недоказанной (Ликуори был для этого слишком занят), славу юному математику
принесли работы, как раз связанные с теорией чисел. Дискутируя с
коллегами, узкоплечий математик никогда не употреблял уклончивых выражений
- "спорная формулировка" или там "неудачный подход". Нет, он всегда
выражался ясно - "безграмотная формулировка", "невежественный подход".
Кое-кто из его коллег чуть ли не с облегчением воспринял неожиданный
отъезд Нормана Ликуори в один из новых научных центров Австралии.
"Заниматься математикой по-настоящему можно только вдали от суеты, -
сказал в одном из немногочисленных интервью Норман Ликуори. - Когда на
тебя лает свора шавок, всегда есть соблазн ввязаться в драку".
На Нормане Ликуори заморские прогулки Куртиса закончились. Остальные
"бэби-старз" никогда не покидали страну. По крайней мере, надолго.
Говард Ф.Барлоу.
Куртис задумался.
Да, Говарда давно нет в Бэрдокке, но в Бэрдокке его имя на слуху.
Зоопарк Бэрдокка - детище Говарда. Всеми своими занятиями Говард привязан
к Издательскому центру Джинтано. Причудливый талант Говарда Ф.Барлоу
породил целую библиотеку, посвященную "великим немым" - животным, птицам и
рыбам. При этом Говард Ф.Барлоу не был писателем-анималистом. Поэт - вот
самое точное определение.
Не думаю, решил Куртис, что Говард нуждается в каком-то союзе.
Дональд Реви.
Пауль Херст.
О Доне Реви доктор Гренвилл говорил, что Дон научился лечить людей,
по крайней мере, понимать их недуги, раньше, чем родился, или, скажем,
научился разговаривать. С непостижимым упорством он штудировал труды всех
медицинских школ, постигал йогу, выведывал секреты у колдунов. Главным
объектом приложения своих сил и талантов он выбрал психологию. Практики он
не вел, ограничиваясь консультациями, но его приемная всегда была набита
несчастными, жаждущими утверждения. Институт социальных проблем,
возглавляемый Дональдом Реви, превратился в Мекку, куда стремились тысячи
неудачников.
"Если бы мне предоставили возможность провести повсеместную
медицинскую курацию всего населения, - признался как-то Реви, - я бы начал
с тех, кого считают практически здоровыми. Меня мало интересуют
состоявшиеся болезни. Истинного внимания заслуживают лишь те, что вот-вот
могут вспыхнуть. Мой идеал - умение диагностировать болезнь хотя бы за
сутки до ее первой вспышки".
Пауль Херст.
Куртис не смог сдержать невольную улыбку.
Пауль Херст не блистал красотой. Грубо вытесанное лицо, короткие
мощные ноги, не очень-то утонченные манеры, лишь приглаженные воспитанием
в "Брэйн старз", ко всему этому, мощная борода, падающая на грудь.
Газетчики любили дразнить Пауля Херста, мало кто знал, что самый, может
быть, знаменитый художник мира по-детски добр. Этим, к сожалению,
пользовались окружающие художника люди. В просторной столичной мастерской
Херста, как в камере чудовищного камертона, всегда гудели голоса его
бесчисленных учеников и почитателей, повторяющие его высказывания.
Дэвид Килби.
Уильям Фрост.
Анри Лаваль.
Инга Альбуди.
"Мученики".
Куртис подумал так и отчетливо увидел перед собой неулыбчивое лицо
Дэйва Килби.
"Дэйв, тебе не кажется, что мир можно не только перестраивать, но еще
и просто жить в нем?"
Дэйв не мог ответить. Он не опускался до таких проблем. Он всегда был
полон своих идей.
"Гебдомада", Союз семи.
Этот союз был создан Дэйвом и только им. Но ведь даже этот союз
распался.
После гибели Дэйва?..
Нет. Куртис покачал головой. Пожалуй, идея "Гебдомады" исчерпала себя
чуть раньше.
Куртис отчетливо вспомнил вечер, проведенный на вилле Инги Альбуди.
Он, кажется, тогда только-только вернулся из Индии, чудовищная нищета и
чудовищное величие которой здорово отрезвили его романтическую голову.
Куртиса поразил болезненный вид Инги. Пожалуй, неприятно затронула
его и некоторая холодность Дэйва, а вместе с ним и сдержанность Фроста.
Пока Куртис отсутствовал, что-то с ними произошло...
"Необходим некий новый кардинальный метод, позволивший был объединить
и сфокусировать в единой точке напряжение всех отдельных умов".
А может, это положение из статьи доктора Гренвилла уже было известно
членам Союза семи или хотя бы тем же Килби и Фросту?
Куртис задумался.
Они собрались в тот вечер на вилле Инги Альбуди - Килби, Фрост, Реви,
Лаваль, Херст и он, Куртис, но главными действующими лицами, несомненно,
являлись Килби и Фрост. Похоже, они собирались преподнести какой-то
сюрприз, потому что когда Инга села за фортепьяно, Фрост воскликнул:
- Сегодня я тоже приму участие в твоем концерте! Ты не против?
Инга улыбнулась.
Взлохматив волосы, химик повернулся к друзьям:
- Если вы примете мой эксперимент за фокус, я не обижусь. Но об одном
все же попрошу: постарайтесь сосредоточиться, станьте самим вниманием, и -
думайте, думайте!
- О чем? - удивился Лаваль.
- О главном.
- Хороший ответ, - грубовато заметил Херст. - Никогда еще не
присутствовал при фортепьянном концерте в химическом сопровождении. Это
что, новая форма герметического искусства, Билл?
Фрост отмахнулся. Он явно нервничал. Он выставил на стол изящную
черную шкатулку, на нее водрузил чашу из красной яшмы, а потом расставил
перед членами "Гебдомады" необычные голубоватые свечи. Даже Инга
оживилась. Ее ноздри раздулись:
- Мне играть что-нибудь?
- Попробуй импровизировать, - кивнул Фрост. - Мне кажется, ты поймешь
тональность.
Свет погас.
Голос Фроста странным образом совпадал с негромкими аккордами,
рождающимися под пальцами Инги.
- Тот-Гермес, направляющий Разум Вселенной. И ты, его земное
воплощение - Гермес, именуемый Трисмегистом. Я здесь, в Астрополисе,
Саптапарма, один из семи первых, первый из семи. Я вызываю вас, я
погружаюсь в эфир, я творю божественную Атму, я постигаю семь природ.
В яшмовой чаше, до того невидимой, взметнулось зеленоватое, почти
прозрачное пламя. Оно осветило узкое лицо химика, отбросив на стену
жутковатую тень.
- Соединяю семицветную палитру с семизвучной гаммой, творю гармонию,
- речитативом вел Фрост и музыка усиливала, вела его голос. - Зажигаю семь
звезд Ковша, погружаю умы в океан Истин...
Призрачное сияние вставало над яшмовой чашей, свечи перед
зачарованными членами "Гебдомады" вдруг вспыхнули. Волнение, владевшее
Фростом, передалось всем.
- Все в каждой, каждый во всех...
Речитатив Фроста, тени на стенах, колеблющееся пламя над яшмовой
чашей - все вдруг отошло куда-то.
Остались музыка и легкое головокружение.
И сразу - неслыханная ясность сознания.
Предметы, люди, их отношения, их явные и неявные связи обрели
истинность, сознание Куртиса затопила мучительная тревога. Он не понимал
ее. Он чувствовал себя богом, он все мог, но что-то его мучило. Он жадно
расширял ноздри, вдыхая тончайший запах, заполнивший комнату. Еще
мгновение и он действительно все поймет!
Но свечи погасли. Вспыхнул свет.
Первым очнулся Килби.
- Билл, это невероятно! - воскликнул он. - Кажется, мы и впрямь
кое-чего достигли! И если мы завтра, правда, выиграем у ривертаунцев...
Он обнял Фроста.
"Выиграем у ривертаунцев..."?
Странные слова. Разве Фрост не просил думать о главном? Неужели
доминантой в сознании Дэйва в те мгновения был какой-то дурацкий матч?..
Интересно, выиграли ли тогда мы или победили все же ривертаунцы?
9. ДЕТИ-ПТИЦЫ
Куртис не любил столицу - шумную и огромную.
Он бросил машину прямо против мастерской Херста. Черт с ней, пусть ее
заберет полиция! Ему хотелось поскорей ускользнуть с улицы, правда, в
холле митинговали какие-то юнцы. Но в любом случае, это была уже не толпа,
это были юнцы Херста.
Прямо на ступеньках лестницы удобно расположился мрачный бородач. Сыр
и помидоры лежали перед ним на куске загрунтованного и уже засохшего
полотна, бутылку он при появлении Куртиса спрятал.
- Пауль здесь?
Бородач мрачно выдохнул:
- Полифем у себя на острове.
"Полифем... Что-то новое..."
- Вы что, выбили Херсту глаз?
Бородач выпучил глаза. На плече Куртиса повисла девица в сиреневом
парике:
- Не дразни его. Я провожу тебя к Полифему.
Куртис усмехнулся.
Они поднялись по широкой лестнице, мимо шумной компании юнцов, не
обратившей на них никакого внимания.
- Ты из газеты? - девица крепко вцепилась в рукав Куртиса.
Он неопределенно хмыкнул.
- Если ты из газеты, Полифем тебя вздует. Ты красавчик, конечно,
Полифем тебя за это дважды вздует.
И шепнула:
- Я хочу это увидеть.
Двустворчатая дверь перед ними вдруг распахнулась. Они услышали
свирепый бас:
- Если ко мне приходит женщина, я хочу видеть в ней женщину! Джоконда
ни разу не заглянула в мою мастерскую, но если бы это случилось, я и от
нее потребовал бы вести себя как женщина!
- Сейчас он ее выбросит, - обрадовалась девица в сиреневом парике.
Она, как лиана, готова была обвиться вокруг Куртиса.
Впрочем, никого из-за дверей не выбросили, может, там, внутри, была
еще одна дверь, но Херст в нелепой зеленой курточке, начисто лишенной
рукавов, предстал перед ними.
- Пауль, ты не пытался изобразить на холсте свой голос?
- Я работаю с сюжетами более трагическими, - отрезал Херст, но его
темные глаза просветлели. - Скажем, некто Куртис, оплетенный женщинами,
как змеями.
Девица испуганно, но и польщено отпрянула:
- Вы Куртис?
- Беги вниз! - приказал Херст. - Если Флу жива, пусть принесет все, в
чем я в таких случаях нуждаюсь.
- Натурщица? - проводил Куртис взглядом девицу в сиреневом парике.
- Бывшая. Но не могу же я выставить ее из мастерской! Я не думаю, что
ты явился сюда ради этой лианы. Садись в кресло. У него три ноги, зато оно
прочное. Флу сейчас кое-что принесет, простой коктейль, от которого глаза
на лоб лезут. Арчи Мейл говорит, ты специалист по таким коктейлям.
Флу появилась почти сразу - огромная негритянка с огромным подносом.
Колоссальное достоинство, она не произнесла ни одного слова и исчезла так
же быстро, как появилась.
Пробуя коктейль, они молчали. Потом Херст удовлетворенно хмыкнул:
- Ты чем-то огорчен?
- Мне жаль Анри. Он мог распорядиться жизнью иначе.
- Еще бы! - рявкнул Херст. - Но жизнью не распоряжаются, Рон, ее
делают!
Сопя, он полез в заваленный холстами угол и извлек оттуда небольшой,
сорок на тридцать, автопортрет. Казалось, Херст сейчас зарычит с портрета,
настолько выразительно было написано грубое, сведенное яростью лицо.
- Анри понимал толк в живописи. Я собирался сделать ему подарок.
- Но откуда столько ярости? - удивился Куртис.
- Из сердца! - рявкнул Херст. - Я переполнен яростью. К тому же это
впрямь я, ты не находишь?
И помрачнел:
- Художник обречен живое обращать в мертвое... Но хотя бы видимость
жизни!.. Даже Пигмалион не умел воскрешать, этот дар он получил от
богов... Разве кто-нибудь нарисовал самолет раньше, чем до него додумались
браться Райт?.. Нет, Рон, ремесло художника бесперспективно, мы ничего не
умеем материализовывать!
Куртис не ответил.
Он смотрел на знаменитый групповой портрет выпускников "Брэйн старз",
украшавший огромную стену: мальчики Пат, Инга Альбуди, с нею рядом Лаваль,
