только что из всего этого
получится, счастье или грех, уж вы, пожалуйста, разрешите мои сомнения.
Может быть, все пустое.
Только знайте, что с того самого дня вы моя единственная надежда и
отрада, родственный человек, и, кроме вас, меня не поймет в городе ни
одна живая душа. Короче говоря: да или нет?
Ну вот и все. Даже перечитать страшно. Стыдоба, конечно, только и на-
дежды, что вы сознательный человек".
Валентин Эрастович сложил письмо вчетверо, спрятал его в ящик тумбоч-
ки и подумал, что, видимо, это Маевкина лечит свой застарелый гастрит
или у нее такая хитрая терапия против отмирания всех частей. Впрочем,
было не исключено, что это серьезно, что у Маевкиной в самом деле воз-
никло чувство, которое требовало ясности отношений; с одной стороны,
лестно было, что при сонме болезней, при самой невзрачной внешности да в
его-то годы он сумел ненароком влюбить в себя приятную женщину, но, с
другой стороны, это выходила новая тягота, требующая определенного, а
главное, совершенно излишнего напряжения разума и души.
- Па-па,- проговорила с печи безумная дочка Таня.
- Что тебе, детка?
- Пи-ить...
Целиковский зачерпнул солдатской манеркой воды из кадки, подал манер-
ку дочери и опять примостился в своем углу.
А все старость, все болезни, будь они неладны, потому что не огорошь
его проклятая слепота, не пойди он на прием к ведунье Маевкиной, на него
не легло бы бремя чужой любви, и он по-прежнему весь принадлежал бы об-
щению с ангелами, рисованию, тягучим, уютным мыслям и, пожалуй, тяготил-
ся бы только охотой на барсуков. То ли дело в системе Альдебаран: живешь
себе безболезненно до восьмидесяти пяти лет по нашему счету, потом на
законном основании принимаешь специальную таблетку, и твои малотелесные
формы растворяются навсегда... А на планете Земля хулиганство, очереди
за мукой, свирепствует американский империализм, соседи ненормальные ка-
кие-то, чуть что хватаются за топор, и нет того дня, чтобы жена из-за
пустяка не вывела из себя...
Вот теперь еще эта охота на барсуков! Человек с ангелами общается,
он, может быть, единственный провидец на все восточное полушарие, кото-
рый владеет знанием о мирах, который то есть знает, что во Вселенной
действует масса совершенных цивилизаций, далеко опередивших земной бар-
дак,- и вот изволь брать в руки какое-то духовое ружье и проливай кровь
несчастного барсука...
Все-таки сильно было не по себе оттого, что предстояло расхлебывать
внезапный роман с ведуньей. Валентин Эрастович тяжело вздохнул, вытащил
из ящика тумбочки перо, чернильницу, ученическую тетрадь и начал писать
ответ:
"Прочитал ваше письмо. Мне понравилась ваша доверчивость, искрен-
ность, а чувство, которое возникло у вас по отношению к моей скромной
особе, взволновало меня до крайности. Но, посудите сами: я человек в го-
дах, занятый делом и вообще не созданный для счастья. Поэтому я недосто-
ин вашей любви и ваша приятная внешность не про меня..."
Завозилась, тихо зарычала на печке дочь, потом между ситцевыми зана-
весками высунулось ее злое и бессмысленное лицо.
- Ну что ты, Таня, детка,- сказал Целиковский,- угомонись.
Рано утром на другой день, едва побледнела видимость, Валентин Эрас-
тович оделся потеплее, прихватил авоську с вареной картошкой, хлебом,
солеными огурцами и отправился к месту сбора. На душе у него было поче-
му-то предчувственно, тяжело.
Сбор был накануне назначен у того самого дома по улице Парижской ком-
муны, где помещалось городское общество охотников, а также парикмахерс-
кая, районный земельный отдел и управление леснадзора. Между сугробами
высотой в половину человеческого роста, поскрипывая на снегу и пуская
молочные клубы пара, уже переминалась компания охотников, одетых кто во
что горазд, например, на отставном генерале Букетове была маленькая ти-
рольская шляпка с пером и самодельными наушниками, которая придавала ему
комичный, нездешний вид. Букетов представил новообращенного, охотники
незло посмеялись над его ватным пальто и вдруг замолчали, точно все, как
один, задумались о своем.
Вскоре подошел крытый грузовичок, который в просторечии называли "по-
луторкой", компания погрузилась, мотор взыграл, завесив улицу Парижской
коммуны густым выхлопом, точно пороховым дымом, и грузовичок, скрипя
рессорами, покатил в сторону железнодорожного вокзала, где Грибоедов по
касательной задевало Архангельское шоссе.
Примерно через два часа езды прибыли на место, именно в охотничье хо-
зяйство "Тургеневское", которое знаменовал бревенчатый барак, изба егеря
и еще какие-то мелкие постройки, стоявшие вкривь и вкось. Спешились и
цепочкой прошли в барак, нетопленый, с обледеневшими углами, где показа-
лось гораздо холоднее, нежели на дворе. Впрочем, не минуло и четверти
часа, как в несколько рук затопили печь, сразу наполнившую помещение
теплым чадом, вследствие чего охотники оживились, загалдели, потом повы-
таскивали из сидоров провизию, бутылки с водкой, запечатанные сургучом,
трофейные еще термосы, опасного вида ножи, целлулоидные стаканы и тесно
расселись вокруг стола. Генерал Букетов, однако, не дал компании разой-
тись; когда охотники сладко задымили папиросами, трубками и махоркой, он
поднялся из-за стола, одернул на себе ватную безрукавку, подпоясанную
тесемочкой, и сказал:
- Все, товарищи, закругляемся, зверь не ждет!
Задвигались стулья и табуреты, кисло завоняли окурки, сунутые в та-
релки с объедками, охотники принялись расчехлять ружья и скоро отправи-
лись становиться на номера.
Соседа слева было не видно за кустами сильно разросшейся бузины, а
соседом справа оказался маленький мужичок, инспектор райотдела народного
образования, который постоянно сморкался, зажав большим пальцем одну
ноздрю. Холодно было стоять на номере, скучно и даже глупо; у Целиковс-
кого было такое чувство, точно он дал втянуть себя в какое-то ребяческое
занятие, малопочтенное по его положению и летам. Он повздыхал-повздыхал
и спросил своего соседа:
- Интересно, здесь водятся барсуки?
Инспектор ему в ответ:
- Леший его знает! Я в своей биографии не встречал.
Валентин Эрастович молчал минут пятнадцать, потом спросил:
